25 июля исполняется 80 лет со дня рождения Василия Макаровича Шукшина

25 июля в Алтайском крае, в селе Сростки будут отмечать 80-летие со дня рождения писателя, режиссера, артиста Василия Макаровича Шукшина.

...Сперва сын отца, репрессированного по доносу влюбленного в его жену соседа; крестьянский подросток, обожженный городской цивилизацией; студент ВГИКа, постоянно споривший со своим учителем, выдающимся советским режиссером Михаилом Роммом; и наконец, знаменитый на всю страну писатель, артист и режиссер, чьи фильмы "Живет такой парень" и "Калина красная" стали классикой отечественного кинематографа. Но и в годы славы судьба Василия Шукшина была не менее драматична.

Об этом рассказывается в замечательной книге ныне, увы, покойного писателя Владимира Коробова, недавно изданной "Молодой гвардией" в серии "ЖЗЛ". С позволения редакции мы публикуем фрагменты из нее, в которых, на наш взгляд, наиболее ярко и выпукло отразилась светлая, но и противоречивая личность Василия Макаровича.

***

"Больно вспоминать. Мне шел семнадцатый год, когда я ранним утром, по весне, уходил из дома. Мне еще хотелось разбежаться и прокатиться на ногах по гладкому, светлому, как стеклышко, ледку, а надо было уходить в огромную неведомую жизнь, где ни одного человека родного или просто знакомого, было грустно и немножко страшно. Мать проводила меня за село, перекрестила на дорогу, села на землю и заплакала. И понимал, ей больно и тоже страшно, но еще больней, видно, смотреть матери на голодных детей. Еще там оставалась сестра, она маленькая. А я мог уйти. И ушел".

***

"Меня спрашивают, как это случилось, что я, деревенский парень, вдруг все бросил и уехал в Москву в Литературный институт (правда, туда меня, понятное дело, не приняли - за душой не было ни одной написанной строки: поступил на режиссерский факультет в мастерскую М. И. Ромма). Сама потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной. Трудно найти другую побудительную причину, чем ту, что заставляет человека, знающего что-то, поделиться своими знаниями с другими людьми".

***

"Вышел к столу. Ромм о чем-то пошептался с Охлопковым, и тот говорит: "Ну, земляк, расскажи-ка, пожалуйста, как ведут себя сибиряки в сильный мороз". Я напрягся, представил себе холод и ежиться начал, уши трепать, ногами постукивать. А Охлопков говорит: "А еще?" Больше я, сколько ни старался, ничего не придумал. Тогда он мне намекнул про нос, когда морозно, ноздри слипаются, ну, и трешь нос-то рукавичкой. "Да, - говорит Охлопков, - это ты забыл..." Потом помолчал и серьезно так спрашивает: "Слышь, земляк, где сейчас Виссарион Григорьевич Белинский работает? В Москве или Ленинграде?" Я оторопел: "Критик-то который?.." - "Ну да, критик-то". - "Дак он вроде помер уже..." А Охлопков подождал и совсем серьезно: "Что ты говоришь?" Смех вокруг, а мне-то каково..."

***

"Я слишком поздно пришел в институт - в 25 лет, - и начитанность моя была относительная, и знания мои были относительные. Мне было трудно учиться. Чрезвычайно. Знаний я набирался отрывисто и как-то с пропусками. Кроме того, я должен был узнавать то, что знают все и что я пропустил в жизни. И вот до поры до времени я стал таить, что ли, набранную силу. И, как ни странно, каким-то искривленным и неожиданным образом я подогревал в людях уверенность, что - правильно, это вы должны заниматься искусством, а не я. Но я знал, вперед знал, что подкараулю в жизни момент, когда... ну, окажусь более состоятельным, а они со своими бесконечными заявлениями об искусстве окажутся несостоятельными. Все время я хоронил в себе от посторонних глаз неизвестного человека, какого-то тайного бойца, нерасшифрованного".

***

"Говоришь, смотрела "Бродягу". Они здесь были - в институте у нас - индийцы-то. И сам этот бродяга, и все, кто с ним. Фильм "Бродяга" сделал Радж Капур, т. е. тот, кто играет бродягу. Он режиссер этой картины и сам в ней играет. Вот, чтобы ты поняла, на кого я учусь".

(Из письма матери в Сростки).

***

"О фильме "41-й". На мой взгляд, ты несколько преувеличиваешь художественное значение фильма. Впрочем, это понятно. Твое сердце художника не выдержало перед изумительной работой оператора. Здесь можно говорить о том, что это слишком красиво, сказочно красиво, но это действительно здорово. Однако, если судить по большому счету, я позволю себе критиканство. Актеры: Извицкая играет Марютку, но это не Марютка-рыбачка, грубая и нежная дочь моря. Когда она (Извицкая) повторяет - "рыбья холера" - это неприятно гнетет, точно перед тобой умный человек разыгрывает шута. И вообще - не выходят у нас еще т. н. "простые люди". Тут происходит своеобразная переоценка ценностей. Мы отказываем этим "простым людям" в уме, в сложной психологии и оставляем им лежащее поверху вроде "рыбьей холеры" и т. п. Забыли, что Чапаев, Максим - тоже были простые люди. Композиционно фильм очень неровный. Первая половина - пески - затянута. Герой любуется собой. (Это несколько субъективно, но я не выношу красивых мужчин.)

(Из письма другу-художнику.)

***

"Кинопроба - циничное дело. Я больше зарекся пробовать... Помню, мы проводили кинопробы по фильму "Живет такой парень". Пробовался Куравлев. Сыграл плохо... Мы стыдились смотреть в глаза друг другу. Я недоумевал: до этого мы так хорошо поняли вместе, как надо играть Пашку Колокольникова, Леня импровизационно проигрывал отдельные моменты, у меня душа радовалась. И вот - на тебе!.. И вдруг я подумал: ведь вот его когда надо было снимать-то! - когда он "выдрючивался" в кабинете".

***

"Таленька, я не верю ни во что - и верю во все. Верю в народ. Посмотри на нашу маму, посмотри на тетю Нюру Козлову - это Народ, с большой буквы.

Все остальное - мишура. Суета сует.

Мы все где-то ищем спасения. Твое спасение в детях.

Мне - в славе. Я ее, славу, упорно добиваюсь. Я добьюсь ее, если не умру раньше.

Родные вы мои. Скоро у меня будут деньги (тьфу! тьфу! тьфу!) - я думаю, что мы заживем в одном смысле хорошо, а в другом... А в другом - все в твоем сердце: сумеет - вынесет, не сумеет - крах.

(Из письма к сестре.)

***

"Здравствуй, Катя!

Очень давно не видел тебя и чувствую большую вину перед тобой. Прости меня, пожалуйста. Мои объяснения будут (были бы) какими-то такими, какие ты не поймешь пока.

Я опять видел тебя во сне... И вот встал рано и сижу думаю. И боюсь этого сна, потому что один раз я тебя тоже видел во сне, и ты тогда заболела. Но теперь я тебя видел очень хорошо: ты отвечала урок по русской литературе. Ты звонко читала за партой:

Мороз и солцне - день чудесный...

А я будто сидел в том же классе и слушал. И очень был рад за тебя и горд..."

(Из письма дочери.)

***

"Мама, родненькая моя!

Я жив-здоров, все в порядке. Здоровье у меня - нормально. Вот увидишь в картине: я даже поправился. Все хорошо, родная...

Ребятишки здоровенькие, слава богу. Ездил тут в Москву на три дня, сходил с Машей в школу... И радостно, и грустно...

Известия о посылочках успел получить, но было воскресенье. Лида сейчас в Болгарии (на десять дней, до первого октября), с детьми живет теща, может, ей отдадут, а нет - Лида приедет.

Спасибо, хорошая моя. Дай Бог тебе здоровья. За меня не беспокойся, я серьезно говорю, что хорошо себя чувствую. Ну, обнимаю тебя. Василий".

(Последнее письмо матери, написанное красными чернилами).

Вспоминают о Шукшине

Игорь Хуциев, сын Марлена Хуциева, снимавшего Шукшина в фильме "Два Федора":

- На левой руке у него была татуировка - финский нож клинком к запястью. Простенькая, традиционная наколка на сильной жилистой руке, видная только когда рукав рубашки завернут... Однажды во время очередной моей болезни он спел мне песню. Не спел, рассказал, скорее. Грустная история, о тюрьме. О том, как мать-старушка принесла сыну передачку. Не передачу, передачку. Я спросил, что она принесла.

- Ну колобушу, знаешь, что это такое? Хлеб такой круглый. Молока бутылку принесла, наверное. Завернула в полотенце.

И, рассказывая, что ответил старушке сторож, как он усмехнулся ей в ответ, он сам тоже усмехнулся зло, прищурился, глядя в сторону, проговорил: "Вчера ночью был расстрел!" - и махнул рукой.

Потом, много лет спустя, я прочел рассказ, его рассказ "В воскресенье мать-старушка".

Ирина Жигалко, ассистентка Михаила Ромма:

- Ромм просит абитуриента рассказать, как тот представляет сцену скачек в "Анне Карениной". Шукшин молчит. Ромм предлагает "увидеть" другую сцену из "Анны Карениной". Опять пауза. А потом Шукшин говорит тихо и мрачно: "Я не читал "Анну Каренину"... Разрешите идти?" И, не дожидаясь ответа, встает из-за стола и направляется к двери. "Отставить! - в тон командует Ромм. - Если вас примут, обещаете прочитать "Анну Каренину"?" - "Обещаю. За сутки". - "Толстого так не читают. Даю вам две недели".

"Многое встречало его сопротивление, и это "многое" включало в себя... основные элементы профессии кинорежиссера. За свою педагогическую практику не припомню, пожалуй, такого последовательного внутреннего сопротивления студента (именно внутреннего!) специфическим для кино способам раскрытия мира: монтажу и соответственно монтажному видению (его Ромм всячески развивал у студентов), мизансцене (в лекциях, прочитанных студентам первого курса, то есть и Шукшину, - а лекции Ромма Василий всегда слушал внимательно, можно сказать, жадно - Михаил Ильич определил мизансцену как "главное режиссерское оружие, первое, основное"). Этими и другими видами "режиссерского оружия" Шукшин в студенческие годы пользовался неохотно. В несколько упрощенном виде взгляд его на съемку можно определить так: достаточно установить аппарат, актерам хорошо играть перед ним, а все остальное от лукавого. Ромм его выслушивал, он выслушивал Ромма, но каждый оставался при своем.

Евгений Лебедев, артист:

- Я стал рассказывать, как понял "Миль пардон, мадам!", он напряженно слушал.

Казалось, Шукшин заново оценивал то, что сам написал. Я кончил говорить - и услышал:

- Ну что же - будем сниматься.

- А проба-то будет?

- А-а-а, какая проба? Зачем проба? Мне не надо - я знаю, - последовал быстрый ответ. - Вот так вот - все. Я поговорил - мне больше ничего не надо.

Сергей Бондарчук, режиссер:

- Однажды мы смотрели материал его картины ("Калина красная". - Прим. ред.), и я в качестве одобрения сказал ему: "Это - искусство". Но Шукшина до крайности обидело слово "искусство", потому что оно звучало для него как "уход от жизни", а этого он не мог терпеть, всегда и во всем добиваясь подлинности. Тогда он даже заплакал от обиды и сказал мне: "Как ты можешь это говорить?.."

Белла Ахмадулина, поэт:

- ... Мы не раз ссорились из-за великого Поэта (Бориса Пастернака. - Прим. ред.), про которого я знала и знаю, говорила и говорю, что он так же неотъемлем от этой земли и так же надобен ей, как земледелец, который свободен не знать о Поэте, этом или другом Поэте, всегда нечаянно пекущемся и о земледельце, и на них вместе и держится эта земля. Есть известный фотографический портрет Поэта: в конце жизни, на ее последней печальной вершине, он стоит, опершись о лопату, глядя вдаль и поверх.

- В сапогах! - усмехнулся тот, о ком пишу и тоскую. Так или приблизительно так кричала я ему в ответ:

- Он в сапогах, потому что работал тогда в саду!

P. S. Шукшин же вспоминал и рассказывал некоторым близким людям и совсем иные "сюжеты", какие возникали "в гостях" у "свободных интеллигентов". Так, однажды он отошел из-за стола умыть холодной водой разгоряченное лицо и услышал нечаянно, как хозяин дома, член Союза писателей, называющий себя поэтом, но подвизавшийся в основном как переводчик, рифмующий подстрочники, сказал шукшинской спутнице: "Белла, как можете вы, такая изящная, такая интеллигентная, общаться с этим сибирским сапогом, с этой грязью..." Шукшина затрясло, вбежав в комнату, он выпалил в адрес "интеллигента-литератора" несколько оскорбительных слов и едва удержал себя от оскорбления действием.

Лидия Федосеева, актриса, жена Шукшина:

- Я мыла пол в маленькой квартирке, где мы жили, Вася работал на кухне. Когда дошла очередь до пола в кухне, я сказала: "Вася, подними ноги". Он поднял ноги, сидел и писал. Я вымыла пол, убралась и тогда на него посмотрела. Вася все пишет, пишет, пишет, а ноги все так же вытянуты - он забыл их опустить.

Глеб Панфилов, режиссер:

- Шукшин... едет в парижский киноцентр на премьеру своей картины "Странные люди".

...Перед демонстрацией нас угощали каким-то замечательным, сверхмарочным шампанским - из подвалов времен. Вкуса не помню - так волновался. А Вася и вовсе не пил. Он вообще в то время дал зарок не пить ни капли, слово свое сдержал до самой смерти... Мне кажется, что он вообще выполнял все, что задумывал, все, что зависело от него, лично от него, от силы его воли, его характера. Но, конечно, ничего не мог сделать, когда ему мешали, когда за него решали...

После в каком-то ресторане, не помню, каком, но очень знаменитом и дорогом, нас, естественно, угощали устрицами. Вася прикасался к прославленному литературному деликатесу с брезгливым ужасом, очень похожим на отвращение ребенка к опостылевшей ему манной каше. А потом кротко спросил: "Нет ли в этом ресторане чего-нибудь жареного, оно все же поспокойнее будет"... Потом нас снова куда-то везли, снова кормили, поили, ублажали, представляли, а когда привезли в гостиницу передохнуть перед ночным выступлением, мы поняли, что тяжело заболели. Когда он вошел в павильон, у меня было физическое ощущение, что он не идет, а парит, почти не касаясь пола. Потом я узнал, что примерно то же самое почувствовали и все остальные - такой он был высохший, худой. Не человек, а его тень. Джинсы на нем болтались, вязаная кофточка, прикрытая модным кожаным пиджаком, висела как на вешалке, а на ногах - босоножки в пластмассовых ремешках. Глаза красные, с неестественным блеском, - верный признак бессоных ночей; за сутки он выпивал банку растворимого кофе...

Воспоминание о последних днях:

"На съемках (фильма "Они сражались за Родину". - Прим. ред.) на Василия Макаровича как-то нервно подействовало "окровавленное" ухо Тихонова (как требовалось по роли), а до этого, в гримвагоне, он мрачно чертил спичкой, окуная ее в красный грим, на пачке "Шипки" какую-то странную картинку: дерево, холм... Потом стал ретушировать и одновременно размывать ее...

- Что ты делаешь, Вася?! - воскликнул Бурков.

- Да вот... "Смерть в тумане" называется...

- Брось, что ты?! - Бурков выхватил у него пачку "Шипки" и положил себе в карман".

Биография

Василий Макарович Шукшин родился 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края. В возрасте четырех лет потерял отца, в тринадцать - отчима.

До 1949 года работал слесарем на различных предприятиях. Затем был призван на срочную службу в ВМФ СССР. В январе 1953 года демобилизован. В том же году впервые опубликовался в районной газете родного села.

С 1954 по 1960 годы учился во ВГИКе. В 1958 году был напечатан его первый рассказ "Двое на телеге". В 1963 году вышла его первая книга "Сельские жители". Тогда же случился и режиссерский дебют - "Живет такой парень".

Василий Шукшин - автор романов "Любавины", "Я пришел дать вам волю", сборников рассказов "Сельские жители", "Там вдали", "Характеры" и других. А также фильмов "Ваш сын и брат", "Печки-лавочки", "Калина красная".

2 октября 1974 года Василий Макарович умер во время съемок фильма "Они сражались за Родину" от сердечной недостаточности. 6 октября Шукшин был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Мероприятия, посвященные празднованию 80-летия Василия Шукшина в Сростках, 25-26 июля 2009 года:

Фотовыставка "Калина красная" - снимки из архивов киностудии "Мосфильм"; выставка экслибриса "В.М. Шукшин в книжных знаках", встречи писателей Сибири и Алтая, фестиваль самодеятельных театральных коллективов и чтецов "Театральная околица", открытие нового музейного административного здания с фондохранилищем, художественно-публицистическая программа "Прорваться в будущую Россию", демонстрации фильмов-участников и призеров XI Шукшинского кинофестиваля.