Поделиться
Проработав в Третьяковской галерее более четверти века, Екатерина Селезнева пришла к убеждению, что не каждый музейный работник способен стать хранителем. Чтобы прийти в эту профессию и остаться в ней на долгие годы, требуется особый склад характера, всему остальному можно научиться.
- Каково ощущать себя хранителем бесценного? К этому можно привыкнуть?
- Нет, к этому привыкнуть невозможно. Мне кажется, что это я должна платить галерее, а не она мне за то, что я имею право каждый день приходить в музей, находиться в нем, даже когда он закрыт, общаться с произведениями искусства так, как с ними общаются только коллекционеры. Но я все время задаю себе вопрос: "А чем я заслужила это право?" Ведь ответственность колоссальная. Такая ответственность даже характер портит.
- У вас испортился характер?
- Да.
- В чем это проявляется?
- В том, что свои замечания и претензии к сотрудникам я стала высказывать в лоб, без околичностей. "Почему дверь открыта?" "Почему свет не выставлен как полагается?" Такая работа. Ты понимаешь, что срок жизни произведений искусства сроком твоей собственной жизни не исчерпывается. Ты обязан следующим поколениям все передать в целости и сохранности. И желательно еще что-то исправить, улучшить. Я в этом смысле стала суеверна: никогда не хвалюсь, что у нас все в порядке. Знаете, черт хвалился, да с неба свалился. Только-только ты подумаешь: "У нас сейчас все в порядке" - так тут же климат-контроль полетит или еще что-нибудь выйдет из строя. Поэтому даже когда все нормально, ты все равно свою линию гнешь. И тут я не одинока, за мной и со мной - весь хранительский корпус музея.
- Сохранение музейного собрания - в чем эта работа состоит?
- Идеальный способ сохранения произведений - это положить их в сейф, снабдить климатическими режимными установками, и чтобы никто не ходил, никто не смотрел. Графика не любит света... С деревянной скульптурой могут произойти трагические изменения, если вдруг из нормального музейного климата она попадет в повышенную или пониженную влажность; то же касается икон... Все это хранитель должен знать и учитывать. Но профилактические процедуры надо периодически повторять. Нельзя один раз отреставрировать картину и сказать: "Все, мы к ней больше не притрагиваемся, теперь она будет в порядке еще двести-триста лет". Точно так же нельзя в доме сделать ремонт раз и навсегда.
- Значит, главный хранитель и реставрацией занимается?
- Ну не сам, конечно. В круг обязанностей главного хранителя входит организация реставрационных и консервационных работ.
- А еще что?
- Еще учет произведений и забота об их сохранности. Это, поверьте, немало.
- Если вы главный хранитель, значит, есть и другие. Сколько их?
- У нас 350 научных сотрудников. Но не все из них что-то хранят. Все-таки к этому надо иметь склонность.
- Сколько единиц хранения приходится на каждого хранителя?
- По-разному. У нас, например, работает Надежда Геннадьевна Бекенева, которая хранит только один музейный предмет, но зато какой! Владимирскую икону Божией Матери.
- Из чего же состоит рабочий день Надежды Геннадьевны Бекеневой?
- Вы зря смеетесь. Она ведет и научную, и выставочную работу. А Владимирскую икону мы с ней наблюдаем два раза в месяц. Приходим вместе с реставратором, открываем, смотрим, проверяем, как работает климат-контроль. А есть хранители, у которых по пять тысяч единиц хранения. Это хранители графики.
- Кто способен быть хранителем, а кто нет?
- Это выясняется только со временем. Человек, поступивший в музей на работу, сразу хранителем не становится. Ведь на хранителя нигде толком не учат. Это работа, азы которой преподают на факультетах искусствоведения и музееведения, но стать профессиональным хранителем можно только в самом музее. И далеко не все стремятся к этому. Многие просто боятся. Потому что большая ответственность. Нельзя потерять ключи. Нельзя потерять хранительскую печать.
- Хранительская печать - она для чего нужна?
- Покидая запасник последним, хранитель опечатывает дверь своей печатью. А тот, кто утром туда направляется, первым делом смотрит, не нарушена ли печать.
- Печать у каждого хранителя своя, персональная?
- Да. Вот у меня печать под номером одиннадцать. В особых ситуациях я имею право вскрыть запасники или залы специальным ключом, который хранится в специальном сейфе. По счастью, мне не представился пока повод этим правом воспользоваться.
- Остальные хранители своих ключей не имеют?
- Нет. Все ключи находятся у диспетчера. Мало ли что может случиться ночью. Вдруг срочно потребуется войти в хранилище. В этом случае ключ будет выдан. Но лишь в присутствии оперативно созданной комиссии.
- Да, строго тут у вас.
- Очень. Как в монастыре. У нас все расписано. Мы знаем, что, когда и кто может взять и при каких обстоятельствах. В запаснике всегда находятся дежурные. У них есть телефоны всех музейных сотрудников. Нас могут ночью вызвать, и такое бывало. Милиция, пожарные, дежурный - это уже комиссия. И она по акту открывает хранилище. "Мы, нижеподписавшиеся, в связи с тем-то открыли..." За это время ты успеваешь приехать, понять, что случилось, принять меры по устранению ЧП и своей печатью снова опечатываешь и вскрытые помещения, и шкаф с ключами. Эта система была разработана нашими предшественниками, мы получили ее в наследство. Нам остается только укреплять двери, улучшать замки, искать новые, экологически чистые материалы для стен, для кровли - чтобы не заводилась плесень, не текли крыши и т.п. А все, что касается процесса хранения, это отдельный разговор. В основе хранения лежит знаточество. Хранитель должен знать доверенные ему вещи как своих детей, близких родственников.
- Но у кого-то, вы сказали, по пять тысяч единиц хранения. Знать и помнить каждую вещь?!
- Это, конечно, невозможно. У нас в музее около 150 тысяч музейных предметов. Разумеется, каждый из них я запомнить не могу. Но, если что, я как главный хранитель должна быстро сориентироваться - это легко сделать по инвентарному номеру, фамилии автора или по названию произведения. У меня для этого много помощников. Имеется также система автоматизированного учета, она тоже тут помогает. Вообще чем старше музей, тем сложнее у него инвентарная история. Вот у Павла Михайловича Третьякова была просто опись произведений, и он что-то в нее вносил и вычеркивал, когда с той или иной картиной решал расстаться. Он создал первый каталог галереи. Этот документ был еще весьма несовершенен, но каталог был необходим, когда Павел Михайлович решил передать свою галерею городу Москве.
- Существует ли этический кодекс хранителя, возможно, неписаный?
- Да, существует. Причем писаный. Понятно, что никакой музей не может обеспечить индивидуальное хранение произведений искусства. Поэтому у нас хранение солидарное.
- Что значит солидарное хранение?
- Это значит, что в одном запаснике несколько хранителей работают. У каждого из них есть свои стойки, свои шкафчики. Когда, допустим, хранитель графики уезжает в отпуск, он свои шкафчики опечатывает. И считается неэтичным в его отсутствие какой-то шкафчик вскрыть. Но если в этом вдруг возникает неотложная необходимость, шкафчик вскрывается комиссионно, то есть с участием нескольких сотрудников. И это обязательно оформляется актом.
- Что возбраняется хранителю?
- Он не должен собирать собственную коллекцию произведений искусства. Это нигде в мире не принято.
- Тем не менее бывший директор Лувра Пьер Розенберг - знаменитый коллекционер.
- Ну, во-первых, он все-таки бывший. И, вероятно, коллекцию стал собирать, когда уже не был директором. Во-вторых, никаких административных регламентаций на сей счет не существует - только этические. Есть такая организация - Международный совет музеев. Так вот, этим советом разработан и утвержден этический кодекс музейных работников. В нем все четко прописано.
- А правила, не зависящие от этики?
- Они тоже существуют. Хранитель не имеет права самовольно и без чрезвычайной необходимости вынести произведение из музея. На каждый вынос должен быть оформлен пропуск. Хранитель ни в коем случае не может унести произведение к себе домой. Таковы незыблемые правила. Кроме того, как вы понимаете, в музее постоянно проводятся самопроверки и проверки. Иногда они происходят по печальным обстоятельствам. Допустим, какой-то хранитель умер и нужно новому хранителю передать его коллекцию. А бывает, хранитель говорит: "Мне уже немало лет, я устал, давайте начнем постепенно передавать мою коллекцию моей молодой коллеге". Но прежде чем приступить к передаче коллекции от одного хранителя к другому, надо эту коллекцию досконально проверить. Еще есть сверка. Это тотальная проверка. Вот сейчас у нас происходит сверка фонда древнерусского искусства. Что, когда и кому было выдано, передано "на постоянно", что осталось в ГТГ - все сверяется, и составляется полный отчет.
- Это правда, что вы семь раз отказывались от должности главного хранителя?
- Да.
- Почему?
- К тому времени, когда мне предложили эту должность, я проработала в галерее двадцать лет и очень любила свое дело. Я служила в отделе зарубежных выставок, прошла там путь от младшего научного сотрудника до заведующего. И когда Валентин Алексеевич Родионов (директор Третьяковской галереи. - В.В.) предложил мне эту должность, я рассмеялась, решила, что он шутит.
- А что, в тот момент освободилась вакансия?
- Нет, не освободилась. Просто Валентин Алексеевич решил, что необходима ротация. Словом, принять предложение директора мне со всех точек зрения было непросто. Но я понимала, что перед Третьяковской галереей я в большом долгу. Благодаря ей я, например, получила грант французского правительства, год училась во Франции, приобрела второе образование.
- Музейное?
- Да.
- А было какое?
- Педагогическое. Я закончила филологический факультет пед института. Хорошо знала французский и немецкий, потому-то и получила приглашение на работу в зарубежный отдел Третьяковской галереи, который в 1981-м был только-только организован. А из художественного образования на тот момент у меня были только курсы "Интуриста" и сданный экзамен на гида-переводчика по Москве. В качестве гида я водила экскурсии и по Третьяковской галерее.
- Чему вас научили во Франции?
- Наверное, главному в моей нынешней профессии - методологии музейного дела. Этому у нас в стране, к сожалению, не учат. У нас готовят квалифицированных искусствоведов, от которых, однако, можно услышать: "Нет-нет, о Малевиче меня не спрашивайте, я специалист по Кандинскому!" А во Франции считают, что музейный работник должен все время учиться, совершенствоваться, узнавать новое, перелопачивать, если надо, тонны литературы. Я проходила практику в Музее современного искусства города Парижа. И как раз в это время там готовилась выставка "Марк Шагал. Русские годы". Заведующий отделом музея Даниэль Маршесо, которому была поручена подготовка этой выставки, специально Шагалом не занимался. И я увидела, как он готовится. Он сам себе устраивал экзамен. По выставке было составлено досье - прообраз будущего каталога. Я переворачивала страницы, и Даниэль Маршесо играл со мной в угадайку. Называл произведение, год его создания, владельца. И так каждый день, пока все не выучил наизусть. Это была для меня потрясающая школа. Зарубежные музейщики не боятся трудностей и постоянно расширяют свой кругозор. Стремление работать так же - это, помимо юридических и музейных знаний, пожалуй, самое важное из того, что я приобрела за год учебы во Франции.
- Прожив год в среде французских музейщиков, вы музейный менеджмент освоили?
- В какой-то мере - да. Главный хранитель должен уметь привлекать средства.
- То есть работать со спонсорами?
- Да, без их поддержки подчас трудно что-то отреставрировать. Вы знаете, сколько сейчас стоит один метр итальянского багета? Привести в порядок пять картин - это 5-7 тысяч долларов. А если добавить и небликующее стекло, так и того больше. Музей - это дом, где идет перманентный ремонт: то одно требует замены, то другое... Вот на днях пришли пожарные. Говорят: "Уже существуют новые двери, которые лучше сопротивляются огню. Есть новые ткани с огнеупорной пропиткой". Но только успеешь установить самое, казалось бы, современное оборудование, как его уже надо менять. Нам финны поставили в Депозитарии систему газового подавления огня. Как же мы радовались! Но теперь во всей Европе эта система признана вредной для экологии, и придется искать ей замену. А это огромные деньги.
- У вас есть в галерее любимые залы?
- Есть. Но постоянной привязанности к двум или трем я не испытываю. Проведя здесь тридцать лет, я поняла, что в разное время открываешь для себя разные произведения. Скажем, в молодости ты пробегал мимо этой картины, и ничто тебя в ней не трогало, а в зрелом возрасте вдруг застыл возле нее, как будто увидел впервые. Но есть картины, которые я полюбила давно и навсегда. Это "Боярыня Морозова" Василия Сурикова и "Явление мессии", более известная как "Явление Христа народу" Александра Иванова.
- У широкой публики иные избранники - Шишкин, Айвазовский, Васнецов... Гость столицы, впервые попав в Третьяковку, первым делом бежит смотреть "Утро в сосновом бору", "Трех богатырей". А вот, скажем, Серов, Ларионов, Гончарова столь могучей народной любовью почему-то не пользуются. Этот феномен массового вкуса вы как объясняете?
- Очень просто. Люди ценят то, что знают. А то, чего не знают, не в состоянии оценить. Всем, кто родился и вырос в СССР, Шишкин, Айвазовский, Васнецов знакомы с детства. Их в школе "проходили". Ну что тут скажешь? Только одно: надо расширять культурный кругозор.
- Недавно на два дня Третьяковская галерея передала в храм Святителя Николая Иверскую икону Божией Матери. Чтобы поклониться ей, верующие занимали очередь ни свет ни заря. Огромная была очередь, я видел ее. А осенью прошлого года Святейший Патриарх просил руководство Третьяковской галереи привезти икону Андрея Рублева "Троица" в Троице-Сергиеву лавру на праздник Троицы, который ныне приходится на 7 июня. Просьба церкви будет уважена?
- В этом году - нет.
- Почему?
- Многие мои коллеги считают, что перемещение может навредить великой иконе.
- Вы того же мнения?
- Нет. Но при обсуждении этой чрезвычайно острой темы я со своей точкой зрения оказалась почти в одиночестве. Если перемещение шедевра Андрея Рублева вызывает столь бурные дебаты - и в профессиональной среде, и в обществе, - значит, надо повременить. "Троица" - та икона, которая должна служить объединению и примирению.
- Что такое успех с точки зрения главного хранителя Третьяковской галереи?
- Это очередь, это публика, это переполненные залы, это радость общения с искусством... Сколь ни обширна музейная коллекция, сколь ни велика ответственность за ее хранение, музей не может жить лишь своей внутренней жизнью. По-настоящему он живет, когда в его залы приходят люди и каждый находит собственные поводы для размышлений - в одиночестве или с друзьями, или для обретения уверенности и хорошего настроения, или, наоборот, для успокоения, отдыха, эмоционального переключения, или просто для наслаждения богатейшим разнообразием произведений российской художественной школы.
Обзоры, отчеты, анонсы лучших культурных событий - в "Афише РГ"