Поделиться
"Воскресение", одна из главных российских групп конца прошлого века, никогда не стремилась на первый план, крайне редко отмечалась на экранах телевизоров, выпустила не так много песен.
Но эти песни в отличие от произведений других коллективов, гораздо более заметных, легко пережили прошедшие десятилетия и сегодня звучат не менее свежо, чем в момент их написания. С какими мыслями лидер и основатель "Воскресения" Алексей Романов готовится к юбилейному концерту в ГЦКЗ "Россия" в ДС "Лужники" выяснял корреспондент "РГ".
Российская газета: Алексей, юбилейный концерт в честь 30-летия "Воскресения" пройдет 24 сентября - вы специально назначили его на свой день рождения или это какая-то дата, связанная с группой?
Алексей Романов: С днем рождения вышло забавно, но, честное слово, просто в этот день оказался свободен концертный зал. И никакой четкой даты основания группы, конечно же, нет. Летом 1979 года в учебной студии ГИТИСа, где звукорежиссером работал Саша Кутиков, можно было по ночам репетировать. У меня собрался к тому времени некий репертуар, и мы - Олег Лосев, Женя Маргулис, Сережа Кавагоэ, Андрей Сапунов, Алексей Макаревич, Петр Подгородецкий и я - в свое удовольствие проводили там время, записали несколько песен.
РГ: И они как-то очень быстро стали популярны: и "Кто виноват", и "Я привык бродить один", и "Случилось что-то в городе моем"... Наверное, и сами были удивлены?
Романов: А мы их отдали в Мировую службу Московского радио, вещавшего тогда на английском языке. Дело шло к Олимпиаде, и у музыкальных редакторов были свои личные фонотеки, которые они могли пополнять и использовать по своему усмотрению. Так, страна впервые услышала множество замечательных коллективов, например, "Магнетик Бэнд", группу Алексея Белова, "Машину времени" и много-много еще кого.
РГ: Вы постоянно работаете со своими классическими вещами, то делаете звук жестче, то уходите в акустику, а сейчас и вовсе будете выступать с симфоническим оркестром...
Романов: Оркестр академии имени Маймонида появился ради праздника, я кому-то недавно сказал, что если бы не кризис, то мы бы отмечали юбилей не с оркестром, а с цыганами, медведями и балеринами.
РГ: Неужели оркестр обойдется дешевле?
Романов: Конечно, дешевле, ведь оркестр студенческий, это для ребят что-то вроде курсовой работы. (Смеется.) Мы провели уже несколько репетиций, и, честно говоря, я был поражен звучанием тех самых песен, которые играю уже много лет, и главная проблема для меня сейчас - это не начать отвлекаться, прислушиваясь к оркестру. Я вдруг услышал в своих песнях какие-то новые мелодические линии... Все-таки симфонический оркестр - это самый совершенный музыкальный инструмент.
РГ: Глядишь, у вас и вкус появится к этому делу и вдохновит на что-то дальше?!
Романов: Да, я на эту тему задумываюсь, но помалкиваю, чтобы не спугнуть. Это было бы здорово.
РГ: А вы не задумывались, почему те самые классические ваши вещи 70-х годов - "Кто виноват", "По дороге разочарований", "Снежная баба", до сих пор живы и востребованы публикой?
Романов: Не знаю, по мне так ничего там особенного нет, все очень наивно, примитивно, может быть, обаятельно, может быть, нам просто повезло, что мы оказались в нужное время в нужном месте. Я был молодой, глупый, не знал, что я делаю, вот и получалось, а сейчас стал умный и мне очень тяжело сочинять. Тогда я спокойно проходил сквозь стену и не видел никаких препятствий.
РГ: А сегодня слушателю и вам в этих песнях открываются те же "побочные линии"...
Романов: И для меня самого собственный текст достаточно долго может оставаться загадкой. Некоторые строчки обретают новый смысл с годами, и я не всегда знаю, какие секреты там могут выплыть. Мне может казаться, что я пишу "вставай проклятьем заклейменный", а потом выясняется, что это песня о том, как девушка ушла к другому.
РГ: И о чем, вам казалось, была песня "Кто виноват"?
Романов: Я долго был в полной уверенности, что она про любовь. Но потом вдруг увидел, что в песне просто прямым текстом говорится о том, что хватит ныть и давай иди сражайся. Пальцем в небо, что называется.
РГ: Получается, ваша музыка учит людей жить.
Романов: Знаете, нельзя ничему научить, можно только научиться. Здесь нужна, видимо, какая-то обоюдная открытость. Может быть, меня действительно интересно слушать, но что там срезонирует в душе у слушающего? Если о чем-то хорошем он начинает размышлять, значит, нам обоим сильно повезло. Насильно загнать человека в рай все равно не удастся.
РГ: Вас еще не замучили требованиями нового альбома? Да и то сказать, последний вышел еще в 2003-м.
Романов: Разумеется, я все время что-нибудь сочиняю, но пока получаются вещи привычные, которые не очень интересно доделывать до конца. Если я над чем-то буду увлеченно работать, так над тем, чего еще не делал ни разу. А впрягаться в рутину и выдавать пластинку в год... Теоретически это возможно, но для меня абсолютно неинтересно и поэтому, слава богу, что у меня нет никаких контрактов со звукозаписывающими компаниями.
РГ: А между тем многие музыканты из тех, с кем вы начинали, заработанные на контрактах день ги пустили в оборот, открыли рестораны, торговые сети, запустили телепередачи...
Романов: А я трачу все, что зарабатываю, и пока еще не голодаю. Бизнес - это отдельный талант, я уверен, у меня тут ничего не получится, хотя и не пробовал. Все делается по любви, это надо было в 7-м классе торговать меченосцами, а потом на 5-м курсе спекулировать мохером...
РГ: Готовясь к разговору, я наткнулся на неожиданную для себя информация о том, что часть сборов от юбилейного концерта группа передает церкви...
Романов: Да, это так. А мы и сам концерт первоначально предполагали устроить на Соборной площади в Кремле, на что было получено одобрение Патриарха Алексия II, и общий тон празднования 30-летия группы планировался быть такого духоподъемного, православного настроя, что показалось нам красивым и романтичным. Между прочим, когда-то наша группа называлась "Воскресенье" с мягким знаком в конце, и кроме названия дня недели мы ничего не имели в виду. Но однажды какой-то чиновник минкульта возмутился: "Что это у вас за группа с церковным названием!" А мы и обрадовались: товарищи начальники невольно придали нашей работе духовное содержание и тем самым обязали нас быть более строгими к собственным мыслям и поступкам.