Поделиться
О том, почему через тюрьму пропускается много тех, кому там делать нечего, член президиума Ассоциации юристов Михаил Барщевский беседует с главой Федеральной службы исполнения наказаний Юрием Калининым.
На нарах - 891 тысяча
Михаил Барщевский: Юрий Иванович, вы уже много лет возглавляете ФСИН России, отразилась ли на вашем характере эта должность? Что по этому поводу говорят ваши друзья, супруга?
Юрий Калинин: Вопрос так называемой профессиональной деформации периодически возникает перед работниками тюремной системы, милиции, армии. Каждая профессия оставляет какой-то отпечаток в характере человека. Если говорить о моем характере, то я никакой деформации не ощущаю.
Барщевский: Но вы постоянно имеете дело с человеческим горем. Зона - это всегда горе. Не стали ли вы жестокосердным, не выработалась ли у вас привычка к горю?
Калинин: Понимаете, мне кажется, это не то горе, которое должно угнетать. Все-таки в большей степени горе касается потерпевших. А видеть в осужденном несчастного человека, зная, за что он сидит, сложно.
Барщевский: Есть обывательское мнение, разделяемое некоторыми независимыми экспертами, что в России до 30 процентов осужденных отбывают наказание незаслуженно.
Калинин: На мой взгляд, 30 процентов - завышенная цифра. Тем не менее на любого заключенного мы смотрим как на человека, который должен нормально существовать в наших условиях. Даже как на своеобразного партнера по работе. Правда, есть правило: смотреть на этих людей сострадающим взглядом, равно как и взглядом человека, который хочет мстить, недопустимо. Что до заявлений о невиновности, могу сказать, что за всю свою службу я очень редко встречал заключенных, которые, пусть даже в неформальной беседе, признавали себя виновными. В основном все считают, что сидят ни за что.
Барщевский: Сколько у нас вообще сидит сейчас?
Калинин: 891 тысяча. Это вместе в колониях и изоляторах. Но при этом за четыре месяца в изоляторы вновь арестованных прибыло около 125 тысяч, а убыла 121 тысяча. Из них кто-то пошел в места лишения свободы, а 25 тысяч освободили в зале суда.
Барщевский: Но из 125 тысяч вновь поступивших - это 20 процентов. То есть 20 процентов были необоснованно взяты под стражу?
Калинин: Да, но кто-то из них получил альтернативное, не связанное с лишением свободы наказание. Кто-то ушел по отсутствию состава преступления. Что мы видим еще в этой массе ушедших, в 121 тысяче? Пятую часть отнимем. Оставшиеся 90 тысяч можем разложить по срокам наказания и составам преступления. К нам в места лишения свободы поступают лица с приговорами, например - 15, 18, 20 суток, месяц, два, три месяца.
Барщевский: Имеется в виду, что человек просидел в сизо большую часть срока и суд направляет его к вам, чтобы досидеть с учетом отбытого наказания?
Калинин: Естественно, когда он сидит в изоляторе, время предварительного заключения засчитывается в общий срок наказания. Я в большей степени склонен говорить не о том, что у нас много невиновных сидит, а о том, что через тюрьму пропускается много тех, кому там делать нечего. Что такое 25 тысяч за четыре месяца? Это значит, что по итогам года мы получим около 80 тысяч освобожденных из зала суда. Эта цифра последние 3 года довольно устойчивая. В прошлом году, например, 2600 человек освободили из-за отсутствия состава преступления. Это возмутительная цифра!
Вообще и судебная, и правоприменительная практика у нас безобразная. Ну в какой еще цивилизованной стране можно наблюдать подобное? Я был в Англии, Франции, Германии, нет там такого. Там уберегают от тюрьмы, делают то, о чем мы только говорим вот уже 10 лет. Зачем человека в тюрьму гнать? Загнали его туда на 15 суток или на 3-4 месяца, он набрался блох, стал крутым и выходит на свободу асоциальным элементом. Иногда физически и психически больным. А главное - в нем уже живет психология насилия.
Перегрузка - 20 процентов
Барщевский: Сколько преступников могло бы сидеть у нас в условиях, соответствующих европейским стандартам?
Калинин: Если говорить о колонии, то, думаю, тысяч 600.
Барщевский: То есть перегрузка 20 процентов?
Калинин: Да. Но самое неприятное, что очень большая перегрузка ложится на персонал. Мы пытаемся уйти от традиционного представления о тюрьме. Хотим создать реабилитационный центр, где люди будут получать образование, профессию, необходимую медпомощь. Здесь через воспитательные, образовательные, производственные процессы должны готовить к свободе. Будет предоставляться социальная и психологическая поддержка. Попробуем активнее подключать общественность. А сегодня, когда на одного воспитателя приходится 150 человек, на психолога - 300-400, на социального работника - 600-700, это профанация. Мы просто обязаны оптимизировать численность заключенных. Упорядочить правоприменительную практику, чтобы в изоляторы не попадали за малозначительные нарушения. Надо активнее применять альтернативные виды наказания, не связанные с лишением свободы. Мы должны отрывать эту часть нарушителей, как правило, молодежь, от рецидивистов, чьи жизненные установки поражены неисправимо.
Барщевский: Пришел говорить с главным тюремщиком страны, а говорю с правозащитником.
Калинин: Дело в том, что мы, тюремщики, как никто, понимаем эту ситуацию. Когда Владимир Владимирович Путин впервые возглавил правительство, он получил от нас докладную. Начали разбираться, почему в тюрьму попадает так много людей. Он тут же дал поручение подготовить изменения в УК, УПК и УИК. Меньше чем за год было внесено больше ста поправок. Последствия появились сразу. Численность осуждаемых к лишению свободы сократилась с миллиона до 750 тысяч. Вся Европа в изумлении выпучила глаза. Приезжали изучать опыт. Я тоже ездил делиться опытом. Даже выступал в Лондоне в палате лордов, в королевском колледже. Уже тогда ситуацию можно было стабилизировать.
Но вот приняли новый УПК. Судейский корпус, который раньше сам жаловался на прокуратуру, стал гораздо охотнее идти навстречу следователям. Маховик начал раскручиваться, и пошло-поехало. Опер, когда приносит следователю материалы, говорит: "Мы его заловили на кражонке, но за ним вот такой воз опасных преступлений! Докажем! Главное - его закрыть, и мы начнем..." А потом как та лошадь: "Не шмогла..." И 25 тысяч человек... Вот в чем разбираться нужно, вот что страшно.
Барщевский: Раньше у нас существовала целая трудовая армия из заключенных. А сейчас занимаетесь производством?
Калинин: Занимаемся, но не в том объеме. А как у нас люди могут быть заняты трудом, когда сегодня на свободе сплошная безработица? Мы, что, отдельное государство, которое имеет свою экономику? Мы не можем получать кредиты на модернизацию производства, на внедрение новых технологий. В рынок мы не можем войти в полном объеме. Поймите, мы неспособны повлиять на численность нашей рабочей силы. Сегодня любой предприниматель пытается сократить персонал. А нам куда их девать? За 2005-2007 годы численность заключенных в колониях увеличилась на 120 тысяч человек. Значит, мы должны, исключив больных, инвалидов и прочих, где-то 90 тысяч рабочих мест создать. Ну какое ведомство, какая структура в состоянии сейчас создать 90 тысяч рабочих мест?!
Барщевский: Я бы сказал, что тюрьма - это такой своеобразный биохимический анализ крови общества. Дает объективную картину.
Калинин: Тюрьма - лишь одно из звеньев общей работы правоохранительной системы. Тюрьма не может отвечать за все. Посмотрите, до решетки человек мало ощущает на себе какой-то социальный патронаж, внимание. В тюрьме мы им по мере сил занимаемся. С учетом того, что работаем в режиме перегрузки уже с 2005 года. Хотя много строим, но не успеваем. На нас ополчаются правозащитники: "Это подлые тюремщики! Это наследие ГУЛАГа!" Я с ними говорю: мол, уважаемые правозащитники, я с вами во многом согласен, есть недостатки, но давайте разберемся, давайте сотрудничать. Они же превратились во вторую прокуратуру, они не правозащитники. Отчасти они политики, и не совсем чистые. Отчасти - теневые прокуроры, потому что только проверяют и изыскивают недостатки. А их задача - помогать. Вот священники со словом божьим приходят, посильную помощь оказывают. Есть часть правозащитников, которые действительно пытаются помочь людям. Ну ладно, тюрьма. А почему, освобождаясь, человек становится никому не нужен?
Барщевский: Во сколько нам, налогоплательщикам, обходится один день заключенного на зоне?
Калинин: Цифра плавает каждый месяц. Но в целом - меньше 500 рублей. Я сравнивал этот показатель с английским: у нас он в 15 раз меньше. Основные статьи расходов: питание, одежда, содержание охраны. Все-таки, несмотря на невысокую зарплату, общая численность аттестованного состава у нас около 260 тысяч. Плюс вольнонаемные. Всего в системе работают 340 тысяч человек.
Барщевский: Несколько вопросов в режиме блиц. Вы за смертную казнь или за пожизненное заключение?
Калинин: За пожизненное заключение.
Барщевский: Настало ли время для амнистии?
Калинин: Я считаю, да. Амнистию обязательно нужно проводить, исследуя, как она проходит, по каким категориям, и делать выводы, закрепляемые в законодательстве.
Барщевский: Ваши сотрудники ходят в форме?
Калинин: Да, в униформе.
Барщевский: Мы вошли в Европейскую конвенцию, значит, у нас должна быть невоенизированная форма. Вы были в МВД, это была служба. Сегодня это служба?
Калинин: Служба. Особый вид службы.
Барщевский: Погоны, звания есть?
Калинин: Есть. Специальные звания.
Барщевский: Представим, что полковник вашей службы решил уволиться и пойти работать в МВД. Он придет туда полковником?
Калинин: Да. И наоборот.
Барщевский: То есть после подчинения минюсту это ведомство не стало гражданским?
Калинин: Во всех тюрьмах Европы и Америки люди ходят в униформе. Погоны дают минимальную надбавочку к жизни. Если уж на то пошло, лесники и санитары тоже в погонах ходят.
Федеральная служба исполнения наказаний
119991, Москва, ГСП-1, ул. Житная, 14
Тел. (495) 982-1900. Факс (495) 982-1930
Приемная: Москва, ул. Воронцово поле, 4а
Тел. (495) 917-4851. Телефон доверия: (495) 609-05-75
Официальный сайт: http://www.fsin.su