Поделиться
Уже в первые дни показа сериала "Школа" на Первом канале прошло его обсуждение. Беспрецедентный случай: мы увидели из 60 серий три - а уже дым коромыслом. Это был эффективный рекламный ход: к телевизору прилипли все, кто клюет на скандал. И кто не клюет - тоже. Чтоб не отставать от злобы дня.
Теперь нет издания, которое не дало бы кадр из фильма на обложку. Уже все взяли интервью у режиссера Гай Германики. Уже пошли депутатские протесты, уже встревожены учителя, уже бежим спрашивать школьников: вы такие? "Мы не такие!" - отвечают. Или: "Такие, но не мы!" Всех волнует: правда ли то, что нам показали? "Да, это беспощадная правда", "общество узнало себя в зеркале "Школы" - делается вывод из самого факта поднявшейся шумихи.
Разберемся: что есть правда в искусстве? Забудем о зеркале - это красивая натяжка. В кино жизнь отражает не слой амальгамы, а живой субъект - автор. Это его глазами мы смотрим, это уровень его образованности, душевного развития и интеллекта определяет и отбор, и качество, и смысл показанного. И общаемся мы в искусстве не с отображенной жизнью как таковой, а с автором. Жизнь, "отраженная" Чеховым, принципиально отлична от жизни, "отраженной" Булгаковым или Зощенко. И занимает нас при чтении или просмотре не эта жизнь как таковая (мы, как правило, в этой жизни живем сами), а система авторских взглядов. Личность автора. Его позиция. Его мысли по поводу показанного.
Эта азбука наших отношений с искусством отчего-то постоянно уходит из поля зрения спорящих о фильме Германики.
Итак, показанное в фильме - всего только видение школы, присущее персонально Германике. Можно ли доверять ее свидетельствам?
Цитирую ее интервью полуторагодовой давности: "Я вообще не в теме, про школу ничего не знаю. Мне ужасно было в школе. Меня оттуда выгнали вообще". Почему выгнали? "Я просто не хотела учиться, не могла там существовать. У меня был конфликт с обществом. Я сидела в детской комнате милиции". Почему ей не показалась школа? "Там прививают любовь к литературе, но мне было гораздо важнее пойти на дискотеку, чем учить историю".
В паре этих фраз исчерпаны и сюжет, и смысл как сериала "Школа", так и фильма Германики "Все умрут, а я останусь", который тоже заслужил на ТВ горячие дискуссии. Все дискуссии начинались с дезы: "Не забывайте, что вы имеете дело с каннским лауреатом, получившим Пальмовую ветвь!" - говорил Максим Шевченко, ему вторили почти все СМИ, писавшие о фильме. И никто уже не помнит, что фильм в конкурсе не участвовал, а был показан в побочной программе Каннского фестиваля "Золотая камера", где оценивают изобразительное решение картин, и получил там не приз, а "специальное упоминание" жюри.
Итак, девушка покинула школу ради дискотеки и теперь выступает всенародным обвинителем ненавистной ей школы. Какое из обвинителя зеркало!
"Школа" так бесформенна и скучна потому, что там есть жизнеподобное копошение, имитирующее спонтанность, но нет сюжета авторской мысли. Более того - нет самой мысли. Есть эмоциональное неприятие - это да. Неприятие чего? Плохих учителей, неспособных увлечь? Но мы видели плохих учителей и в фильмах "А если это любовь?", "Друг мой Колька", "Доживем до понедельника" - что тут нового? А вот оно, новое! Открытие, доступное младенцу: мороженое вкуснее каши, а дискотека интереснее литературы. На экране училка что-то там гундосит про гражданскую лирику Пушкина - а в классе идет совсем другая жизнь: там "не хотят учиться, а хотят жениться".
Если бы "Школа" открыла нам глаза на процветающий в школьной среде митрофанушкин комплекс - ее автор стал бы новым Фонвизиным. Но "Школа" митрофанушкин комплекс не отражает, а выражает, в ней этот комплекс обрел авторский голос. Он громко заявляет свои права и по праву мифического "обладателя Пальмовой ветви" претендует на авторитетность высказывания. Перед нами злоба дня не в фигуральном, а в прямом смысле слова: человек озлоблен на учительскую породу, которая вечно говорит о непонятном и заставляет это непонятное постигать. Это бунт бессмысленный (Германика не способна предложить конструктивных идей и изумляется, когда ее спрашивают, для чего, кроме денег, она сняла фильм) и - да, "беспощадный".
Еще один аргумент поклонников фильма: "Школа" говорит о проблемах школы доступным молодежи языком. Стало быть, целевая аудитория фильма - школьники. Тогда встречный вопрос: мы что, именно от школьников ожидаем срочных мер по изменению прогнившей школьной системы?
И потом, что такое "доступный язык"? Тот, что нас окружает в повседневной жизни? Но разве это один язык? Профессора окружает одна языковая среда, уголовника - другая, студента-гуманитария - третья. Когда на экране герои ботают по фене, авторы что, хотят привлечь к произведению искусства уголовников? Нет, нормальный автор пользуется "феней" как краской, оставаясь в рамках литературы, доступной не только уголовникам. Но для этого он должен владеть и классическим языком, хранителем которого всегда выступало национальное искусство.
А что такое язык, "доступный молодежи"? Учителя пытаются внедрить в их сознание поэтику Пушкина или Чехова, романтику раннего Горького, метафоричность Гоголя... И вот, оказывается, их усилия смешны - молодежи, мол, куда ближе ее сленг. Но сленг меняется каждые три года, а язык Пушкина вечен. Германика, которой учиться было скучно, может этого не знать. Но мы даем ей возможность переучивать на свой лад других - вот о чем спор.
Я думаю, правы учителя, которые бьют тревогу. Сделанный с таких позиций фильм не просто обрушивает саму идею учительства, но и танцует над нею дикарский танец победы. К моменту, когда по экранам проползут все 60 серий, нам не плохих учителей развенчают - любая попытка обратить школьника лицом к знаниям, увлечь его Пушкиным и внедрить в него чувство ответственности будет вызывать только веселый смех буйно размножившихся митрофанушек. Потому что показанное на многомиллионных экранах, хотим мы того или не хотим, либо утверждает в жизни некий стереотип поведения, либо его разрушает. Вот какую важную миссию мы доверяем кино и телевидению.
Иные коллеги при одном упоминании о воспитательной роли искусства приходят в ярость: что за соцреалистические бредни! Они не согласны с классиком, считавшим, что искусство всегда, хочет оно того или нет, "читает живой урок". Но это так. Если нам не читают урок Александр Пушкин с Антоном Чеховым, то читают Оксана Пушкина с Веркой Сердючкой. И не хотят, возможно, но - читают. Просто потому, что оказались на массовой трибуне под названием ТВ. "Тот, кто делает фильмы для широкого зрителя, определяет направление образа мыслей, нравственное и психологическое состояние целых народов" (Федерико Феллини).
Когда-то Институт кинематографии среди абитуриентов отдавал предпочтение людям, хотя бы немного хлебнувшим жизни. В этом был смысл: учительство, которым по определению является кино, требует человека со сформировавшимися нравственными принципами. Если черенок попытается обтесать дерево жизни по своему образу и подобию, жизнь пойдет вспять.