Поделиться
Фильм Александра Прошкина по сценарию Юрия Арабова "Чудо" получил Специальный приз на 31-м Московском кинофестивале.
В ходе фестиваля режиссер побывал в гостях у журналистов "Российской газеты", состоялся просмотр его картины. Она воспроизводит странный случай, который то ли был, то ли не был в рабочем городке под Куйбышевом: девушка потанцевала с иконой - и окаменела. И так простояла сто с лишним дней, повергнув в смятение современников.
А была ли девушка?
Александр Прошкин: В фильме много лакун, рассчитанных на то, чтобы зритель сам выносил свои суждения. Он о 50-х годах, но имеет в виду и наши дни: в обеих эпохах много общего - мы уроков не извлекаем! Вот 50-е: XX съезд КПСС и, в известном смысле, подвиг Хрущева, который выпустил узников ГУЛАГа и сделал гласной правду о Сталине. А с другой стороны, все зажато в тиски идеологии. Эйфория оттепели, а к концу года - уже танки в Будапеште, потом Новочеркасск, травля Пастернака... Так что у нас выработался иммунитет к слишком пылким надеждам: мы все это уже проходили!
Российская газета: Когда речь идет о чудесах, опасаешься "кашпировщины". У нас была образованная страна - нужно ли тиражировать темноту? Была страна атеистическая - теперь атеисту все труднее отстаивать право на свои убеждения. Вы говорили о трагической неспособности русского человека к самоорганизации. К созданию гражданского общества, к обретению чувства ответственности. Ему легче верить в чудо, а это инстинкт толпы. Хотя вера - чувство индивидуальное.
Прошкин: Нас упрекают за то, что мы сделали религиозную картину. Но она о другом - о том, что нужна какая-то встряска, чтобы мы вспомнили о существовании такого понятия, как совесть. Эту роль и выполняет чудо. Более того, я верю в то, что у каждого было свое чудо. Вот мы в тупике - и вдруг что-то случается, что покажет нам выход. Необязательно сияние или стояние. Я думаю, Чернобыль - это тоже некий знак. Сейчас кризис, нужно что-то менять - а общество стало глухим. После фильма "Живи и помни" я два года говорил о состоянии нашей деревни - мне вежливо аплодировали, и на этом все кончалось. А ведь состояние трагическое! В Сочи тратятся безумные деньги на роскошества, на потемкинские деревни, чтобы польстить национальному самолюбию, а рядом - погибающее крестьянство. Страна не может себя прокормить. Единственная страна, где из-за кризиса все дорожает, хотя во всем мире - дешевеет. Мы ничего не производим, поля заросли, люди спиваются. "Чудо" мы снимали в Туле - металлургический завод, которому 113 лет, остановлен! Работы там нет - куда девать этих людей?..
РГ: Но фильм касается не столько социальных, сколько мировоззренческих тем.
Прошкин: Да, он о том, что мы должны измениться. Мы столько нахлебались за XX век, такая у нас трагическая история, что мы обязаны в ней разобраться, чтобы ее не повторять снова. Но мы ходим уже по второму или даже третьему кругу. Показательно: в телепрограмме "Имя России" то самое народонаселение, которое с восторгом встречало август 91-го, теперь с таким же восторгом голосует за Сталина как олицетворение России! В Ростове после просмотра фильма "Живи и помни" ко мне подошел писатель Эрлен Иванович Емельянов. Он сын репрессированных родителей, воспитывался в детдоме. В первые дни войны мальчишкой ушел на фронт, служил в разведке. Последние лет двадцать посвятил сбору материалов о жертвах расказачивания. В его книгах приведены потрясающие факты об этой кампании, унесшей 320 тысяч жизней! Он инициатор проекта памятника жертвам репрессий на Дону, и проект имеет значительную общественную поддержку. Но местные власти категорически против и делают все, чтобы памятника не было. Хотя в этих краях нет семьи, которой не коснулись бы репрессии, которая не теряла бы родных и близких. И чем больше мы будем об этом напоминать, тем меньше места в нашем сознании останется для таких фигур, как Сталин. И тем меньше будет ностальгии по временам, когда мы были великой империей на крови.
РГ: Один только сериал "Сталин лайф" сделал для возвращения культа Сталина больше, чем его реальное окружение в свое время. И все во имя рейтинга, коммерции! Но все-таки о чуде - чем ждать чуда, не лучше ли надеяться на собственные знания и руки?
Прошкин: Да, чудо нам ближе, мы живем в ожидании чуда. У нас любят говорить, что страна религиозная. Но Россия никогда не была по-настоящему христианской. Поэтому, когда стало можно, так охотно стала рушить храмы. Церковь ее все-таки структурировала. Самоорганизация начинается с ячейки - такой ячейкой был приход.
РГ: А сейчас церкви есть - приходов нет.
Прошкин: В том и дело. Церковь только начинает заново свое существование. Прежде она боролась за выживание - сейчас появляется возможность для добрых дел. Под Оренбургом есть молодой священник, бывший бизнесмен, жена - архитектор. Они построили там целый город, где у них и школа для девочек, и школа для мальчиков, и музыкальная школа. Опекают сирот, серьезно занимаются образованием. И все на свои деньги. Появилось подвижничество. С другой стороны, есть стремление навязать церкви не ее функции. Ее хотят затащить в политику, что мне кажется опасным. Церковь должна бороться за каждого человека и каждому помогать индивидуально.
РГ: Вам теперь будут задавать вопрос: а было ли чудо?!
Прошкин: Я верю, что было. Хотя не абсолютизирую необходимость чуда. Дом этот сохранился, хотя большой соблазн его снести и построить что-то доходное. Но его защищает миф, которым Самара живет много лет. Люди боятся: черт его знает, что будет, если снести?
РГ: Фильм ваш прекрасно воссоздает ушедшее время: нет фальши ни в типажах людей, ни в костюмах, ни в звучании той эпохи.
Прошкин: Это малобюджетная картина и снята за 32 дня. Старались избегать красивостей: это Тула, типичная Россия, с запахом машинного масла, с заводским грохотом. Люди к нему так привыкают, что уже не слышат. Но это же на подсознание действует! А быт определяет нравы. Поэтому любой день рождения превращается в повальную пьянку.
РГ: В молодости до вас доходили слухи об этом чуде?
Прошкин: В Ленинграде об этом ничего не знали. Я вырос среди атеистов и работал в Театре комедии им. Николая Акимова, где подвергалось сомнению все на свете. Если бы Акимову сказали, что девица в Самаре стоит столбом - представляю, сколько бы шуток по этому поводу родилось. Я не был ни в партии, ни в комсомоле. Рос среди детей художников, в богемной среде, где говорили всю правду-матку, а мы, дети, слушали. Поэтому и смерть Сталина никаких рыданий у меня не вызвала. Потом был ХХ съезд, и мы в 16 лет запирались на чердаках, придумывали какие-то завиральные программы, были политизированы до предела. Так что каждый из нас всю жизнь снимает одну картину - про свое чувство родины. Оно формируется на генетическом уровне.
Доходный мрак
РГ: Как сказался кризис на кинопроизводстве?
Прошкин: "Мосфильм" замер. Живем обещаниями, что будут государственные деньги на кино, но не понимаем, кто и как их будет распределять. Если в былинные времена мы знали, что из всех искусств важнейшим является кино, то теперь государство считает, что важнейшим является ТВ. Кино, кажется, не нужно вообще - иначе никогда бы не позволили, чтобы кинопроизводство замерло на два года.
РГ: В будущем году можно отменить фестивали?
Прошкин: Я на "Кинотавре" смотрел наши новинки: мы делаем кино, которое экономически себя не оправдывает. В стране всего 1600 залов - столько, сколько в Сингапуре. Выросло поколение, которое киноэкрана никогда не видело! Кино снимается для узкого круга людей, которые считают, что это разновидность шоу-бизнеса. А мы снимаем картины под условным названием "человеческие" неизвестно для кого. Потому что эта узкая группа формирует репертуар. Уже заявлено, что при распределении государственных субсидий 30 процентов пойдет на "кассовое кино". Что такое кассовое кино в нашем понимании? "Комеди Клаб", полулюбительская абракадабра. И народ, нужно признать, с помощью ТВ за последние 10-15 лет поглупел, деформировался. Вне "экшн" уже ничего не воспринимает. А с другой стороны, я показывал "Живи и помни" в Ростове, и вдруг привалил целый курс Таганрогского университета! Это довольно долго ехать, но они пробивались - значит, люди хотят серьезного кино! И молодежь далеко не однородна: то, что мы видим в Москве, не представляет всю страну.
РГ: С прокатом ситуация скверная - но вы видите выход из положения?
Прошкин: Выход есть всегда, но теперь это даже не вопрос политической воли. Большая часть общества уже не испытывает интереса к искусству. И к нам эти люди уже не вернутся. Сейчас прокат строится по американскому образцу, и с этим уже ничего не поделать. Но параллельно надо создавать новую аудиторию. Я несколько лет говорил о проекте "Народный экран": современные средства позволяют обойтись без кинопленки и через спутник доставлять кино в любой уголок страны. Я был на Бурейской ГЭС, это в 200 км от Благовещенска. Там лучшая наша ГЭС, интеллигентные люди, выпускники университетов в Свердловске, в Питере, в Москве. Они воют волком: у них на культуру голод! Если там построить электронный кинотеатр, они могли бы получить к ней доступ. Но у власти не доходят до этого руки.
РГ: На фестивалях стало много чернухи - почему?
Прошкин: Это реакция молодого поколения на жизнь - некий вопль. Но при отсутствии проката у молодых надежда только на фестивали. На крупных фестивалях мы уже не великая кинодержава, нам оставили узкую щель, и в нее проникают фильмы только о том, что мы страна убогая, без будущего. У европейских кинематографий есть взаимная поддержка, они не подделываются под американское кино. А мы либо подражаем, либо делаем безысходно мрачные "фестивальные" фильмы. И критика это поддерживает: на "Кинотавре" были картины и социальные, и гуманистичные, но они оказались за бортом.
РГ: Каковы ваши ощущения от увиденного там?
Прошкин: Удивил тенденциозный подбор. В одной картине матерятся - в другой должны материться еще больше. А в третьей крупно покажут выкидыш - но это уже за пределами моих эстетических возможностей. Молодые авторы с восторгом лупцуют те края, откуда вышли, не оставляя надежды. Ни одному персонажу не сочувствуешь. А критики на такие возражения отвечают: это вписано в мировой контекст - и заткнитесь! Но у нас есть свой контекст, с которым дай бог справиться! Наша задача не ожесточать, а смягчать. Наше общество считает, что насилие выше, чем право, что кулаком можно решить все проблемы. Если для западного мира с его моральными устоями, развитым правовым сознанием и свободной прессой шоковое кино лишь способ встряхнуть людей, то у нас его воспринимают всерьез - как школу жизни.
РГ: Теперь считается, что миром правит насилие. На самом деле обществу навязывают эту точку зрения. В том числе и коммерческое кино, и ТВ.
Прошкин: Коммерческие рычаги могут работать по-разному. Если ТВ будет втолковывать, какой замечательный фильм Киры Муратовой, с тем же напором, с каким рекламировало "Обитаемый остров", люди пойдут на Муратову. Почему эта постоянная "кровянка" на экране? Потому что, держа людей в страхе и неуверенности, ими легче манипулировать. Так что я не убежден, что в этом виноват только бизнес.
"Красные" и "белые"
РГ: По сравнению со сценарием вы в фильме немного сместили акценты. У Юрия Арабова это история о возникновении мифа и его роли в жизни современного человека, а вы перевели разговор в сторону этики.
Прошкин: Для меня эта история ограничена судьбами нескольких людей, которые, столкнувшись с чудом, что-то в своей жизни меняют. Это чисто этический посыл, вы правы. Эту идею я уже выражал и в "Докторе Живаго".
РГ: Если "чудо" действительно случилось, разве им не заинтересовались бы ученые, не постарались бы дать невероятному какое-то научное объяснение? А может, это шарлатанство!
Прошкин: Случившееся с самого начала засекретили. Никто туда сунуть нос не мог: этим занималось КГБ. Да и какие ученые в Гречанске!
РГ: Как вы работали с Константином Хабенским и Сергеем Маковецким?
Прошкин: Хабенский в отличие от всей попсовой генерации интеллигентный, тонкий человек. И очень закрытый. Мне кажется, что в "Чуде" он сыграл что-то про себя. Наша задача - заставить артиста сыграть про себя, открыть в нем некий тайный клапан. И когда мне кажется, что я что-то увидел новое в человеке, я получаю необъяснимую радость. Что касается Маковецкого, то я с ним уже много работал, в каждой картине он играет совершенно разных людей. С ним можно делать очень смелые вещи: мы понимаем друг друга не на вербальном уровне, а на уровне каких-то пассов. К сожалению, мы в большинстве случаев имеем дело со слабой драматургией - актерам негде реализоваться, хотя потенции колоссальные. Нам в этом смысле повезло со сценарием. Юрий Арабов - человек с мессианской задачей в искусстве, он говорит о вещах, самых важных для каждого из нас, - о существе нашей жизни, ее духовном смысле. Конечно, его непросто ставить - его надо угадывать, а это не всегда получается. И я бесконечно рад, что судьба уже на третьем фильме сводит нас вместе, в общей работе.
РГ: Как вы оцениваете роль кино в России?
Прошкин: В СССР кино было неким заместителем церкви. Билеты были доступны каждому. Сейчас это шоу-бизнес, причем самый недоходный. Но это у нас - во всем мире такого нет. В США самый дорогой билет стоит 7 долларов. И вы там можете посмотреть любое кино, хоть из Гондураса. А у нас нет системы проката арт-кино. И всем, кому за тридцать, объяснили, что для них кино не будет. Людей ориентируют на другое: если у тебя нет "Вольво" - ты не мужик. Вот у меня в кино есть определенная линия, но в большинстве случаев на то, что я предлагаю, просто не дают деньги. Я много лет хочу сделать историю барона Унгера. Снять картину о Гражданской войне, показать, что это самое страшное, что может быть в жизни нации: она убивает нацию изнутри, в первую очередь бьет по генофонду. Пока мы не перестанем делить друг друга на "красных" и "белых", ничего в нашей жизни к лучшему не изменится.