Историю под названием "Дзинрикися" написал и поставил Александр Галин - известный российский драматург, сценарист и режиссер.
Более четверти века назад "Современник" поставил одну из самых знаковых пьес "новой волны" - "Восточную трибуну". Потом в репертуаре театра шли его "Стена", "Звезды на утреннем небе", "Титул", "Аномалия" и "Аккомпаниатор".
Один из героев новой галинской пьесы занимался политическим пиаром, другой был солидным банковским клерком. Но кризис не оставил им выбора, и единственным способом заработать на жизнь оказалась возможность катать людей по бульварам на велорикше (по-японски "дзинрикися"). О старом и новом в жизни и искусстве мы говорили с драматургом как раз накануне премьеры, в которой он сам выступил не только как автор, но и как режиссер, предложив новому поколению "Современника" мудрый и нежный взгляд на современную московскую жизнь.
Российская газета: Ваша "Восточная трибуна" была высказыванием поколения кануна перемен. Прошло много лет, вы написали пьесу про молодых людей нового времени. Для вас между этими пьесами есть связь?
Александр Галин: У духа нет возраста. Мои новые герои - прежние; иначе они бы не присели на скамейку и не стали бы разбираться в своей жизни. Это три интеллигента, которые мыслят и пытаются найти ответ. В 90-х годах таким 20-летним открылся шанс пожить после советской аскезы, и вдруг сегодня они сами обнищали, сели на скамейку и поняли, кем им положено быть.
РГ: А кем им положено быть?
Галин: Как минимум людьми с честью и совестью.
РГ: Почему вы выбрали жанр комедии?
Галин: Я не так давно написал пьесу, которую будут ставить в Малом театре, и это - трагедия. Ее герои - люди, у которых не осталось жизненного запаса, их время исчерпано. Ведь после пятидесяти начинаешь совершенно по-другому воспринимать жизнь. Отступает то, во что мы сильно верим в молодости. Жизнь духа в это время становится похожей на заброшенные памятники. На мифы и надежды уже нет сил. Больше веришь в удачу прожить еще один день и больше придаешь значения своим привязанностям. Вот я, например, точно знаю, что до конца дней буду нуждаться в "Мертвых душах" Гоголя... Так вот, я написал драму о людях, уходящих из жизни. А уход людей, уход поколения - это всегда горько. Внутренне этому противишься. И я стал писать комедию, о людях молодых, только недавно вошедших в активную жизнь, и вошедших в нее со своими мифами. Человек, особенно современный, живет в иллюзиях, в медийном, выдуманном мире. И вот у людей, получивших жалкий удар судьбы - всего лишь экономический кризис, - посыпались все мифы. Так что это за мифы были, что за вера?.. Я в слово "миф" вкладываю то, что составляет духовное "жизнеобеспечение" человека. Если этого нет - остаются только вода, кости и дерьмо.
РГ: С таким мироощущением трудно делать комедию.
Галин: В комедии, если она не "пуповая", грязная, дегенеративная дешевка, всегда скрыта грустная притча. И хоть главный объект комедии - счастье, где-то в глубине ее неизбежно угадывается трагедия. Комедия и трагедия это некая амбивалентность. Я помню, как я в детстве впервые ощутил, что мама умрет. И это меня пронзило. Из этого чувства родилась одна из первых моих пьес, "Ретро". Мне хотелось писать про стариков, мне казалось, что им надо дать немного любви. Мне тогда было чуть больше двадцати, и я не замечал этого странного чувства - верховенства молодости, юной плоти, которое появилось у меня сейчас. Все мы, тем или иным способом, боремся с несправедливостью человеческой участи: зачем мы умираем? И комедия родилась у меня как раз из желания какой-то легкости, счастья, несмотря ни на что. Желания противостоять смерти. Когда вышла во МХАТе моя пьеса "Тамада" в постановке Камы Гинкаса, критик Владислав Иванов сказал: "Галинская пьеса - это постоянная борьба со смертью". Он это сформулировал, а я уцепился.
РГ: Ваши милые герои необычайно интеллигентные для своего времени существа. Вы в самом деле думаете, что они тоже реальные дети нашего времени?
Галин: Первопричина этой истории - совесть, категория вечная. Один из моих героев (его играет Саша Хованский), "идиот", воспитанный матерью в гуманистических традициях, не может не ответить на любовное чувство, которое к нему питает нелюбимая девушка. Просто потому, что она - человек. Он ее не любит, но не может игнорировать ее чувство. Современная цивилизация построена как раз на обратном - на игнорировании личности человека, его чувств, хотя и провозглашает приверженность к гуманитарным ценностям. Но во всех мировых религиях дух противостоит телу, и любая попытка построить модели человеческого существования, где главенствует тело, обречена.
РГ: Памятник Грибоедова возник не случайно как место действия?
Галин: Конечно! Здесь - рядом театр "Современник", с которым в моей судьбе столько связано. Да и другой герой этой пьесы - поэт. Правда, ответивший на предложение времени и ставший пиар-менеджером (его играет Андрей Аверьянов, сам - и поэт, и драматург, и музыкант).
РГ: Как вам видится новое поколение "Современника"?
Галин: И актеры, о которых я уже говорил, и актрисы Елена Плаксина и Виктория Романенко для меня не только новое поколение "Современника", но и надежда на продолжение традиции русского психологического театра. Воспитанные в разных школах, они чувствуют ритм современного театра, им не привита театральная пошлость. Как важно, чтобы это поколение могло выразить себя, как сделали это когда-то основатели этого легендарного театра. С молодыми актерами "Современника" легко, они понимают жанр комедии и умеют его играть. Я всегда боялся пафоса - мне кажется, что все должно не насиловать человеческую природу, а быть сообразным ей. А зритель уже разберется. Что еще могу сказать про эту великолепную четверку?
РГ: Вам никогда не хотелось возглавить какой-нибудь театр?
Галин: Я никогда никем не собирался руководить. Я старался только победить свое рабское, жалкое чувство, которое во мне бывает, - когда я не могу выразить или не знаю, что мне сказать. Я всегда борюсь с собой, всегда что-то преодолеваю. Мне часто бывает неловко, стыдно. Я никогда не стремился и не стремлюсь к медийности. Текста нужно дождаться в тишине - это другой вид сублимации. Слово не терпит публичности, его природа иная.