Поделиться
Поставив в "Табакерке" "Волки и овцы", Константин Богомолов вступил на ту территорию, где до него безраздельно царствовала память о спектакле Петра Фоменко, поставленном еще в ГИТИСе, имевшем баснословный успех и превратившемся в миф о том, как легко, празднично, чередуя лиризм с острым и комическим гротеском, сестры Кутеповы, Галина Тюнина, Мадлен Джабраилова и Юрий Степанов играли эту необычайную пьесу Островского.
С первых же тактов своего саркастичного, полного злой и отчаянной иронии спектакля Богомолов настаивает на том, что ничего нежно-лирического в его истории не будет. Он усиливает едва намеченную у Островского тему ханжеского православия до гротескных масштабов. У него все - от Меропии Давыдовны в блестящем исполнении Розы Хайруллиной до "овечки" Купавиной (Олеся Ленская) - бьют поклоны, христосуются и показно крестятся на изящные провалы венских стульев, которые развешивают на стены вместо киотов там и тут. В сочетании с немецкими песенками 30-х годов, решительной заменой эротических подтекстов прямыми и агрессивными сексуальными действиями (Меропия Давыдовна здесь спит сразу с двумя управляющими - своим и купавинским, с которым, кстати, спит и она сама, холеная дорогая овечка), пьеса русского драматурга середины XIX века стремительно приближается к немецкой драматургии середины века ХХ.
И здесь Богомолов ведет себя настолько решительно, что оторопь берет. Против него - дивные, напоенные дыханием жизни сложные обертона лексики Островского, за него - прямота и трезвость его взгляда на циничное устройство жизни, в которой нет никого, кроме волков и овец.
Богомолов резко спорит с Фоменко, заменяя его нежные и игривые модуляции резким и определенным чувством разочарованного человечества, вписывая свою мрачную страницу в историю освоения русской классики ХХI веком. Но когда он сдвигает Островского в сторону брехтовского театра (об этом уже писали рецензенты), он не так уж далек от истины.
Дело в том, что в истории отечественной драмы не было более глубокого и подробного анализа "капитализма" в России, чем это сделал Островский. Именно потому его пьесы так решительно, как будто впервые, вошли в новый театральный контекст, что он смог вскрыть самые болезненные темы русского "денежного" беспредела.
У Богомолова "добрый" Лыняев (Павел Ильин своей мудрой флегматичной мягкостью заставляет вспомнить лучшие минуты в игре Степанова) соглашается быть "съеденным" милой "овечкой" Глафирой (тонкая, умная работа Анны Чиповской), которую он сразу называет волком. Здесь очаровательная "овечка" Купавина (шикарная и тоже знающая цену деньгам Олеся Ленская) имеет свой ясный расчет на Василия Беркутова (мощный, сдержанно-стильный Сергей Угрюмов), опасного и страшного хлыща из Петербурга, угрозами и террором готового запугать всех, кто стоит на его пути. Сцена, в которой он вымогает у Павлина (Ильяса Тамеева) подложные векселя, напоминает ночные обыски в традициях сталинского режима: дети плачут, жена воет, а он из запеленатого младенца жестом гестаповца извлекает нужные бумаги.
Мир волков и овец, озвученный православными молитвами и фашистскими песенками, кажется плоть от плоти сегодняшней жизни. Здесь взгляд Богомолова жестче, чем где-либо в его спектаклях. Неумело и истово крестясь на давно пустые божницы, быстро прижимая к стене врагов и согласуясь с собственной выгодой, персонажи его спектакля не то чтобы плохи - просто разницы между добром и злом не ведают. Они давно так живут. Они давно стали волками, и, кажется, единственная овца в их стае - это Тамерлан, собака неопределенного пола, самозаб венно любящая своего хозяина (Яна Сексте).