Поделиться
С Василием Михайловичем мы знакомы давно, что-то около четверти века. Я пришел в "Комсомолку", где он работает и по сей день, совсем молодым парнем, поэтому он всегда называл меня "на ты". А я, и по сей день считающий его мэтром отечественной журналистики, был к нему всегда "на Вы". Пусть не смутит вас это "неравенство" в тексте разговора, как не смущает оно нас с Песковым.
- Василий Михайлович, если позволите, я начну с Лермонтова. Помните, его знаменитое стихо творение "Родина"?
- Конечно. "Люблю отчизну я, но странною любовью!/ Не победит ее рассудок мой./ Ни слава, купленная кровью, /Ни полный гордого доверия покой,/ Ни темной старины заветные преданья/ Не шевелят во мне отрадного мечтанья...
- А помните, что дальше: "Но я люблю - за что, не знаю сам - /Ее степей холодное молчанье,/Ее лесов безбрежных колыханье,/Разливы рек ее подобные морям...
То есть о чем он говорит? Родина для него - не славная история страны, не память о подвигах пращуров, Родина для него - это пейзаж России.
- И для меня так же. Знаешь, всем, что у меня есть, я обязан пейзажу с лесостепью и речкой Усманкой, возле которой прошло мое детство. Да что я... Ушинский писал: ничто так не действует на воспитание ребенка, как то место, где он родился и вырос. Мое детство было связано с рекой, с полем, с лесом. Здесь я впервые вошел в настоящий лес, почувствовал его запахи, которые мама принесла вместе с корзиной грибов. Маленьким я думал, что лес бесконечный. Потом, когда уже работал в "Комсомолке", пролетел над лесом моего детства на вертолете: оказалось, что он очень небольшой.
Удивительное дело, но в русской живописи пейзажа, как жанра, не было поначалу. Были иконы, потом появился портрет. Позднее стали появляться пейзажи. Но не русские, а голландские и итальянские - как правило, красивые виды морских побережий. И только много позже появилась сенсационная картина Саврасова "Грачи прилетели". Почему сенсационная? Почему она собирала огромное количество людей? Что там такое изображено? Да ничего особенного: церквушка, апрельское небо, талый снег, березы, гнезда на них и стая грачей. Все! Но Саврасов абсолютно точно угадал едва ли не главное в русском пейзаже: непрерывную смену времен года. Этот пейзаж - выразительная картина теченья весны. Очень русское состояние.
- Картина была неким духовным зеркалом для зрителя. Да и по сей день так.
- Верно. С "Грачей" начался и Левитан, и многие другие великие русские живописцы. Вот если бы мне сказали: полетишь на Марс и уже не вернешься. Но можешь взять с собой одну картину.
- И что бы вы взяли?
- "Март" Левитана! Это любимое. Там тоже ничего особенного: лошадь с санями у крыльца дома, снег, проталины... Но главное - свет, весенний свет и даже запах весны есть в этом чуде!
- Как это ни странно, но в России в четыре раза больше пейзажей, чем в Индии, например, поскольку у нас смена времен года отчетлива, это кардинальная смена пейзажа.
- Верно. Ты говоришь о четырех контрастных состояниях времени года. Но ведь еще и промежутки - поздняя осень, например, или ранняя весна...
- Если разобраться, на этом чередовании времен года вся лирика русской литературы построена.
- Ну, конечно. И проза, и поэзия. Почитаем хотя бы Бунина, Есенина...
- А музыка! Русская мелодия протяжна и гармонична, как равнинный пейзаж средней полосы России, она, если так можно сказать, описательна. Вспомните хотя бы романс "Степь да степь кругом"... Смена времен года, я думаю, может сформировать целую философию, мировоззрение, основанное на понимании того, что за летом неизбежно придут морозы, которые рано или поздно кончатся с оттепелью...
- Словом, пейзаж, русский пейзаж в значительной степени формирует наших с тобой соотечественников.
- Кто-то сказал, что человек не только то, что он ест, но и то, что он видит. Последнее лично мне кажется куда более важным, нежели гастрономический аспект.
- Пожалуй, что так. И хотя человек видит много всего, помимо природного пейзажа, но именно пейзаж является одним из важнейших факторов воспитания души человека.
- А можно ли сказать, что братья, выросшие в окружении разных пейзажей, могут быть разными и по характеру, и по отношению к жизни?
- Такое возможно. Пейзаж воспитывает человека так же, как хорошие родители или дружеская компания. И если уж мы уподобили пейзаж человеку, то я могу сказать, что пейзаж, как и человека, можно оскорбить.
- Как это?
- Ну, например. С моей точки зрения, лучшие пейзажные места России - это Орловская и Тульская области. Так вот, в Тульской области когда-то добывали уголь. И теперь великолепный когда-то пейзаж испорчен, оскорблен оставленными терриконами породы, ржавым железом шахтного оборудования. И это произошло с землей, воспетой русской литературой золотого века. Когда-то в городке Усмани я прочел наказ воеводы отряду стражников, следивших за границей, за которой начиналось "дикое поле": на одном месте два раза каши не варить, где обедал - не ужинать, где ужинал - не ночевать. В этом коротком наказе - призыв к дисциплине, но чувствуешь, видишь природную границу леса и степи...
- Вернемся к "оскорблению пейзажа". Знаете, то же происходит сегодня в Михайловском - в Пушкинском заповеднике Псковской области. Большое количество соседних участков земли продано местными жителями состоятельным людям, как правило, проживающим в Питере и в Москве. И эти новые владельцы начинают здесь строительство в соответствии со своими представлениями о счастье. Беда в том, что эти горе-строители меняют, портят пейзаж, который в основных своих пропорциях оставался неизменным здесь на протяжении более двухсот лет. То есть Пушкин видел то же, что и мы. Оттого-то и мы можем, глядя на это великолепное творение природы, почувствовать то, что он чувствовал. Измените этот пейзаж, и вы навсегда утратите ощущение, ради которого, собственно, и создавался заповедник.
-То, о чем ты говоришь, уже не просто оскорбление пейзажа, это преступление, за которое надо наказывать.
- А знаете, кого наказывают?
- Интересно...
- Директора Пушкинского заповедника Георгия Николаевича Василевича, который уже два года пытается хоть как-то противостоять несанкционированной застройке. Против него возбуждено целых два уголовных дела, полным ходом идут допросы, выемки документов, проверки налоговой и других инспектирующих служб...
- Больно и печально это слышать. Я ведь знаю Василевича. Он толковый, заботливый хозяин, много сделавший для заповедника, как и его предшественник - Семен Гейченко, с которым я тоже был хорошо знаком. Кстати, и тот и другой прекрасно чувствуют русский пейзаж. Помню, как некоторое время назад я написал о мельнице, которую встретил на реке Вятке. Вскоре после публикации получаю письмо из Михайловского от Гейченко. Хвалит меня за заметку и сообщает, что собирается восстанавливать ветряную мельницу на месте, где она была когда-то над Соротью. "Когда будет готова, - писал он, - дам тебе телеграмму, приезжай". Прошло месяца три. Телеграмма: "Приезжай. Мельница готова". И вот мы идем с ним за домик няни, и я вижу, как привычный мне пейзаж преобразился. Мельница мгновенно перенесла его во времена Пушкина. Умный Гейченко не стал делать мельницу работающей: к ней бы потянулась дорога, поехали бы машины, провода электрические протянули бы... Великолепный пушкинский пейзаж был бы оскорблен. Он это прекрасно чувствовал. И у Василевича есть это чутье.
То, что там сейчас происходит, конечно, плохо и требует немедленного вмешательства. Боюсь, что оскорбление пейзажа в заповедном Михайловском и ставшие известными браконьерские полеты губернаторов на персональных вертолетах - одного поля ягоды. Кое-где региональная власть получила все, о чем можно мечтать, и чиновникам захотелось того, о чем мечтать нельзя - им захотелось запрещенного законом.
- Вот вы упомянули об электропроводах... Мне немедленно вспомнился еще один уникальный, оскорбленный, а может быть, и уничтоженный русский пейзаж.
- Что ты имеешь в виду?
- Шедевр русской архитектуры - церковь Покрова на Нерли под Владимиром. Великолепный, торжествующий ее вид с этим пригорком, на котором она стоит как свечка, - уничтожен, зачеркнут проводами и вышками высоковольтной электропередачи.
- Я знаю, о чем ты говоришь. Это, к сожалению, правда. Чье-то волосатое сердце - иного слова не подберу - запутало в проводах церквушку и нанесла урон всему ее окружающему.
- Ну как это могло случиться? Кому это пришло в голову?
- Архитектор церкви Покрова на Нерли и архитектор ЛЭП разным богам молились. У нас ведь еще совсем недавно в ходу был термин "эстетика индустриального пейзажа". Дымящие трубы, линии ЛЭП, шагающие экскаваторы в карьерах, прокладка газопровода в тундре - все это значилось в рамках эстетики. Так что в случае с церковью Покрова на Нерли дело не только в бесчувственном отношении к русскому пейзажу, но и в некой государственной политике.
- Мне думается, что "индустриальный пейзаж" может воспитывать так же, как и пейзаж природный. Мы с вами частенько летаем в командировки. И когда подлетаем к Москве в ясную погоду - прекрасно видим, как застраивается дворцами и богатыми особняками Подмосковье. Такое ощущение, что строят люди, воспитанные в эстетике индустриального пейзажа. Особняки лепятся друг к другу, как когда-то избушки в садово-огородных товариществах. Они не оставляют друг другу пространства, убивают пейзаж заборами и стенами.
- Я тебе приведу другой пример, когда благое стремление обеспечить себе помимо особняка еще и "присвоение" красоты природы приводит к полному разрушению пейзажа. Селигер. Жемчужина России, красивейшее озеро. Постепенно по берегам его начались частные застройки. И теперь на озере практически не осталось тех берегов, на которые так хотелось любоваться частным застройщикам: они любуются домами друг друга. А замечательный пейзаж Селигера становится богатством утраченным. Кстати, исчезли навсегда и знаменитые шишкинские сосны в Заволжье... В детстве я был эвакуирован в село, где у сельсовета стояло три огромные сосны-красавицы. Они были знаком села, узнаваемой издалека частью пейзажа. После войны я решил съездить туда, посмотреть на сосны. Приехал и увидел три огромных пня: спилили сосны! Кому это понадобилось, зачем?
- Чье-то волосатое сердце?
- Да, скорее всего.
- Знаете, Василий Михайлович, я сейчас подумал, что нам с вами повезло, возможно, несоизмеримо больше, чем большинству наших соотечественников. В том смысле, что мы - ваше и мое поколение - могли ездить по стране и видеть многообразие ее пейзажей. Это давало полноценное ощущение Родины. Сегодня цены на билеты или зарплаты таковы, что большинство людей не может увидеть ни уникальные пейзажи Камчатки, ни северного побережья страны, ни великих российских рек: Амура, Енисея, Оби, Волги... Ощущение Родины становится другим.
- Ты прав. Но дело не только в уровне зарплат и цен, хотя это очень важно. Дело в приоритетах, в том, на что человек копит деньги, что он сам считает важным в своей жизни. Вот у меня три рубашки и двое штанов, зато я столько объездил, столько видел... Знаешь, у меня есть "ночная молитва". Когда не спится, вспоминаю эпизоды и места моих странствий: вот тут я видел, как лиса ловила мышей, вот - небольшое озерцо, на берегу которого я бросал на молодой лед камушки, тут видел лося, тут сова летела за мной, завороженная моей "дразнилкой" - имитацией мышиного писка... Картины проходят перед моими глазами, и я засыпаю спокойно, потому что душа моя обрела покой...