Михаил Пиотровский: Эрмитаж может быть и на обертках гамбургеров

Накануне этого двойного юбилея корреспондент "РГ" встретился с Михаилом Пиотровским.

Российская газета: Михаил Борисович, не только вы, но и Эрмитаж отмечает очередной день рождения. Вокруг него все меняется. А внутри? Прежний музей сильно отличается от нынешнего?

Михаил Пиотровский: Цель Эрмитажа по-прежнему одна - лечить души, воспитывать хороший вкус. Со временем это становится все важнее, потому что музей - один из немногих хранителей подлинности. Тут вещи сами говорят с человеком - без посредников. Промывание мозгов в музее минимально.

РГ: Кризис коснулся музея? Сказалась ли экономика на чисто бытовых вещах: ваших знаменитых котах или бабушках-смотрительницах?

Пиотровский: На котах и бабушках - нет (смеется). Надбавок и премий стало меньше, но средний заработок наших работников по итогам года составил 21 тысячу рублей в месяц. Для Петербурга это не так уж и мало... Кризис затронул Эрмитаж, но количество посетителей не уменьшилось. И в трудные времена люди ходят в музеи, и даже охотнее, чем всегда. Не только потому, что музей - сравнительно дешевое развлечение, но и из-за его терапевтической роли.

РГ: А тапочки для посетителей пропали не из-за кризиса?

Пиотровский: О тапочках - серьезно. Тапочки для Эрмитажа - вещь мистическая, почти как легендарный романовский сервиз... И сегодня у нас можно взять тапочки, если у вас, например, длинные и острые каблуки с гвоздиками. В некоторых интерьерных музеях иногда тоже надевают тапочки. Есть они и в Меншиковском дворце. А в Лувре, нью-йоркском Метрополитен и большинстве музеев их нет... Почему так? Посчитайте сами. В день Эрмитаж посещают 12,5 тысячи человек. Это же сколько ящиков тапочек для такой оравы надо?! И какая в связи с их надеваниями-сниманиями возникнет толчея? Она будет еще больше задерживать людей. Пыль, поднявшаяся от тысяч тапочек, затмит красоту шедевров.

А отсутствие тапочек - своеобразный фирменный жест гостеприимства. Честно говоря, меня самого просто злит сам факт их надевания в музее, причем в любом - ты ощущаешь себя так, как будто тебя впустили в некое место, где ты можешь как-то навредить и от тебя это место оберегают. Это психологически неприятно. Я, кстати, очень не люблю в гостях снимать ботинки и возиться с тапочками. Вот дома - другое дело. Может быть, здесь и лежит водораздел между музеем и домом... Кроме того, в тапочках опасно ходить по мраморным лестницам: они скользят, соскакивают. Что же касается сохранности эрмитажных полов - все они покрыты защитным лаком.

РГ: Недавно была обнародована цифра: доход Эрмитажа от коммерческой деятельности составляет около 10 миллионов долларов в год. Это плата в том числе и за использование бренда. Например, на шоколадках или на календариках...

Пиотровский: Да, и на них тоже. Но реальные деньги приносит, например, лицензирование производства музейных сувениров. А шоколадки - это культурная агрессия. Мы по-хорошему агрессивно стараемся ввести людей в мир искусства самыми разными способами. Мы обещали, что завесим весь Петербург картинами на билбордах, и это произошло. Пусть люди видят красивое!

РГ: Вы готовы к тому, чтобы Эрмитаж был на обертках гамбургеров?

Пиотровский: Ну, если на салфетках будет написано: "Берегите культуру!", или "Берегите историю Петербурга!", или, скажем, "Долой "газоскреб"!", - я всецело "за". На банках кока-колы были слова: "Сохраним культурное достояние вместе", а часть вырученных средств шла на реставрацию и реконструкцию центра города.

РГ: Недавно вы открыли выставочные центры на Западе - в Амстердаме, Лас-Вегасе и Лондоне. А зачем? Пусть лучше иностранцы едут к нам и оставляют валюту в России.

Пиотровский: В том-то и дело, что к нам едут мало. И в ближайшее время больше не будут. У нас до сих пор еще столько бытовых проблем, что иностранцы один раз приедут, а второй - уже подумают. Даже ради высокого искусства. Кроме того, наши зарубежные центры побуждают тех, кто еще тут не был, посмотреть Эрмитаж воочию - это как бы наша реклама...

РГ: А может, ваша миссия больше в том, чтобы открывать такие центры в родной глубинке?

Пиотровский: А мы и открываем, наш центр в Казани не уступает амстердамскому, у нас ежегодно около десяти выставок в России - в Липецке, Екатеринбурге, Великом Новгороде... И вообще, это очень плохое слово: "глубинка". Это все - Россия. Мешает вечная проблема с перевозками. Попробуйте-ка по нашим дорогам перевезти мировые шедевры! Никакая компания не застрахует бесценные полотна, которые поедут, скажем, грузовиком в Омск или Томск. И на железной дороге та же история.

Вообще-то, искусство принадлежит людям, и это не пустая фраза. Иногда мы должны думать об искусстве прежде, чем о человеке. Этого, кстати, люди с потребительскими мозгами и не понимают - что есть картины, за которые можно отдать жизнь. Чтоб спасти - как, например, "Данаю"...

РГ: Иными словами: "Есть права человека, но выше их - права культуры". В чем это выражается на бытовом уровне?

Пиотровский: Например, во всех музеях запрещено есть и пить в залах. В кафе и ресторанах на территории музея - пожалуйста. В каком вы виде - тоже небезразлично.

РГ: То есть фейс-контроль все-таки есть?

Пиотровский: Контроль одежды. У нас запрещено ходить в верхней одежде. Тут как-то пришел мужик в плаще и сказал, что ему некогда раздеваться, начал скандалить. Его не пустили. Он подал на Эрмитаж в суд. Суд мы выиграли... Что же касается прав культуры... В блокадном Ленинграде все сады остались на месте - их не срубили. Там не стояли заградотряды и не охраняли каждую яблоню. Это из таких... немножко чудес. Тут сыграл роль наш, питерский менталитет. Здесь мы сходимся с религией: приоритетом должно быть сохранение культуры для следующих поколений. Мы - хранители, а не хозяева.

РГ: Вы как-то заметили, что мы и США - дикие страны. И у них, и у нас привыкли, что в приемной должен висеть начальственный портрет...

Пиотровский: Да, в потребности обязательно иметь на стене портрет вождя есть нечто варварско-примитивное. У меня в кабинете тоже есть такая картина: императрица Екатерина. Ну хочется иметь рядом какого-то идола! В Европе этого меньше: они не привыкли обожать начальников. А в Америке, хотя и клянут на чем свет своих президентов, портреты тем не менее вешают. Этот стадный инстинкт роднит нас - так же как и гигантские просторы... На мой взгляд, Москва сейчас больше всего похожа на Лас-Вегас - из-за стиля оформления улиц. Там тоже много яркого кича, "липы", ненастоящего. Бутафория выставлена напоказ. Это не так уж плохо: народу нравится, в том числе и приезжим.

РГ: Часто Эрмитаж сравнивают с Диснейлендом, потому что там слишком много копий, а не оригиналов. Особенно, скульптур...

Пиотровский: Это полная чепуха! И к тому же криминальная... Есть музеи, специально созданные для экспозиции копий. А Эрмитаж - музей подлинников. У нас действительно много древнеримских копий с древнегреческих оригиналов. Ну и что? Говорят: "А у них там все подменено...". А потом имеют свою выгоду... Однажды в Турции арестовали жулика, у которого оказалось много копий с ценных картин. Легенда была такая: это, мол, все захвачено в Кувейте во время иракского вторжения. Полотна же украдены из Лувра и Эрмитажа... Турецких полицейских наградили за раскрытие кражи века, а настоящие картины тем временем оставались на своих местах в музеях... Другой мотив: "А они там ничего не умеют хранить, пошлем-ка мы других - люди в погонах справятся лучше, чем эти несчастные искусствоведы... Или, говорят: ну, куда нам столько много? Уже некуда складывать в хранилищах. Давайте, что-то оставим, а что-то продадим... Так сплавили значительную часть наших коллекций после революции в 20-е годы. Николай I тоже продавал экспонаты, но не ради денег, а, так сказать, чтобы почистить коллекцию.

Навет о копиях повторяется рефреном, поскольку для кого-то в нем есть смысл и интерес. Но шедевр подменить невозможно, а не шедевр - не имеет смысла, расходы больше чем прибыль. Шедевры всегда на виду, их постоянно видят тысячи глаз, у них неповторимая аура. К тому же у каждой такой вещи есть реставрационное описание, рентгеновские снимки, съемка в инфракрасных лучах. Нельзя подделать все пятнышки и трещинки в полотне "Возвращение блудного сына", подробно описанные реставратором.

РГ: Ваша фраза: "Все говорят: "русский путь", "русский путь"... Есть, скорее, русские рецепты решения проблем... А есть ли эрмитажные рецепты для сохранения и модернизации страны?

Пиотровский: Прежде всего воспитание собственного исторического достоинства. Культурное наследие - наша главная национальная идея. Не нужно выдумывать какие-то фантастические цели. Нам надо просто быть достойными своих предков. Все время прикидывать: а я соответствую им? Так и мы в Эрмитаже думаем: соответствуем ли мы духу этих дворцов? В тапочках - точно нет... Это не выискивание всего самого хорошего в своей истории и не поиски врага, а выполнение заветов своих отцов... В нас есть некая ущербность, комплекс неполноценности, из которого выходят низкопоклонство и шапкозакидательство. Но эта ущербность на пустом месте. В нашей истории были и великие, и позорные страницы. И что из этого?.. Я придерживаюсь девиза джингоистов Великобритании: "Моя страна может быть не права, но это - моя страна". Не "эта", а именно "моя", "наша". Какая есть.