Поделиться
После того как российский Национальный академический оркестр народных инструментов имени Осипова исполнил "Славься!" Глинки из оперы "Иван Сусанин", завершивший гала-концерт артистов славянских стран - членов Совета Европы, - многоязыкая публика, собравшаяся в страсбургском Доме музыки и конгрессов в минувшую пятницу, взорвалась четвертьчасовыми овациями.
Не нужно было проводить социологических опросов - итальянцы, англичане, немцы, бельгийцы, равно как и представители других стран, работающие в штаб-квартире старейшей общеевропейской организации, высказывали свои восторги, перемежающиеся с удивлением, - как, мол, до этого им не приходилось ни слышать, ни видеть ничего подобного?! Братья-славяне принимали поздравления как одна семья - при том что во время дискуссий по самому разному кругу проблем в Совете Европы они нередко демонстрируют не только вежливое равнодушие, но и открытую непримиримость.
Действительно, концерт, который проходил в рамках презентации Форума славянских культур в Совете Европы, удался. Фольклорное богатство славянской музыки соединилось в нем с высокой классикой, не скрывающей своей связи с народной почвой, и пленило живой свежестью исполнения, которой радовали не только самые юные музыканты из Словакии и Украины, но и зрелые мастера из России, Польши, Болгарии, Белоруссии... И не было сомнения в том, что если мы хотим представить своеобычие более чем трехсотмиллионного славянского мира в Европе, то такого рода фольклорное гала, равно как и выставка национального костюма славянских народов, которая в прошлом году заслужила свой успех в Брюсселе, в столице Евросоюза, - абсолютно безошибочные предложения. И надо отдать должное гениальным художникам девятнадцатого и двадцатого столетий, которые сумели не просто собрать и сохранить фольклорное искусство наших народов, но и огранить его, придать ему запас прочности, позволяющий сохранять его десятилетиями, если не веками.
Отношения любого народа со своим фольклором - особая история национальных переживаний, которая кажется то завершившейся, то вспыхивающей вновь с особой силой, как правило, в периоды универсальных ценностных кризисов. В этом смысле быть может наиболее яркая страница новой истории - конец ХVIII - первая треть ХIХ столетия, когда тупики эпохи Просвещения (очередной кризис ренессансного гуманизма) спровоцировали обращение сначала немецких, а потом и французских, английских, русских романтиков к народной и религиозной культуре Средневековья. Некоторые из них были учеными-фольклористами, но, пожалуй, большинство - как Гофман или Кляйст - использовали фольклор как живую среду творчества. Так было и у Жуковского, и у Пушкина, которые вплели поэтику древних преданий в ткань новой и новейшей русской литературы. Все это будет происходить не раз в истории мировых культур - и во второй половине ХIХ столетия (у прерафаэлитов, например), и в начале ХХ, и в его середине. Когда связь с почвой станет возможностью вырваться в пространство мифа в самых разных странах и континентах, в самых разных литературных традициях - у Есенина и Фолкнера, у Маркеса, Распутина, Белова, Кима, Астафьева...
Но уже в начале ХХ века многие европейские ученые посвятили немало исследований, посвященных "смерти фольклора". Урбанизация, необычайная идеологизация жизни, тотальное влияние электронных средств массовой информации, дошедших до каждой деревни, привели к утрате органического народного творчества, которым все-таки трудно признать как "блатной шансон", так и частушки про повышение производительности труда. Именно в ХIХ и ХХ веках, когда удалось самым совершенным образом зафиксировать то, что сохранилось от тысячелетней истории подлинно народного искусства, крестьянский фольклор сначала скрестился с культурой предместий, с городским, мещанским мелосом, а затем оказался жертвой массовой культуры. Его вытолкнули на эстраду и приспособили к потребностям индустрии развлечений. Лишь немногие коллективы сумели сохранить ту мощь почвенного искусства, которая потрясала Пушкина, Толстого, Пятницкого или Осипова.
Но именно в эпоху глобализации, в эпоху не только политических и экономических сближений, но универсальной стандартизации самого образа жизни, который, безусловно, влияет и на образ мышления и на характер творчества, - национальный фольклор оказывается самым доступным, самым понятным способом отличить один народ от другого.
Сегодня не только европейцы, но и американцы, и жители Азии, Латинской Америки, Австралии читают одинаковые глянцевые журналы, похожие газеты, смотрят одинаковые телепередачи и слушают общие для всех мировые шлягеры. Они ездят на одинаковых автомобилях, живут в похожих домах и т.д. и т. п. Унификация жизни ведет к унификации культур - не только в их массовом, популярном, но и в элитарном выражении. Мировая мода диктует правила игры кино- и театральным продюсерам, кураторам выставок, музыкальным и литературным агентам. Индустрия досуга, индустрия развлечений охватывает сегодня все социальные и интеллектуальные этажи потребительского общества. Она предлагает продукт на любой вкус - от предельно конформистского до радикально нон-конформистского, от мещански-салонного до замысловато-интеллигентского.
Современный художественный рынок уловил и потребность современного человека в народном творчестве, но настоящие откровения крайне редки, они растворены в миллионах поделок и жалких копий, которые произведены тем же индустриальным способом, что и глянцевые журналы. Даже то, что называется "ручная работа", встроено в товарные потоки, которые обволакивают неискушенного, как правило, потребителя. Спрос на "настоящее" искусство определил появление виртуозных имитаторов, способных подделать все что угодно - от полотен Айвазовского и лоскутных одеял до Кандинского и Малевича. И всякий раз, взыскуя подлинности, мы прежде всего попадаем в плен этих подделок. Или - что не менее распространено - рынок упаковывает подлинники в блестки подделок. Как точно заметил А. Бартошевич, сегодня то ли феномен искусства становится лишь прелюдией к презентации и фуршету, то ли фуршет утверждает себя в достоинстве искусства.
Тем важнее становится не конфликт старых и новых форм, консервативного и инновационного искусства, о котором, начиная дискуссию о культуре, писали Д. Дондурей и К. Серебренников, но конфликт настоящего творчества и его профессиональной имитации. Приверженность "концептуальному искусству" на самом деле не есть панацея от всех бед, равно как и приверженность той или иной традиции.
Каждый народ хочет сохранить свой неповторимый опыт в вечности, сочинить свое послание миру. Способно ли на это современное поколение художников, которые живут совершенно в новом мире, мире-универсуме, где стираются многие и многие индивидуальные и национальные черты, - вот в чем вопрос? Или всякий раз для того, чтобы доказать свою непохожесть друг на друга, нам придется доставать прапрабабушкины кокошники и прапрадедушкины смазные сапоги?