Поделиться
Оскарас Коршуновас - один из немногих молодых, владеющий большой формой. Но ставить "Гамлета" после Някрошюса - своего рода вызов. Впрочем, спектакль Городского театра Вильнюса можно прочесть и как режиссерский манифест.
"Гамлет" - спектакль с умело расставленными ловушками, спектакль бесконечных обманчивых отражений, в которых уместился целый мир. Его пространство, сочиненное режиссером с Агне Кузмицкайте, с первого взгляда начинает действовать на зрителя гипнотически. Черный куб сцены разрезан изнутри белой линией длинного стола с зеркальной стенкой. Сидящие за столом актеры долго всматриваются в свои отражения, и, когда зритель стихает, вдруг тихим шепотом спрашивают у зеркала: "Кто ты?" Вопрос множится и множится, и вот уж исступленный крик десятка глоток накрывает встревоженный зал.
Под воздействием мглы, клубов дыма, ритуальной заторможенности первого акта этот "Гамлет" напоминает то ли спиритический сеанс, то ли прием у психоаналитика. Но, проникая в самые глубины нашего подсознания, оказывается в результате целительной шокотерапией. Цепь визуальных превращений завораживает. Одинаковые белые столики с изнанки - абсолютно черны. Достаточно легкого поворота, и они исчезают в черноте сцены.
В этом "Гамлете" - исследовательский прорыв. В подобной ступенчатой игре вырабатывается прежде всего новый тип актера. А обращение к классическому материалу, как складу архетипов, помогает актуализировать искусство, не засушивая его теорией. Режиссер строит полноценный спектакль на основе мастер-класса, возвращая в театр ушедший трепет. Актер, будто раскачиваясь между собой и ролью, открывает в себе новые исполнительские возможности. А это, согласитесь, немало. Это - будущее театра.
Оказывается, в мире "Гамлета" так же просто, как и в нашем. Все узнаваемо, цинично примитивно, все - как у нас. И молодому человеку в черной кожанке и с заурядным лицом (в лучших сценах исполнитель Гамлета Дариус Мешкаускас - просто виртуоз), прибывшему на похороны любимого отца, придется эту науку выживания осваивать, осмысливать, чтобы что-то изменить. Его друг, лицедей Горацио, доступно разъясняет политическую ситуацию в королевстве. Его возлюбленная рыжая кроха Офелия - кукла в руках отца. А сам Полоний, высокопоставленный функционер и вдовец, привыкший делать и думать за других: и королю что-нибудь хорошее посоветовать, и дочке платье погладить, и личную жизнь ее устроить.
Коршуновас делает почти невозможное - он составляет в одну мизансцену разновременные события, отчего спектакль постепенно превращается в настоящее наваждение. Гертруда (Неле Савиченко) рассказывает про утонувшую Офелию, а босоногая попрыгунья (Раса Самуолите) еще порхает по сцене и столам. А могильщики, играющие черепом, минуту назад были веселыми подружками. Наконец, в коронной сцене "Мышеловки" спектакль-провокацию исполняют сами же Клавдий и Гертруда, то говоря слова из "Убийства Гонзаго", то ужасаясь раскрытой тайне.
Немая сцена, как в гоголевском "Ревизоре", замораживает фигурантов хеппенинга - растерзанного на полу Лаэрта, застывшего в крике "Не пей вино, Гертруда!", Клавдия и даже... громадную белую мышь, чье присутствие на сцене окропило спектакль веселым сюром. Лицо Гамлета залито красной краской, которой он, потершись щекой о щеку Клавдия, не просто метит убийцу-короля, но и себя уравнивает в преступлении... "Быть или не быть?"
"Умереть, уснуть и видеть сны..." - знаменитый монолог Гамлет произносит в самом конце. Перед лицом опасности спящий - в своей отчаянной неподвижности - переживает вселенский ужас, от которого бешено колотится сердце. Что может быть мучительнее этого? "Гамлет" - тот самый сон, из плена которого мы уже не вырвемся. ("Да не усну в смерть", - говорится в христианской молитве.)