Поделиться
В программе концерта, который под управлением Солженицына даст в субботу Симфонический оркестр филармонии, - музыка Бетховена, Моцарта, Берлиоза.
Игнат Александрович загодя приехал в Северную столицу, чтобы подготовиться к выступлению. В перерывах между многочасовыми репетициями пианист и дирижер с мировым именем нашел время для беседы с корреспондентом "Российской газеты".
Российская газета: Скажите, пожалуйста, Игнат, что определило выбор столь непростой для любого музыканта программы?
Игнат Солженицын: Сначала скажу о "Фантастической симфонии" Берлиоза, которая будет завершать концерт. Надо иметь в виду то прекрасное обстоятельство, что эта музыка, рожденная много-много десятилетий назад, продолжает удивлять и сегодня. Берлиоз - композитор сложный. Кто-то ставит его на первое место, для кого-то он менее важен. Но его произведения, что бесспорно, изменили весь курс, направление музыкальной истории. Удивительно, насколько свежо звучит сегодня "Фантастическая симфония". Ее оркестровые эффекты мало кому по силам. Вообще мало кто так владел оркестром, как сам Берлиоз. Что касается увертюры "Леонора" N 3 Бетховена, то здесь надо иметь в виду, что он написал единственную в своей жизни оперу "Фиделио" и это свое единственное чадо, рожденное в муках, продолжал постоянно редактировать. Больше всего его беспокоила увертюра. Он написал их 4. Одна из самых великих увертюр в мировой музыке. У Бетховена всегда на первом месте - душа. Отсюда и мой выбор.
РГ: Вы начинали свою музыкальную карьеру как пианист, достигли на этом поприще известности. Что подтолкнуло вас стать еще и дирижером?
Солженицын: Любовь и увлечение оркестровым репертуаром. С самого раннего возраста я знакомился с ним раньше, чем с фортепианными партиями, хотя и думать не думал тогда быть дирижером. Я поглощал их в большом количестве. А со временем осознал внутреннюю потребность заняться дирижированием. Это очень нужное для меня занятие.
РГ: В каком качестве вы чувствуете себя более уютно - исполнителя или дирижера?
Солженицын: Уютно я себя в музыке вообще не чувствую. Настолько трудно исполнять произведения мастеров, настолько далеки мы остаемся от идеала! В принципе ощущения у меня одинаковые - что за фортепиано, что за дирижерским пультом. Поэтому продолжаю заниматься и тем и другим.
РГ: Композитор Скрябин считал, что музыка будет сильнее воздействовать на слушателя, если добавить к исполнению световые эффекты, пластические этюды. Лично вам зрительные впечатления не мешают воспринимать музыку?
Солженицын: В большинстве западных оркестров, особенно в США, прослушивание музыкантов происходит обычно за ширмой. Чтобы на тех, кто слушает, не влияли внешний вид и возраст исполнителей. Безусловно, когда присутствуют глаза, впечатления от музыки несколько меняются. Что касается моих личных предпочтений, то, бывая на концертах, я стараюсь сесть за сценой или сбоку таким образом, чтобы наблюдать за дирижером, за тем, что у него на лице. Потому что дирижер играет важнейшую функцию передачи мысли композитора оркестру. И он обязан показывать не столько руками, дирижируя, сколько лицом - бровями, глазами. По мне - так лучше слушать с открытыми глазами. В той же "Фантастической симфонии" Берлиоза много чего интересного происходит. Много эффектов. Я люблю смотреть на ударные инструменты. Кто-то готовится театрально к каждому удару, кто-то вообще не готовится... Если же слушать "Квартет" Бетховена или, скажем, "Мессу" Гайдна, то тут не на что смотреть, тут сама музыка за себя говорит, проникая в душу. Во всяком случае стесняться смотреть нечего.
РГ: Скажите, пожалуйста, помогает вам в вашем творчестве имя отца - великого писателя Александра Солженицына?
Солженицын: Оно сыграло свою роль, конечно, в начале моей карьеры. И будет, думаю, играть всегда. Особенно в нашей стране. Хотя я сам, как мне кажется, пытаюсь всю жизнь идти своим путем. С огромной любовью, с уважением относясь к своему отцу, я вместе с тем понимаю, что его имя не научит и не поможет красиво спеть или правильно сбалансировать оркестр.