Поделиться
На это удивительное представление надо идти непременно, но лучше, если вы сможете взять с собой детей. Не потому, что оно - для детей. Просто именно дети оказываются лучшими посредниками между цирком "видимым", полным удивительных эффектов, и "невидимым" - тем, который творится сияющими улыбками и излучает доброту высочайшей пробы.
"Я - дитя утопии", - говорит о себе Жан-Батист Тьере, прекрасный седовласый клоун, чье искусство пронизано памятью столетий. Сын событий 68-го года с его надеждами и утопиями, Тьере уловил в сети своего мифа самого настоящего эльфа - младшую дочь Чарли Чаплина Викторию Чаплин. В 1971 году они впервые показали в Авиньоне свой спектакль "Цирк бонжур". "Невидимый цирк" появился на свет два года назад и буквально покорил публику парижского театра Дю Рон-Пуэн. Теперь они покоряют Москву, и надо слышать тот детский смех, который они высвобождают из самых глубин нашего существа.
Главное, что происходит на сцене этого цирка, несмотря на поток самых невероятных, исполненных мастерства номеров, скорее невидимо, чем видимо. Потому его так трудно описать. Когда трогательный седовласый клоун достает очередной волшебный чемодан, чтобы тут же разоблачить свои фокусы, он демонстрирует нам, что невидимые, полные юмора и таинственных метаморфоз сердечные вибрации - самое важное, что можно пережить на этом представлении. Простым движением рук он "превращает" настоящего кролика в облачко, а из мухобойки извлекает нежный серебряный звук колокольчика. Ему стоит произнести слово "чудо", и оно случится на самом деле, потому что именно так - из любви и веры - творятся чудеса.
Виктория Чаплин, напротив, - триумф технического совершенства. Десятилетия труда превратили ее хрупкое эльфическое тело в фантастический цирковой механизм: она танцует на проволоке, ездит на одном колесе, в один миг трансформируется в любые предметы и существа. Художественная изощренность ее сценического образа колоссальна! Обвешанная велосипедами или веерами, она становится безумной сюрреалистической машиной, на глазах меняющей свои очертания. Ходячий японский домик, содержащий в себе весь скарб культуры, она вызывает множество экзотических ассоциаций.
Но самые главные впечатления от ее искусства тоже связаны с невидимым. В ее фантазиях и цирковых номерах возникают страшные стрекозы, демоны смерти, но она, точно шаолиньский монах, легко превращает их в прекрасные существа.
По сути, оба они - мастера дзен, извлекающие свое знание путем немыслимых парадоксов и сочетаний. За их простодушным цирком, напоминающим искусство средневековых парижских гистрионов и шутов, стоит порой все зло и вся пошлость мира, которую они превращают в добро и сияющую любовь.
Китайские драконы, французские бистро, одинокие мечтательницы, старые комоды и кресла-качалки, парижский воробышек Эдит Пиаф, рыцарские лошади, погони, гуси-лебеди и травы Прованса, картины Пикабиа и Пикассо, Гранд-опера и саркастический гиньоль - из видимых вещей создаются невидимые образы французской ойкумены, да и всей уходящей человеческой цивилизации. Кажется, что эти двое, изысканно связавшие два века, легко и просто оплакивают прекрасный старый мир.
В памяти остается сияющая улыбка Тьере, хрупкая стойкость Виктории Чаплин и хрустальный звук старой мелодии, извлекаемый из стеклянных стаканчиков, - поистине невидимый цирк.