Знаменитый полярник, Герой Советского Союза и Герой России, депутат Госдумы, спецпредставитель президента РФ по международному сотрудничеству в Арктике и Антарктиде Артур Чилингаров - о вкусе студня из столярного клея, про смертельные риски во льдах, на океанских волнах и в глубинах, а также о том, зачем героям иногда выдают пистолеты.
Ночные забавы
Хлопотно быть легендарным. Лезут всякие…
Вот и мне невтерпеж: правда ли, что однажды самый известный полярник страны Артур Николаевич Чилингаров гулял по Москве на рассвете в трусах и белой рубашке? Заработался допоздна, а тут в гости позвали. Там - девушка на вид одинокая. Кому-то же надо было потом ее домой провожать? Время служебной машины давно вышло, в такси не сажали, а ночь хоть и летняя была, но свежая. Полярник скинул пиджак с золотой звездой, да и водрузил его на худые плечи. Но та все равно дрожит: мини-юбка не согревает. Пришлось поделиться с барышней сокровенным - брюками…
- Легенда, - пыхнул короткой улыбкой в усы легендарный Артур Николаевич.
- Хорошо, - не унимался я, - ну, а теоретически такой подвиг с вами мог приключиться?
- Ради женщины на что не пойдешь? Теоретически.
- Самая приятная в вашей жизни ночь?
- Есть анекдот. Следователь допрашивает провинившегося чукчу: "Припомни-ка, милок, чем ты занимался в ночь с 10 ноября до 20 февраля?". Естественно, мне не забыть никогда полярную ночь 1969-70 годов. Наша станция "Северный полюс-19" дрейфовала на, казалось бы, незыблемом ледяном острове размерами 14х8 км и толщиной льда аж до 35 метров. Обычно полярники работали на льдинах толщиной в три-четыре метра, а тут целых 35 - неслыханная роскошь! В общем, надежность айсберга не вызывала сомнений даже у директора института Арктики и Антарктики. Правда, коллектив подобрался не совсем обычный - "зеленка". Ну, да сам виноват. Ведь это у меня возникла идея организовать комсомольско-молодежную дрейфующую полярную станцию в Арктике. Меня начальником той "молодежки" тогда и назначили.
- За какие заслуги?
- Особых заслуг не имелось. Но на Севере к тому времени я уже пожил и научился понимать, что тут к чему. К тому же ведь я молодой был, настырный, хотя и без опыта зимовок на дрейфующих льдинах. Короче, когда 4 января в 22.40 по Москве наша льдина неожиданно треснула и стала на глазах рассыпаться, я мог рассчитывать только на интуицию. Выскочил из домика ошалевший, с одним фонариком. И скорее почувствовал, чем сумел разглядеть: Арктика взбесилась! Вокруг все трещало, ломалось, дыбилось. Многотонные ледяные глыбы, громоздясь друг на друга, надвигались на наш крохотный лагерь, казалось, со всех сторон. Позже я узнал, что произошла катастрофа планетарного масштаба, и наш обжитой, казалось бы, такой монолитный и надежный остров весь растрескался по каким-то своим причудливым швам, предугадать которые человек просто не в состоянии. Чудом нас не смело в океан.
- Что же в такой ситуации может зависеть от человека, пусть даже начальника?
- Теперь я абсолютно уверен: очень многое. А практически - всё! Нельзя хлопать ушами, паниковать. Надо решительно действовать. Прежде всего, на льдине требовалось максимально быстро отыскать надежную точку и перетащить туда оборудование, топливо, продукты - все, что еще уцелело. Только так можно было спасти и станцию, и себя. И мы нашли такое место. Все, что можно, туда переправили и довольно сносно пережили дальнейшее торошение льдов.
- Но как же вы все-таки определили безопасное место?
- А вот черт его знает! Начали оттаскивать палатку с запасным оборудованием и домик, только трактор подцепили - дикий треск - и уже из-под домика питонами поползли трещины. За минуты они превратились в разводья. Тут же на моих глазах край острова с пятью полярниками просто рухнул в пучину! Я только успел бросить ребятам лестницу. Едва они выкарабкались, как кусок льда, на котором только что стояли люди, палатка и домик, осел и перевернулся. Я увидел бурлящую черную воду. Это был океан глубиной в несколько километров. Впрочем, задумываться, что там на дне происходит, мне не хотелось. В одно прекрасное мгновение мы все могли отправиться туда прямиком и без всяких скафандров. Но тогда в воду угодил только наш щенок - Генка.
- До собаки ли в такую минуту?
- В Арктике закон: живых в обиду не давать! Не сразу, но Генку мы все же вытащили. Подцепили веревкой с петлей и даже об острые края льда не поцарапали.
- Здорово тогда испугались?
- Жутко стало, когда на радиорубку накатил десятиметровый вал торосов. Мы бросились спасать запаску, ведь иначе никто бы долго не узнал, что с нами тут приключилось. До ближайшего берега несколько тысяч верст: свисти, не свисти.
- Но ведь Родина, как тогда пели, все "видела и слышала"?
- Родина нам действительно спела… За несколько метров до радиорубки ледяной вал неожиданно замер. Только что все грохотало и вдруг - тишина! Но вместо мертвых с косами, как в кино, во все небо вспыхнул потрясающий костер северного сияния. Дальше можно не верить, но было именно так: из кают-компании, где имелся радиоприемник, понеслись до боли знакомые голоса наших жен, детей, матерей. Кают-компания как раз повисла на краю шестиметрового обрыва. Оказывается, именно в этот час всесоюзное радио организовало для нас долгожданную радиовстречу с родными. "Вася!" - неслось над притихшим полем арктической битвы, - передаю тебе музыкальный привет. Береги свою льдину, чтобы не ломалась". Дальше на всю Арктику транслировался сам привет, популярная в те времена песенка: "В нашем доме поселился замечательный сосед…"
- Лично для вас какую песню спели?
- "Партия - наш рулевой!" Диктор по радио так и сказал: "Передаем любимую песню начальника "СП-19". Я так и рухнул в сугроб. "Не моя это песня, - кричу, - не моя!". Ребята от смеха тоже попадали. Только потом, уже дома узнал, что армянские родственники заказали для меня душевную песню: "Ах, серун, серун…" - ой, любимый, любимый значит. Но бдительное начальство определило, что "серун" - слово не очень пристойное и уж вовсе не героическое. Полярников, между прочим, всегда считали героями.
- Было за что?
- Дело в том, что для нас даже барахтание во льдах лишь часть обычной работы. И поход в туалет с карабином - привычка, не больше. Но со стороны, говорят, виднее.
- Звезду Героя Советского Союза вы получили именно за то "барахтание"?
- Для "звезды" пришлось пережить еще одну неслабую ночку, но уже в Антарктиде.
- Тогда об этом чуть позже - боюсь запутаться в ваших подвигах. Давайте по порядку: чем же закончилась для вас полярная ночь 1969-70 годов в Арктике?
- После разлома нашего острова образовалось, по сути, несколько льдин. Мы решили перейти на соседнюю. То был сравнительно невеликий осколок, зато без трещин. Пока разводья позволяли, перебросили на новую льдину домики, грузы. Лагерь разбили в 150 метрах от прежнего.
- Но родина-то все-таки вас услышала?
- На "Ли-2" прилетел полярный ас Лев Вепрев. Умудрился посадить самолет едва не в ледяную кашу. Но ничего, ему такое было не впервой. К тому же он был моим старым другом - понятно, не мог товарища бросить в беде.
- Чем-то обрадовал?
- Перспективой нового переселения. Хоть и темень была, но опытный летчик, подлетая к нам, углядел, что еще одна, видимо, самая надежная часть острова дрейфует в трех километрах от нас. Переселялись два месяца. Через заторошенные трещины, обломки айсбергов - на волокушах и единственном тракторе. Сумасшедшая работенка. При этом научные наблюдения не прекращались. Хорошо еще помогли вертолетчики. Они же доставили к нам двух медвежат Фильку и Машку - подарок коллег с острова Жохова. От роду этим шустрым клубкам белой шерсти было по паре недель. В их обществе наши измученные безумством полярной ночи души потихоньку стали оттаивать.
- Эпопею "СП-19", насколько я знаю, своим вниманием удостоили многие - в том числе и писатели?
- Весной, по солнышку, налетели… Сразу трое: болгарин Слав Караславов, немец Пауль Фрайер и наш Радий Фиш. Аккурат к празднику Победы пожаловали. Конечно, застолье - выпили. Немец расчувствовался и вдруг говорит: "А я воевал штурманом на крейсере "Принц Евгений". Корабли топили". Полярники рты разинули: "Это чьи ж корабли?!" Ну, и праведной ненавистью воспылали. Набухали ему вместо водки спирта стакан, предложили выпить по-русски - залпом. Тот хлебнул, глаза на лоб. Отдышался да как заорет: "Провокация!" Мне стало нехорошо: международный скандал, а я этого не люблю.
- Правильно - вы же начальник. И голова с плеч, если громкий скандал - ваша. В самом деле, за такое могли уволить с полярников?
- Запросто. Надеюсь, понятно, почему полярник обязан быть дипломатом? На всякий пожарный случай.
- Таких случаев в вашей жизни много?
- Хватает. Ну, а тогда пришлось для начала объяснить дорогому гостю, что спирт на льдине не просто возможность нажраться, забыться и уснуть, а знак наивысшего расположения. Во всяком случае, он всегда здесь ценился дороже водки. Не помогло. Немец потребовал связи с посольством. Тогда и мне пришлось набухать такой же стакан и на воспаленных от пьянства глазах писателя закинуть спиртягу в рот.
- Часто вам приходится так дипломатничать?
- Приходится. Но выпивку, честно говоря, терпеть не могу. Лишнюю водку стараюсь под стол незаметно сплавить или в салат соседа. Свою цистерну я давно уже выпил.
- Что же с тем немцем сделали?
- Мне нравится постановка вопроса: при чем же тут мы? Он сам нализался. Я велел проводить гостя до койки. Но полярники поняли это превратно. Короче, полз немец к домику на карачках. Тут-то и подстерегли его подросшие Машка и Филька. Так что наутро, когда похмельный гость глянул в зеркало, мы услышали вопль подстрелянного бизона. Все лицо оказалось в "нежных" отметинах медвежат. Пришлось срочно дарить пострадавшему одного медвежонка. Фрайер выбрал Машку, рассчитывая, видимо, на потомство. Но при более детальном рассмотрении на "материке" Машка оказалась все-таки Мишкой. Немец вспылил: опять надули! Болгарину пришлось вручить Фильку. Писатель обещал порадовать редким зверем софийский цирк. Расставаясь с медвежатами, а заодно и с писателями, мы допили наше последнее шампанское и, кажется, плакали.
Полезная радиация
В мае 1987 года 14 зимовщиков "СП-27" оказались в подобной же ситуации. Их льдина раскололась, и на обломке 260х300 метров они продолжали дрейфовать от Северного полюса. Еще одна ломка, и некого было бы спасать. Артур Чилингаров, о ту пору зампред Госкомгидромета СССР, немедленно организовал спасательную экспедицию на атомоходе "Сибирь". Через 10 дней полярников благополучно взяли на борт корабля. Можно уходить? Но как уйдешь, когда всего в двух шагах макушка Земли? Пустили вертолет посмотреть, что там творится. Никаких открытий разведка не принесла. Многолетние десятибалльные льды вмертвую преграждали путь на самый Север. В это время года ни одно судно в мире в столь высокие широты еще не добиралось. К Чилингарову двинул народ. Стайками и поодиночке. С личными просьбами: хоть на минуточку заскочить бы на полюс!
Я тоже просил - хотя бы потоптаться.
Но самое смешное, что глаза Чилингарова и сами давно пылали азартом. А ведь к тому времени он на Северном полюсе уже побывал несколько раз. Но Москва упрямо не желала давать "добро". И тогда Чилингаров, видимо, не в силах больше смотреть в наши молящие глаза, взял, как всегда, ответственность на себя. Заявил, что на полюсе нужно что-то такое измерить - очень важное для науки. Кто б спорил! И мы пошли. 25 мая в 15.59 атомоход "Сибирь" пробился-таки к нулевому меридиану. Полюс - макушка Земли!
Парадом командовал, естественно, Артур Николаевич. Подъем флага, речь, футбол. Играть не очень хотелось: минус 20 на льду, с ветерком. Но Чилингаров велел мне стать на ворота, и команде соперников побеждать стало легче. Стоит заметить, что в те не такие уж и далекие времена по просторам любимой родины вовсю гуляло горбачевское постановление "О борьбе с пьянством, алкоголизмом". При всем том в ушах очень многих еще стояла зловещая тишина радионуклиидной бомбардировки Чернобыля. Не то чтобы я так уж сильно оглох от нее, но фотоаппараты, которыми работал на проклятой АЭС - немецкие "Лейки", дорогущие и надежные - я прихватил и на атомный ледокол. Как-то, заскучав на палубе, посетил лоснящийся чистотой реакторный отсек ледокола. Но на выходе был остановлен бдительным техником-дозиметристом Артуром Парменовым. Это он потом в одних плавках вышел на Северном полюсе и окунулся в ближайшем разводье. Но тогда он замерил мои фотокамеры на предмет радиации и тихо заскулил. Обычно безжизненные стрелки его строгих приборов дернулись, как ужаленные. Переменился в лице и Артур. С бешеными глазами он бросился к пульту громкой связи и прокричал прямо на капитанский мостик: "Тревога! Утечка радиации!". Хорошо, что рядом с капитаном стоял его тезка - Чилингаров. Узнав, что там вдруг зафонило, а главное - чье это добро, он весело хмыкнул: "Да это Сердюков с Чернобыля притащил. Примите меры, чтобы избавиться".
Стало не по себе уже мне. Но дозиметрист успокоил: речь, мол, не о тебе, как таковом. При этом он хищным взглядом уставился на мою фотоаппаратуру. Я еще раз проклял Чернобыль, куда ездил в командировку, где всласть поснимал откачку радиоактивной воды из разрушенного реактора, и решительно заявил: "Хрен вам!" При этом обнял казенную технику, пообещав, что отнять ее удастся только у трупа.
"Ладно, - сказал Артур. - Есть один способ, как спасти самое твое дорогое. Только один. Попробуем?" На этих словах он тут же выдал мне стеклянный флакон с двумястами граммами медицинского спирта - на прочистку героической техники от радиоактивной пыли. "Хватит?" - усомнился зачем-то я. "Мало будет, приходи. Еще дам, - вздохнул знаток своего дела. - Раз сам Чилингаров приказал избавляться, то кто же и в чем нас теперь упрекнет?" Дозиметрист, кстати, был совершенно не пьющим. Зато другие...
Спирт полярники разбавляют по широте. Мою радиацию обнаружили, когда атомоход крушил льды где-то в районе 86-й параллели. Таким образом, мешая дефицитный продукт в строго положенном соотношении томатным соком, наша журналистская компания неплохо провела вечер. Утром я двинул за второй порцией и - надо же! - получил ее в полном объеме. За третьей смог дойти только на следующий день к обеду. Проблем с выпивкой больше не существовало. Я так шиковал, что на полюсе достал пузырек со 100 граммами чистого, и щедрым жестом зарыл в ледяную макушку Земли. Может, кому пригодится?
- Ты - герой! - восхитились отважным поступком соратники Чилингарова, посещавшие мою каюту в последние дни особенно часто. Сам он, прознав о таком безобразии, только крякнул, да хитрый свой ус подкрутил. Потому что знал: спиртное на Севере вовсе не предмет алкоголизма, это - средство спасения.
- Ваш любимый тост?
- За нас с вами и черт с ними!
Сладкий клей
- Вы, Артур Николаевич, на Север летаете лишь в экспедиции?
- Привет! Я там прожил 15 лет.
- На коренного северянина больно не похожи, да и фамилия южная.
- Коренные - это ненцы, чукчи, но никак не армяне.
- Логично.
- Я - питерский. Имею медаль "Жителю блокадного Ленинграда". Мне было четыре года. У мамы отнялись ноги, ее эвакуировали. А я с бабушкой и сестрой остался в блокаде. Ели студень из столярного клея. Сладким казался. Олифа была вместо масла.
- И бомбежки помните?
- Как такое забыть? Мы прятались в подвале. Бабушка, Софья Сергеевна, не выпускала из рук икону.
- Она была верующей?
- Еще бы! Митрополит Введенский ведь тоже из нашей семьи - по линии матери. Бабушка и меня с ранних лет водила в церковь - в Никольский собор. Я знал, что такое Пасха, Рождество, всегда праздновали. Так что Бог мне помогает с детства. А чем еще объяснить, что нам удалось пережить блокаду? Только Божией милостью. Я всегда ношу в кармане иконку Николая Чудотворца, чувствую, он меня по жизни ведет.
- Вы всю блокаду провели в Ленинграде?
- Нет, в какой-то момент нас вывезли на барже по Ладоге и отправили в Усть-Каменогорск.
- Почему не в Армению?
- Это отец у меня армянин. Мама русская. Отец воевал, был помощником у Попкова, первого секретаря обкома партии. Его потом посадили по "ленинградскому делу", но, слава Богу, вместе с Попковым не расстреляли. К тому времени у него уже была другая семья, и нас репрессии не коснулись. В 54-м отца реабилитировали, он умер от рака. Мой отчим любил повторять: "Сам я еврей, жена русская, а сын - армянин!"
- Все-таки не пойму: почему вас потянуло в студеные края?
- Жизнь так сложилась. Рос как все. Дрался, учился. Оружие в Стрельне копали с мальчишками. Помню, винтовку нашли, карабин и два пистолета. Во дворе создали штаб. Себя сам я назначил полковником. А штанов без заплат у меня не было. Как подрос, выяснил, что безупречную форму да к ней дармовой харч можно получить лишь в одном месте - "макаровке". (Высшее морское инженерное училище имени адмирала Макарова - М.С.). Я, конечно, туда. Приняли на арктический факультет. Стал учиться на океанолога. На практике в Карском море вдруг выяснилось, что меня быстро укачивает. Когда сошли на берег, на Диксоне, сказал сам себе: "Все, в гробу я видел эти плавания!"
- Но ведь плаваете?
- Адаптировался. После училища распределили в Тикси. Это, между прочим, Якутия. До минус 40 и ниже морозы - норма. Начинал работать младшим научным сотрудником обсерватории Арктического и Антарктического института. Занимался проводкой судов по Севморпути. В общем-то, интересно было. Ну, а в свободное время - спорт: турниры, соревнования. Мотался по окрестным поселкам. Тут меня и заметили. И неожиданно на одном из собраний выбрали комсомольским секретарем райкома. Да так стремительно, что даже не спросили, член ли я партии. Утвердили в обкоме, а тут-то и выяснилось, что не член. Был скандал наверху. Но переизбирать не стали, чтобы не раздувать оплошность. Стал работать, выдумывал - черте что. В общем, весело жили. Армянин в окружении якутов - это нечто!
- Так это комсомол выковал из вас "Настоящего человека"?
- Ну, а что тут плохого? Я действительно научился ладить с людьми, понимать и учитывать иные интересы. В жизни это, по-моему, главное. Потом меня пригласили в Москву и предложили работать в ЦК - в "Комсомольском прожекторе" почему-то. Сижу, жду в гостинице, а назначения нет и нет. Стал выяснять. Оказалось, на самом верху возмутился кто-то - зачем из Якутии брать в аппарат армянина?! Такой вот был у нас негласный интернационал.
- Зато на Севере деньги платили хорошие?
- За свою полярную службу деньжат, я, конечно, скопил. На книжке лежало целых 15 тысяч рублей! Уверен был: нам с женой хватит до старости. Сгорело все в одночасье в 90-е.
- Арктика здорово вас кусала?
- Если об укусах мороза, то не перечесть. Но и смешные случаи были. Однажды полетел на "Ли-2" - шустрый такой самолетик на лыжах. Номер был, оцени - 04342, в сумме "чертова дюжина" получается. Мне-то надо было на ЗФИ (Земля Франца Иосифа - М.С.). Но самолет был из ледовой разведки, потому по пути сели на льдину посреди океана. Быстро провели нужные замеры. Но, взлетая, самолет зацепился лыжей за торос и кирпичом рухнул вниз. Никто не погиб, и на том спасибо. Рация вдребезги. Из еды - горсть галет да пара мерзлых сосисок. И две бутылки спирта, кстати, которые не разбились. В том, что нас будут искать, мы не сомневались. А вот отыщут когда - большой вопрос.
- И вы стали медленно замерзать?
- Ни фига! Бегу одну бутылку, трясу над головой и объявляю конкурс на самый смешной анекдот. Как замерзнешь?
- Лучшим, разумеется, оказалось "армянское радио"?
- Нет, Саша Марков, командир самолета. Он получил заслуженный спирт и тут же поделился с товарищами. Когда нас отыскали и стали вывозить, мы все смеялись. Я мужик не суеверный, но с тех пор, взлетая на самолете, стараюсь незаметно перекреститься.
- Что же вам сказала по возвращению любимая жена?
- А она ничего не сказала. Потому что ничего не узнала. Такими вещами перед женщинами не козыряют.
- Если вы Герой Советского Союза и Герой России, то ваша жена, видимо, трижды герой?
- Думаю, больше. С Татьяной мы встретились в Сочи. Отдыхали в одном санатории. Увидел ее и вдруг понял: пора завязывать с холостяцкой жизнью. Друзей много, а вот жены до сих пор не было ни одной. В общем, влюбился как никогда. Тут же предпринял решительный штурм и, можно сказать, увел девушку прямо из-под носа узбекского ухажера с сомнительным для азиата именем Пауль. В Москве получил новое назначение - в Андерму. Начальником управления гидрометеослужбы. Долго думал, как Татьяне сказать. А сказал, только она и спросила: "Где моя зубная щетка?" Я еще в Сочи нутром почуял: наш человек! Северный. Хотя и тамбовского разлива.
- А дети ваши какого?
- Коля родился в Андерме. Всю ночь город отмечал это событие песнями, переходящими в пляски. Наутро я явился в роддом. В окне увидел свою Татьяну. Она как раз кормила ребенка. Я, естественно, присмотрелся, и пот меня холодный прошиб. Бросился записку строчить, буквы плясали, но вопрос удалось формулировать строго: "Почему у нашего Коли лицо желтое, а глаза раскосые?" Таня ответила: "Потому что это не Коля, а ненецкая девочка Света. У ее матери нет молока". Дочку Ксюшу мы рожали уже на материке.
Заманчивый Порт-Артур
Три самых гулких дня в моей жизни: это когда кувалда-атомоход крушил мощным корпусом льды, а те не особо поддавались. Гул стоял на весь Север. Не спалось.
Наконец наступил день пограничника. За завтраком "вражеский голос" сообщил: на Красную площадь в Москве только что присел самолет некоего немецкого Руста. Все засмеялись: надо же, как заврались ребята! Пикантность ситуации обостряло то, что до полярных широт радиоволны "Маяка" добирались не регулярно. Чего нельзя было сказать о радио картежного графства Монако или булавочной державы под хлестким названием Люксембург. Их волны на атомоходе почему-то ловились легко и звучали в основном музыкой, заглушая стоматологический скрежет льдин о наши борта.
О "захваченной" Красной площади по радио стали твердить каждые 10 минут. Это стало главной сенсацией в мире.
- Связались бы с кем из правительства по ВЧ, - предложили Артуру Николаевичу. - Пусть прояснят обстановку.
- Они прояснят, - крутил неистово ус Чилингаров, - мало не покажется.
То были славные времена его спасательных экспедиций. 80-е - пик славы. Чего это стоило Чилингарову, мало кто знал. Только борода совсем поседела.
Звезда Героя на полярной кожанке. Последний герой - не вояка - раскалывающегося айсберга под названием СССР. Конечно, он позвонил по ВЧ кому надо. "Да, - подтвердили в Москве, - наглец какой-то прилетел и приземлился прямо на Красной площади".
- Спасибо, что не бомбил! - сказал Чилингаров, правда, уже не в трубку.
- Может, нам курс поменять? До Канады близко, - прыснули смехом соратники.
Шутка стремительно облетела атомоход. Достигла бани с бассейном, где блаженствовал главный сексот экспедиции. Услыхав крамолу насчет визита в Канаду, мужичонка едва не утонул от отчаяния: пробил его звездный час, но связи с "центром" у него не было.
Ситуация в какой-то степени повторилась в 1991 году. В памятный день 19 августа Чилингаров находился на юге Африки в Кейптауне на борту НИС "Профессор Визе". Иностранные корреспонденты потребовали от него срочно провести пресс-конференцию, где и разъяснить: что же опять происходит в беспокойной России? Чилингаров честно признался, что и сам мечтает во всем разобраться. Но он - за Ельцина. Потому что за ним будущее России.
Вернувшись в каюту капитана, бесстрашный полярник сказал: "Все, кранты. Сжег мосты. В Москве с наручниками будут встречать". На что коллега-полярник Валерий Лукин, дьявольски улыбаясь, предложил в таком случае вовсе не возвращаться. Ведь у них с собой - было! Два парохода, самолет - вполне можно собственную компанию организовать. Лукин тут же стал развивать эту идею, и название для фирмы предложил: "Артур и сыновья". А дальше, по его безудержной фантазии, следовало Кейптаун переименовать в Порт-Артур. И такие бы дела закрутили!
- Веселые у вас соратники. Они что, действительно, никогда не унывают?
- Никогда. Ни при каких, даже самых трагических обстоятельствах.
- Чувство юмора вас всегда выручало?
- Дело не в этом. Был у нас в Андерме председатель народного контроля. Он так сказал: "Слушаю Артура, чувствую - врет! А верю…"
- Правду говорят, что вы даже с Барри Голдуотером, известным антикоммунистом, ненавидевшим всех русских, умудрились сдружиться?
- Было дело. Он прилетел в Антарктиду, зашел на нашу станцию "Беллинсгаузен", где я тогда был начальником. Как раз только что на выборах президента США проиграл. Злой, как черт. Я встречаю - сам в кожаной куртке, темных очках, очень строгий. Он протянул руку и спрашивает: "Ты что, русский шпион?" "Да, - выпалил я, не задумываясь особо. - А ты, значит, шпион американский?" Подружились даже.
- Наверное, и шпионов в вашей жизни хватало?
- Это которые стукачи? Я человек такой: на рожон на власть не пер никогда. Конечно, в отрыве от цивилизации чего не сболтнешь. Но время, слава Богу, иное, не сталинское уже было. "Врагов народа", конечно, у нас искали всегда. Но в среде полярников как-то не находили. Разве мы анекдоты про Леонида Ильича не рассказывали? Да сколько угодно. Донесут, а свидетелей нет. Никто ничего не слышал, не видел, не знает. Потому что у нас свое, полярное братство.
- Мафия что ли?
- Пусть мафия. В ней десятки тысяч людей. Все прошли суровое испытание жизнью на Севере и в Антарктиде. Мы и на материке стараемся держаться поближе. Случись что - только свистни!
Долбаный лед
- В море Росса, в Антарктиду, вы тоже отправились "по свистку"?
- Ну, конечно. Наши товарищи, полярники-моряки, могли погибнуть в любую минуту. Летом 1985 года льды мертвой хваткой сжали судно "Михаил Сомов". Наши чиновники, как всегда, промурыжили сроки доставки грузов на станцию "Русская", вот судно и угодило в ледовый плен. Выход я видел один: пробиться к терпящим бедствие ледоколом, взять их судно на буксир. А не получится, хотя бы снять людей вертолетом. Иначе бы все погибли.
- За вашей спасательной экспедицией следил весь мир. При этом, наверное, не было ни одного, осмелившегося о вас заявить: "Да, они - не безумцы".
- То была стопроцентная авантюра. Но мы не могли не идти. Даже когда нам не позволили воспользоваться атомным ледоколом. Антарктида - безъядерная зона. Хоть тресни! Пришлось ковылять на устаревшем дизельном "Ленинграде". Увидев наш ледокол, новозеландцы - у них мы пополняли запас воды и топлива - решили, что русские хитрят и под крышей допотопной посудины прячут новое лазерное оружие, способное растопить любые льды.
- Дело минувшее, признайтесь - было такое оружие?
- Ну, если считать таковым десяток ракетниц да пару карабинов. Только этим льды не растопишь.
- На что же все-таки вы надеялись?
- Да просто я озверел! Почему, случись подобное с американцами, давно бы весь мир на дыбы подняли? Каких бы затрат не потребовалось, они своего человека в беде никогда не оставят. Чем мы хуже? Я и тогда был, и сейчас убежден: мы до тех пор будем уважаемым государством, пока живем по старому проверенному принципу: сам погибай, а товарища выручай.
- Но ведь мы так далеко не всегда живем.
- Повторяю: родина не смеет бросать своего гражданина ни в каких обстоятельствах. Иначе это уже не родина.
- Не слишком ли смело?
- Сказано человеком, привыкшим любым врагам и опасностям смотреть в лицо.
- Пик ситуации в Антарктиде?
- Их несколько было. На морском пути в Антарктиду первое испытание для каждого человека - качка. Сначала ревущие сороковые, затем пятидесятые - неистовые широты. Все эти рвотно-штормовые эксперименты над человеческим организмом следует выдержать.
- Чем ревущие отличаются от неистовых?
- По волне одно и то же. Все время неугомонный шторм. 12 баллов! Привыкнуть невозможно. Несколько суток вытряхивает кишки в сороковых широтах. А когда начинаются пятидесятые, психика уже вовсю неистовствует. Потому так часто в тех широтах встречают "Летучих Голландцев". Люди от качки сходят с ума и бросаются за борт.
- Надеюсь, в вашу голову подобные мысли не залетали?
- Однако за борт меня все-таки выбросило. В неистовых пятидесятых уже мало кто мог выйти на палубу. Но я же начальник. Каждый день, хоть умри, но приходилось делать обход всего судна. В одну из таких прогулок, когда ледокол кидало, как "ваньку-встаньку" и крен достигал 50 градусов, под моими ногами что-то внезапно оборвалось. Волна накрыла с головой. Палуба на мгновенье мелькнула, но уже не внизу, а под прямым углом. Волна несла меня в открытый океан, и это при полном отсутствии свидетелей. И я уже был за бортом, когда руки автоматически во что-то вцепились. Оказалось - в поручни. Пальцы разжать потом долго не мог.
- Кой черт понес вас на палубу в такую погоду?
- Надо было проверить крепление бочек с горючим для вертолета.
- Проверили?
- Да, и очень вовремя. Оказалось, стали срываться крепления, и бочки сыпались в океан.
- Но ведь человек, а вовсе не бочки для вас главная ценность?
- Все так, только с потерей горючего все наши мучения оказались бы напрасными. В полярной мгле, а в Антарктиде тогда была ночь, вертолет становится единственными глазами ледокола. Только сверху можно найти дорогу во льдах. Там ведь прямо не ходят.
- Но о каких бочках речь, если даже вы не смогли устоять на палубе?
- И, тем не менее, я приказал создать две бригады. Одну, из экспедиционщиков, возглавил сам. Вторую, плавсостава - старпом. Устроили состязание: кто больше горючки спасет.
- О призе догадываюсь.
- Правильно. Выпили вместе.
- Так есть Бог на свете или нет?
- Есть. Он вовремя швырнул меня за борт. Не ощути я той силы ветра на собственной шкуре, вертолет остался бы без горючего, и дальнейшую экспедицию можно было бы считать бесполезной.
- Ну, еще бы - броситься в Антарктиду в самый разгар зимы, вот вас Бог и наказывал.
- Да как сказать. Когда добрались до льдов, больше ведь не качало. Только порадовались, как самих зажало в ледовую петлю. У руководства в Москве очко заиграло. Меня начали материть: Чилингаров угробил второй пароход - Сусанин проклятый! Вертолет буквально поселился в небе. Искали трещины. Летчик Лялин потом Героя получил. Ведь ночью до него в том небе никто не летал. Ориентиров же нет. Бывало, уйдет подальше, а обратно дорогу найти не может. Ветер 35 метров в секунду. Пурга - сволочь! Бог вывел из той ситуации. Хотя капитан Геннадий Антохин сразу сказал: "Ледокол - он умный. Сам себе дорогу найдет". Капитану Героя не дали.
Смертельная привилегия
В Никарагуа, где, как известно, под чутким руководством советских советников шла очередная борьба своих со своими за мифическую свободу, Чилингаров попал с официальной делегацией. После тяжкого перелета чинный народ, как водится, бросился выпивать и закусывать. И Артур Николаевич туда же. Но тут его отозвал в сторонку посол и повел в укромное место. Протянул большой пистолет и говорит: "Вам необходимо иметь при себе вот это!" "Помилуйте, - изумился полярник, - я никого здесь убивать не собираюсь". "А это не для других, - терпеливо пояснил посол. - Это лично для вас". "В каком смысле?" - попытался не понять Чилингаров. "А не ровен час, в плен возьмут? Ничего страшного… для нормального гостя. Но вот вам в плен по статусу никак не положено. Живым сдаваться нельзя". "По какому такому статусу? - возмутился Артур, начиная, однако, смутно подозревать нечто тревожное. - Я такой же как все - человек!" "Не человек вы, - сухо обрезал посол, - а Герой Советского Союза. Живым попадать в плен не имеете права".
Пришлось Чилингарову взять пистолет и таскать две недели в сумке. Настроение было испорчено. Все вокруг радовались тропической жизни, а ему даже кофе пробовать расхотелось: а ну как подсыплют чего и начнут в плен брать?
- Сладко быть героем?
- Не скрою, чертовски приятно. Я лежал в больнице с язвой, когда вышел первый Указ о присвоении мне высокого звания. Обрадоваться не успел, Горбачев звонит. Вот когда я почувствовал, что от счастья схожу с ума.
- Насколько мне известно, ваш первый опыт в "большой политике" был не очень удачен.
- Да я в нее особо-то не рвался. Так получилось, что мы с Юрой Сенкевичем (известный учёный и популярный телеведущий, старый друг и единомышленник А.Н. Чилингарова - М.С.) на заре новой жизни вдруг стали советниками Председателя Верховного Совета России Руслана Хасбулатова. И еще в самом начале октябрьской заварухи 1993 года написали ему записку - лично он почему-то нас тогда не желал принимать. Там были такие слова: "Из опыта многочисленных путешествий мы отлично знаем, что дело не может закончиться успехом, если на карту поставлена хотя бы одна человеческая жизнь".
- Не внял?
- Как помните.
- Я помню, как на одной предвыборной встрече в Нарьян-Маре, избираясь в Госдуму, вы заявили, что никакой политической платформы у вас нет. Народ резко повеселел.
- Я бы мог придумать любую платформу. Но все это были бы только красивые слова. А северяне пустословие сразу определят и высмеют непременно. Им дело давай.
- Даете?
- Стараюсь.
Желанное дно
Описать все подвиги Чилингарова в Арктике, Антарктиде, да и на Охотном ряду в Госдуме места в газете не хватит. Только за последние годы он дважды добирался до Южного полюса - на легком самолете Ан-3Т (усовершенствованном Ан-2) и вертолете Ми-8. И все это - впервые в истории освоения самого недоступного континента, в сложных метеоусловиях, с риском для жизни. Вопрос законный: во имя чего? Впрочем, это тот самый вопрос, который можно и не задавать самому герою. Ответов на него сколько угодно. Вот хотя бы один из них - в письме известного французского исследователя Жана Малори: "Вы - герой полярной истории, как великие Фритьоф Нансен, Роальд Амундсен и адмирал Иван Дмитриевич Папанин".
2 августа 2007 года все поняли, что традиционного футбола на северной макушке Земли, где Чилингаров побывал уже столько раз, что и сосчитать не возможно, Артуру Николаевичу явно недостаточно. Он решил копнуть глубже. А вернее, нырнуть. Затею эту вынашивал почти десять лет. И вот час очередного подвига пробил: на глубоководном аппарате "Мир-1" вместе с "Миром-2" неугомонный полярник отправился на дно Ледовитого океана - а это более четырех километров в кромешной тьме. Сделано сиё было, чтобы еще раз напомнить миру, чей все-таки полюс на Севере, и кто на нем если и не полноценный хозяин, то уж во всяком случае и не гость. Титановый флаг, установленный на недоступной более никому в мире глубине, стал ярким тому подтверждением.
- Зачем вам самому было лезть под воду? Вы же начальник экспедиции - капитанский мостик научного судна "Академик Федоров" ваш Эверест!
- Все так, и про Чапаева знаю, что он не должен был быть впереди согласно академической схеме боя. В нашей ситуации место мое действительно было скорей наверху, чем в глубоководном аппарате. Тем более, там было кому управиться и без меня. "Мир-1" прекрасно пилотировал известный ученый и конструктор, профессор-океанолог Анатолий Сагалевич, с управлением "Мира-2" замечательно справился инженер-конструктор Анатолий Черняев. Но в той ситуации я просто не мог оставаться все зоны риска.
- Правда, что перед погружением вы написали завещание?
- Да, на всякий случай. То была прощальная записка родным и близким. Чтобы не случилось, я попросил сохранить обо мне добрую память, а заодно указал тех, кто и что мне должен. Жизнь есть жизнь, всего не предусмотришь, но стараться надо.
- Были минуты, когда вам казалось, что записку свою вы написали не зря?
- До этого я однажды уже погружался в океане на Северном полюсе. Нырял в гидрокостюме с аквалангом. На 40 метров примерно. И было все хорошо, пока не стал подниматься. Казалось бы, и расчеты правильно сделал, дрейф, течение учел, но вот выбраться из-подо льда долго не получалось. Такое ощущение появилось, что океан не желает меня отпускать. И сохранилось это леденящее душу чувство надолго.
Нечто подобное случилось и во время погружения на "Мире". Как-никак этим уникальным аппаратам почти четверть века, и надо было слышать, как же они, бедные, трещали и скрежетали, когда шли вниз! Потом тряхнуло так, что я подумал, упали на дно. Оказалось нет, просто преодолели глубоководный барьер. Я по приборам следил, чтобы аппарат не отклонялся от точки Северного полюса, но там ведь течения всякие - удержаться очень непросто. И все-таки мы спустились на самое дно. На глубине 4261 метр установили флаг, провели исследования - пора домой. А оторваться от ила не можем. Сбросили балласт, и все равно никак. Подумал, вот тут и останемся на веки.
- Но вам же еще на земле в один голос твердили - и друзья, и недруги - эта затея похожа на чистую авантюру!
- Да я и сам понимал - авантюра. Но кто-то же должен был первым опуститься на это треклятое дно? В воде мы провели девять часов в общей сложности. Выбраться из ила кое-как удалось, но возникли новые проблемы. Пропала связь с судном над нами. Всплывать пришлось фактически вслепую. Измотались ужасно. Правда, все закончилось благополучно.
Собираясь в эту экспедицию, Чилингаров честно доложил тогдашнему президенту Путину обо всех рисках, связанных с посещением дна Северного Ледовитого океана в точке Северного Полюса. Владимир Владимирович внимательно выслушал и сказал: "Я бы на вашем месте не пошел". Но удерживать героя не стал.
Видимо, понял, что невозможно.