Поделиться
Такие события, как взрыв "Невского экспресса", не могут по своему значению быть локальными. Они относятся к такому роду событий, что потрясают всю страну. Что же происходит с нами, как реагирует общественное сознание на такие факты и информацию о них - об этом наш разговор с известным писателем, лауреатом премии "Большая книга" Алексеем Варламовым.
Российская газета : Алексей, что с нами происходит, когда мы трое суток не отрываемся от телевизора, поглощая информацию о подрыве "Невского экспресса"? Повышается ли тревожность? Появляется ли осторожность? Складывается ли набор "плохих чувств" - безысходности, обреченности?
Алексей Варламов : По-моему, здесь очевиднее всего эффект растревоженной раны. Последние годы мы, слава богу, жили без крупных терактов. И вот опять... Рану, что зажила, снова разорвали. Тут может возникнуть синдром возвращенной усталости. Наслоения этой беды на прежние.
И очень важный вопрос - как должны вести себя СМИ? Терроризм ведь только потому и существует, что о терактах пишут в газетах и показывают по ТВ. Если бы факты террора замалчивали, он обессмыслился бы, поскольку нужен не для того, чтобы убить 20 или 30 человек, а для того, чтобы запугать миллионы. Но замалчивать террор СМИ не могут по определению. И вот как из этих ножниц выйти? Думаю, что должна повышаться личная ответственность. Пока нельзя сказать, что мы находим правильный тон для рассказа о таких событиях. У нас новости, особенно по ТВ, содержат неоправданно высокий элемент зрелища. И особую зрелищность, как бы ужасно это ни звучало, приобретает катастрофа. Мне кажется, умные медийные головы должны понимать, что нельзя на таких трагических событиях возгонять рейтинги новостных программ. Что нужно находить такой тон, чтобы преобладало чувство скорби, а не жадного интереса и любопытства. Натиск телерубрик "сообщаем подробности!", "наш корреспондент - прямо с места события!" создает эффект зловещего шоу.
РГ : Вчера на лентах новостей появилось сообщение, что крушение "Невского экспресса" поменяло рейтинг цитируемости политиков.
Варламов : Тут действительно задумаешься, что может быть в кризисных ситуациях, нужна ну пусть не цензура, но что-то, что будет обрубать такого рода сообщения. Репортеры ведут себя как охотники. Политики слетаются как мухи. Толпа жадно смотрит. И должен быть кто-то, кто остановит этот поток ради инстинкта самосохранения. Не думаю, что это только наши российские проблемы. Но вот израильское общество при большом числе жертв терактов не оставляет ощущения травмированного.
РГ : Кого больше всего ранят подобные события? Интересно, что молодежь дает на такие события не только острую психологическую, но и творческую реакцию. Земфира "отпела" и взорванные самолеты (" Люблю твои запутанные волосы, прощай", "Никогда не угадаешь, где же он не приземлится"), и взорванное метро ( "И вместе взорвемся в метро").
Варламов : Какая бы утрата человека ни постигла, творчество - одно из лучших средств ее преодоления. В нем есть нечто побеждающее смерть, безнадежность, отчаяние. И это лучше, чем долбить с экрана "Новости - наша профессия", не задумываясь, какому психологическому воздействию подвергает людей та или иная новость.
Художественно осмыслить потери - через музыку, стихи - это все равно что поставить памятник. А памятники утешают близких. Я за творческое преодоление утраты. И рад, что более доверяющая жизни и безрассудная в хорошем смысле этого слова молодежь прибегает к творчеству. Думаю, что помогает здесь и личная религиозность человека. Атеисту через горе пройти труднее, чем верующему.
РГ : А какие положительные чувства могут вызвать такие события?
Варламов : Чувство солидарности, наверное, общей беды. Только есть ли оно у нас? Я помню лица людей в московском метро времен взорванных домов и захвата заложников в Буденновске и Беслане. Солидарность на них не прочитывалась. Было ощущение, что люди еще больше уходят в себя. Может быть, нам мешает настроенность на облегченное восприятие мира и культ успеха?
РГ : Общественное сознание не может держать 3-4-месячную паузу, пока работает следственная комиссия. Люди все равно набрасывают для себя какие-то первые объяснительные версии. Народ обычно смотрит крупно и делает глобальные выводы: вот в какое время мы живем. Так в какое время мы живем? Какие интерпретации лидируют?
Варламов : Нам нельзя успокаиваться, расслабляться и считать, что все самое страшное у России позади, она вступила в полосу стабильности. Мы по-прежнему находимся под прицелом. Наша беспечность - в чем-то спасительная, помогающая забыть тяжесть пережитого - одновременно приводит к расслабленности, невнимательности.
РГ : Такие события дробят и атомизируют общество?
Варламов : Не думаю. Но угрожают душевному здоровью и спокойствию, повышают тревожность, катастрофичность. Однако здравомыслящие люди понимают, что это беда, в которой трудно кого бы то ни было обвинять. Нельзя сказать, что нынешняя власть наделала те ошибки, за которые нас взрывают. Признаем очевидное: против нас, нашей цивилизации и нашей земли идет война.
РГ : В нашей еще не остывшей истории XX века остались образцы правильной реакции на трудности?
Варламов : Лучшим историческим примером мне кажется то, как Русская православная церковь отнеслась к началу Великой Отечественной войны. Тогдашний Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий заявил совершенно недвусмысленную позицию и написал свое воззвание к "братьям и сестрам" раньше, нежели Сталин. Мне как члену Церкви и гражданину очень важна реакция Патриарха и иерархов Церкви на такие события, их голос кажется наиболее вразумляющим и обнадеживающим. Покойный Патриарх Алексий II выступал с сочувствием и состраданием к жертвам террора. Патриарх Кирилл высказался более жестко против его виновников, призвал народ не впадать в отчаяние, и в этом есть рациональное зерно. В любом случае религиозная составляющая важна и психологически. Я помню, что при прежних терактах в Церкви предлагалось относить людей, павших жертвами терактов, к мученикам.
РГ : Недавно Церковь специально поминала погибших в ДТП. Может быть, будет введен день поминовения погибших от терактов?
Варламов : Это было бы очень разумным.
РГ : Однако, по свидетельству священника, ехавшего в "Невском экспрессе", лишь 20 процентов из непострадавших пассажиров пришли на помощь пострадавшим, в том числе психологически - согреть, подержать за руку, сказать добрые слова. Появились комментарии, что в "Невском экспрессе" ехали богатые люди, долго идеологически иссекавшие в себе гуманизм и милосердие в пользу прагматизма и индивидуализма.
Варламов : Я читал на сайте "Татьянин день" статью протоиерея Александра Степанова, ехавшего в том поезде. И у меня осталось ощущение, что люди, когда случается явная беда, не раздумывая, приходят друг другу на помощь. Так было там. А что касается 20 процентов, то как в ночи можно сосчитать процент помогающих? Да и те, кто не помогал, может быть, были в шоке. И не думаю, что в "Невском экспрессе" ездит один высший класс, которому ни до чего нет дела.
РГ : Как вы считаете, возгоняющая рейтинги информация о ДТП, катастрофах, терактах не должна ли балансироваться положительными новостями?
Варламов : Это не выход, поскольку возникнет ощущение фальши, наигранной бодрости и в конечном счете лжи. Мне кажется - и я об этом говорил на недавней встрече писателей с премьер-министром, - что в последние годы информационная, просветительская политика в нашей стране направлена на маргинализацию. Это заметно и по ТВ, и по резко опускающейся планке культуры в школе. Иногда создается такое ощущение, что у нас специально даже не воспитываются, а выращиваются люди, которые ни в коем случае не должны думать - только исполнять и потреблять. Именно это приводит к духовному ослаблению и оскоплению страны. И в таком состоянии весть о катастрофе воспринимается обществом более болезненно, разрушительно и непредсказуемо. И, напротив, меньше психологических травм получит общество, стоящее на более высоком уровне самосознания. Поэтому самой грамотной защитой от любых угроз были бы усилия по превращению России в страну людей думающих, мыслящих, сострадающих, сочувствующих. Дело ведь не в том, что государство сознательно действует по-злодейски или по чьим-то конспирологическим сценариям превращает своих граждан в дебилов и зомби, а в том, что усилия в обратном направлении не заметны. С одной стороны, есть успехи в области культуры, изысканные театральные и кинопостановки, книги, литпремии, но все это для узкого круга людей. А для большинства - школа с ЕГЭ, телевизор с сериалами, "Комеди Клабом" и прочей ерундой. И этот культурный разрыв становится все больше и больше. А он не менее опасен, чем разрыв социальный. Сто лет назад мы уже через это проходили. И в таком обществе катастрофы действуют разрушительнее. Так что если мы действительно обеспокоены своей безопасностью, то рецепт один - повышать духовный иммунитет. И у государства должна быть к этому воля.
Опросы
По данным фонда "Общественное мнение", террористические акты в России 5 лет назад воспринимались как обычный элемент повседневной жизни. И любой взрыв часто воспринимался прежде всего как очередной теракт, и лишь во вторую очередь для его объяснения люди искали другие причины.
По данным социологов ФОМ, 63 процента россиян в 2004 году, после взрыва в московском метро, боялись стать жертвами терактов, 31 - не боялись. Показательно, что и жители мегаполисов, и жители малых городов, и жители села в равной мере боятся стать жертвами терактов (при этом, как ни парадоксально, жители больших городов боятся этого чуть меньше).
В целом по России 58 процентов опрошенных полагали, что там, где они живут, может произойти крупный террористический акт. При этом "страх перед терактом" был не слишком тесно связан с ощущением реальной угрозы. Социологи предполагают, что это было проявлением ощущения собственной незащищенности, манифестация некоего общего уровня социальной тревожности.