Поделиться
Первый канал начинает показ документального фильма Эдварда Радзинского "Снимается кино" (с 15 августа, 22.20).
"Снимается кино" - это каламбур. Снимать кино - профессия режиссера. Но у этих слов есть и другое значение - "запрещать снимать". Подробности проекта специально для "РГ" раскрывает Эдвард Радзинский.
Кинороман длиною в жизнь
Российская газета: Эдвард Станиславович, ваш новый документальный фильм - как история о кино, которое посмотрели миллионы, и о фильмах, которые не видел никто. Что это за работы, какие тайны с ними связаны, и, если говорить шире, какие люди были в силу разных обстоятельств вовлечены в орбиту событий?
Эдвард Радзинский: "Снимается кино" - это своеобразное продолжение "Театрального романа", только о кино. "Еще раз про любовь", "Москва, любовь моя", "Каждый вечер в одиннадцать", "Ольга Сергеевна", "Аэлита, не приставай к мужчинам" с Гундаревой... Это те фильмы, которые посмотрели миллионы. Из тех, которые мало кто видел, - мой первый фильм, который снял режиссер Теодор Вульфович, автор "Последнего дюйма", получившего много наград на фестивалях, картины "Мост перейти нельзя". Он сделал фильм "Улица Ньютона, дом один", который очень быстро был снят с проката. А картину "День солнца и дождя" режиссера Виктора Соколова - очень тогда известного, ленфильмовского, - вообще никто не видел. Ее попросту положили на полку. Сюжет "Снимается кино" - течение жизни молодого драматурга, который попадает в кино. Со всеми его часто нелепыми приключениями.
РГ: То есть это автобиографичный фильм?
Радзинский: Так же, как и "Театральный роман". Но мне хотелось, чтобы повествование касалось не только меня, но и тех типичных ситуаций, которые были у многих, кто занимался искусством. Я пришел в кино еще до того, как стал писать пьесы, у меня вообще ничего не было. Привел меня именно режиссер Вульфович. Однажды открылись двери, и вошел режиссер. Я в то время испытывал множество больших житейских проблем. Его появление было для меня крайне неожиданно и желанно...
Рассказ пойдет о людях, которые попадали в орбиту того же Вульфовича, меня. Это были люди, которые относились к так называемому "неофициальному искусству". Замечательнейший поэт Николай Глазков. Художник Анатолий Зверев, который являлся потом одним из героев моей пьесы "Старая актриса на роль жены Достоевского"...
Там прямо этого не сказано, что это он, но есть его портрет, есть стихи - безумные, но прекрасные. И это был великий художник. Его картины есть во всех музеях мира, причем они появились раньше работ других наших модных художников. Это был русский Ван Гог. С такой же несчастной, дикой судьбой...
Загадка для драматурга
РГ: Вы говорили, что будут и нелепые приключения.
Радзинский: Это очень смешно, например, когда вы пишете сценарий о любви японской девушки и русского скульптора, а вас не пускают в Японию. Много счастливых и несчастливых событий было. Но повествование о них идет "между прочим". Фильм сделан не через обличение, а через ту улыбку, с которой только и можно смотреть отсюда на события прошедших лет. Однако тогда было не до улыбок. Судьбы многих людей, связанных со мной, ломались. Например, успешный режиссер Вульфович после фильма по моему сценарию "Улица Ньютона, дом один" не будет снимать потом несколько лет. Меня эта участь обходила, как ни странно. Я был счаст ливчиком. Но людей корежило. Вульфович прошел войну, он ушел на фронт со школьной скамьи. Это то поколение, для которого военная и реальная жизнь навсегда были соединены воедино. Для него были живы все убитые рядом с ним мальчики. Он о них писал в своей повести, которая была издана уже после перестройки, когда читателей для этой темы стало меньше. Тема уже относилась к истории, а не к жизни поколения...
В фильме есть Василий Шульгин (депутат Государственной Думы, принимавший отречение Николая Второго), который снимался в картине Фридриха Эрмлера "Перед судом истории". Это была странная история по тем временам. Человек, который всю жизнь боролся с советской властью, - Шульгин - стал героем фильма, режиссер которого всерьез верил, что он в своей картине сумеет победить одного из самых блистательных ораторов Государственной Думы. Кончилось плачевно. Шульгин уничтожил своих противников и заодно судьбу фильма. Для меня было тайной: неужели Эрмлер, умнейший, хитрейший человек и талантливый режиссер, не понимал результата? Как ужасен последний кадр его фильма: зал, который в одном порыве "одобрямс" вскакивает и хлопает в ладоши. Как ужасен старый большевик, похожий на жабу, жирный по сравнению с Шульгиным, похожим на пророка. Он ведь это видел, искусство кино визуально... Видел - и сделал. Тогда почему?
РГ: Вы используете фрагменты картин?
Радзинский: Будут фрагменты фильмов, их разбор, разговор об актерах, которым не разрешали сниматься, как Высоцкому, и будет очень подробный рассказ, как он пробовался в "Еще раз про любовь". Я рассказываю и о сюжетах, которые написал и которые никогда не были воплощены в кино. Например, история с восьмисерийным фильмом "Ольга Сергеевна". Сначала я написал сюжет о том, как организованная преступность захватила Центральный парк культуры и отдыха. Сюжет был написан после бесед со следователями, которые вели это дело. Но, как выяснилось, в 70-х годах у нас в стране не было организованной преступности. Тогда и наркотиков не было. Мне объяснили, что все это - язвы капитализма. И мне пришлось сделать другой сценарий. Тоже странная история... Ведь во втором сценарии была судьба академика Йоффе, которого изгнали из института, теперь носящего его имя. Он не имел права входить в институт в период борьбы с космополитизмом. А потом вокруг него на скамейке в сквере начинает собираться новый будущий институт. Такие забавные сюжеты.
РГ: Как родилась идея фильма?
Радзинский: Когда мне что-то приходит в голову, я это делаю, и если берут, то и слава богу. Я закончил сейчас три огромные работы. Это роман о Сталине, 900 страниц; роман из времени Александра Второго, чуть меньше; и роман... Трудно пересказать его содержание. Это путешествия в историю человека, который реально видит все, что там происходит. В этой работе много размышлений о человеческой истории, о тех, кто жил на Олимпе. Я думал, что это будет маленькая новелла, но она неожиданно оказалась для меня очень важной, превратилась в роман. Мне нужно было спуститься на землю. Впереди будут еще несколько больших исторических телевизионных сюжетов, после которых, видимо, я закончу свои изыскания на телевидении.
РГ: Пропал интерес?
Радзинский: Вернусь в театр. В театре имени Моссовета выходит моя пьеса "Палач". Главную роль играет Домогаров, заняты известные артисты. Ставит главный режиссер Павел Хомский. Это пьеса в пьесе. Последняя постановка Мейерхольда, которая происходит в его воображении. Мне вообще хочется заниматься театром. Он находится в несчастном положении.
РГ: Если немного вернуться к фильму, то ведь там пойдет речь о еще одном "великом инквизиторе" Сергее Лапине, председателе Госкомитета по радио и телевещанию при Совете министров СССР.
Радзинский: "Великом инквизиторе" - обязательно в кавычках - и одном из умнейших людей своего времени, человеке пронзительном и беспощадном. Для меня было интересно разговаривать с человеком, который любил только высокое и очень радовался, когда мог разрешить показать это высокое на экране. Однажды он спросил меня: "Что бы вы хотели показать?" - "Пьесу "Беседы с Сократом", - был мой ответ. "Мы ее показали, - говорит Лапин. - Первый акт во время творческого вечера Джигарханяна, второй - когда был юбилей Самойловой, третий..." Он мне начал объяснять, как разбросал спектакль. Он очень хорошо относился к этой пьесе, и таким образом показал ее. Хотя транслировать на Центральном телевидении пьесу, которая весьма напоминала историю академика Сахарова и которую за это запрещали шесть лет, было очень странно. Лапин был очень разный, интересный человек.