Поделиться
Гость редакции генерал-лейтенант юстиции, заместитель министра - начальник Следственного комитета при МВД РФ Алексей Аничин рассказал о самых громких и сложных делах, которые расследует его ведомство.
Российская газета: В последнее время по запросам России из-за границы стали регулярно выдавать наших граждан, которые ударились в бега. У вас много людей, которых бы вы хотели встретить в аэропорту?
Алексей Аничин: Хватает.
РГ: Самые интересные из беглецов кто?
Аничин: Гуцериев.
РГ: А на какой стадии находится его дело?
Аничин: Уголовное дело пока приостановлено. Мы сняли налоговые претензии к нему по решению Высшего арбитражного суда. Но незаконное предпринимательство - это преступление средней тяжести, оно осталось.
РГ: Надолго ли дело приостановлено?
Аничин: Пока Гуцериев не появится. И не ответит на вопросы следователя. По делу проходят четыре человека - Гуцериев, Бахир - его заместитель и два руководителя предприятия. Пока расследовали дело, первым убежал Гуцериев. Потом скрылся Бахир, позже - Еланский. И только последний из четверки остался. В отношении него мы уголовное дело выделили и закончили. Теперь этого человека уже осудили. Дали небольшой срок, поскольку преступление не тяжкое. Тогда, глядя на мягкий приговор, вернулся Еланский. Его тоже осудили. Условный срок дали, штраф. Ждем, когда остальные вернутся.
РГ: А если налоговые претензии к Гуцериеву сняты, какие остаются?
Аничин: Незаконное предпринимательство. Он добывал нефть сверх установленной квоты. И не платил с этого налоги. Схема преступления была стандартная: свои фирмы создаются по ту сторону границы, им продается нефть по дешевке, и соответственно все платежи в России исходят из этой цены. А заграничные фирмы ставят на уже свой товар мировые цены. По такой схеме очень многие работали. Тот же Ходорковский. Никакого тут ноу-хау у Гуцериева нет.
РГ: Чем сегодня занимается Следственный комитет при МВД?
Аничин: Мы берем себе самые тяжелые, масштабные и сложные для расследования дела со всей страны. Такие, где фигурируют очень большие суммы. И так называемые резонансные дела. Они могут не быть очень большими, но всегда в центре внимания общества. А еще наше все, что связано с международными преступлениями. В самом Следственном комитете не очень много сотрудников, следователей ниже майора нет. Но это элита.
В целом силами милицейских следователей расследуется 2 миллиона уголовных дел. Можно сказать по-другому: мы расследуем 80 процентов преступлений, содержащихся в Уголовном кодексе.
РГ: Попытки оказать на вас давление бывают? Как они выглядят: телефонный звонок, запись на прием?
Аничин: Честно скажу - таких попыток не бывает. На меня никогда не пытались давить. Если кто-то наверху и заинтересуется каким-то делом, то просто попросят доложить, что к чему. Без всяких пожеланий, а тем более давления. А извне на меня выходить - бесполезно.
РГ: Какие у вас сейчас самые интересные дела?
Аничин: Это смотря с чьей точки зрения. Те, что важны для профессионалов, могут быть неинтересны читателям. Очень серьезным было так называемое "крабовое дело", которое уже отправлено в суд.
О нем писала ваша газета. Преступники ловили у нас краба, перегружали его в наших территориальных водах в трюмы иностранных судов. Краба увозили за границу, там легализовывали, после чего продавали на рынках в США. Мы долго его не возбуждали, проводили оперативную разработку и ожидали прибытия в страну главного фигуранта, но он не приехал. Возбудили дело после того, как получили достаточно доказательств преступной деятельности данной группы. И уже в ходе расследования задержали организатора - гражданина США, который все-таки приехал в нашу страну. При нем оказался ноутбук, в котором был весь расклад по крабовому "бизнесу" - кому, что и сколько.
Не менее интересным оказалось дело о большой контрабанде на Дальнем Востоке. Контрабанда шла эшелонами из Китая. Туда выехала группа сотрудников. Начали смотреть пограничные переходы, таможенные терминалы. Нас интересовала конкретная фирма, но мы вынуждены были проверять весь товар, чтобы выбрать "свой". Удивительно, мы тогда ни одного килограмма легального груза вообще не нашли.
РГ: На самом деле у вас очень громкие дела. Такие, где речь идет об угрозе для экономической безопасности страны.
Аничин: Нам никто таких дел специально не дает. Мы сами возбуждаем их только по материалам, которые идут из департамента экономической безопасности и департамента уголовного розыска. И лишь после их работы следователь, оценив собранные материалы, возбуждает уголовное дело.
Пять лет - не срок
РГ: Что-то изменилось в связи с кризисом у ваших "подопечных"? Не так давно основой преступлений были липовые фирмы, открытые на паспорта пенсионеров, студентов, умерших. Через такие фирмы отмывались большие деньги.
Аничин: Ничего. Те же фирмы, те же паспорта.
РГ: А можно законодательно что-то изменить?
Аничин: Пять лет назад, когда только началось рейдерство, наш Следственный комитет разработал предложение о внесении изменений в Уголовный кодекс, а также в другие законы. Мы предлагали пересмотреть порядок регистрации фирм, чтобы, например, человек лично, а не по почте предоставлял документы для регистрации. И предъявлял при этом паспорт. Плюс налоговые органы должны получить право проверять, что это за фирма. Тогда эти предложения не были реализованы. Сейчас некоторые эти наши предложения заинтересовали законодателей. Возможно, они будут реализованы.
Мало кто знает, что квалификация рейдерства как преступления - это заслуга наших следователей. До этого, примерно в 2002-2003 годах, на захват смотрели как на гражданско-правовые отношения. И всех отправляли в Арбитражный суд. Люди кричали: нас захватывают! Но их не слышали. И только Следственный комитет сказал: нет, это уголовно-наказуемое действие. Кстати, тогда и первое уголовное дело появилось. Оно было по подмосковному Ступину.
РГ: Что в рейдерстве изменилось с тех пор?
Аничин: С правовой точки зрения ничего не изменилось. Захватывают все, начиная с аптек и кончая оборонными предприятиями. Больше всего захватов в Москве, Петербурге, Свердловске. И чуть поменьше в других местах. По Москве сегодня примерно 44 таких уголовных дела.
РГ: Преступления, которые в народе называют "черным риелторством", входят в сферу вашей компетенции? Люди спрашивают, что им делать, когда они оказались в безвыходной ситуации.
Аничин:
Если к нам обращаются, мы ищем виновных, доказываем вину и передаем дело в суд. К сожалению, доказывать такие дела нелегко, а главное, собственность человеку вернуть фактически невозможно, потому что его квартиру к тому моменту пять или шесть раз уже перепродали.
Это в том случае, если квартира уже есть, а бывает, что деньги собирают под квартиру. Помните дело "Гарантинвеста"? Тогда порядка 30 субъектов Федерации пострадало от этой финансовой пирамиды. Мы это дело расследовали. Фирма работала по принципу партнерства, вы приносите две тысячи, потом приводите пять человек, они тоже по две тысячи, вы получаете прибыль, обычная схема.
К сожалению, бывают случаи, когда черные риелторы несчастных стариков убивают. Поэтому такие дела, со смертельным исходом, уходят в СКП при прокуратуре РФ.
РГ: Эта технология отъема жилья иногда включает в себя участкового, "скорую помощь", домоуправление, нотариуса. Схема не меняется?
Аничин: Как она будет меняться? Ведь неизменна сама схема прохождения документов. Объем задействованных сторонних лиц бывает разный. Разные подходы - кто-то ищет бедолаг через милицию, кто-то в регистрационной службе, некоторые работают с чиновниками мэрии. Но чаще всего мы сталкиваемся с нотариусами.
Слить, но не взбалтывать
РГ: Уже давно идут разговоры о создании единого следственного комитета. Считаете ли вы это целесообразным и что это объединение даст?
Аничин: Если отвечать односложно, я скажу - нет, такой орган не нужен. Я был студентом первого курса и уже слышал рассуждения о едином комитете. Но тогда под такими предложениями была почва - обоснованно считалось, что в одном органе - прокуратуре - не должно соединяться и следствие, и надзор за ним. Сейчас же ситуация другая. Предлагая создать единый следственный орган, нужно ответить на вопрос: для чего? С какой целью? Внятного ответа на эти вопросы не дается. Говоря о едином комитете, часто проводят аналог с ФБР. Но ФБР больше похож на наше МВД. Там компетенция делится между федеральными службами, правоохранительными службами штатов и муниципалитетов. И ФБР занимается всем - и расследованием, и розыском, по структуре это не следствие. Такого следствия, как у нас, больше нет нигде.
РГ: В чем конкретно порочность объединительной идеи?
Аничин: Следствие без розыска не может существовать. Если следствие отделить от розыска, будет делиться и ответственность. Есть и другие соображения. Если принимать такое решение, то на полтора-два года следствие будет практически парализовано, особенно по сложным экономическим делам. Плюс - финансовые затраты. Давайте посчитаем: в прокуратуре следователей 16 тысяч, у нас - 54 тысячи. У них зарплата в разы выше, чем у нас. Сколько надо будет денег на одну только зарплату следователям, ее же не будут понижать. Плюс затраты на те же помещения, тот же транспорт, оргтехнику.
РГ: Вообще ничего не трогать?
Аничин: Следствие нуждается в реформировании, оно очень тяжелое, очень затратное по времени, по материальным ресурсам, по человеческим ресурсам. Оно в основных положениях не менялось с советских времен, но сейчас мы живем в другом обществе. Поэтому следствие нужно кардинально реформировать в соответствии с современными правовыми принципами. Новые принципы в уголовном процессе появились, которых раньше не было, а следствие осталось как замороженное и никто не задумывается, а в каком виде оно нужно сейчас. Например, оно во многом дублирует оперативно-розыскную деятельность. Представьте: совершается преступление, кто совершил - неизвестно. Розыскники опрашивают людей, следователи потом их же допрашивают. Розыск проводит свои мероприятия, а мы все это должны повторять, потому что у нас такой уголовный процесс. Надо убрать дублирование. Есть еще целый ряд проблем в следствии, которые нужно решать.
По сути что такое возбуждение уголовного дела? Это начало процедуры уголовного преследования. Если нет фигуры, кого мы преследуем? Есть проблема: заказные уголовные дела. Поскольку наш закон допускает возбуждать уголовное дело без лица, так пожалуйста. Возбуждается уголовное дело, допустим, по какому-то факту, и начинают кого-то этим уголовным делом "прессовать". Если добиваются своего, дело прекращается и никакой ответственности никто за это не несет, потому что дело возбуждалось не в отношении конкретного лица, у человека нет статуса подозреваемого, обвинение никому не предъявлялось.
РГ: Это будет панацеей от заказных дел?
Аничин: Панацеи нет. Но это определенный шаг, и достаточно существенный. Если возбуждается дело в отношении конкретного лица и потом не подтвердится его вина, по закону предусмотрена за это ответственность. Человек получает право на реабилитацию, а у следователя получится по сути незаконное уголовное преследование.
РГ: Как долго может расследоваться дело?
Аничин: В УПК срок установлен - два месяца. Не укладываемся, приходится продлевать сроки. За волокиту следователя наказывают. Но бывает ситуация, когда следователь все выполнил, а экспертиза еще не закончена. Случается, экспертизу ждут месяцами и даже годами. Особенно такое бывает при расследовании экономических, бухгалтерских преступлений, когда, образно говоря, привозят два грузовика документов. В ходе расследования проводятся объемные бухгалтерские, фоноскопические экспертизы.
Карточка обмана
РГ: Преступления в сфере высоких технологий - самые сложные?
Аничин: Наши следователи, я всегда это с гордостью говорю, не только высокопрофессиональные специалисты, но по отдельным направлениям занимают лидирующие позиции среди своих коллег в мире. Помните, был шум, когда в Англии букмекерские конторы оказались под угрозой вымогательства хакеров: или вы платите большие деньги, или блокируем ваши компьютеры.
Англичане ничего не смогли сделать. И у ФБР тоже ничего не получилось. Единственное, что они смогли выяснить, что угрожали им с территории России. И наши следователи, наши оперативники из управления "К" все это нашли. И следователь наш по просьбе зарубежных коллег несколько раз ездил и к англичанам, и к американцам. Он им читал лекции о том, как расследуются такие преступления.
РГ: Увеличивается ли число дел по мошенничеству с пластиковыми картами?
Аничин: С распространением у нас в стране системы пластиковых карт таких преступлений становится все больше. К нам даже зарубежные мошенники приезжают. Они ставят такие специальные считывающие устройства на банкоматы. В Екатеринбурге два болгарина приехали и снимали такие данные, чтобы потом это использовать у себя. Нашли мы приставку, которую они сделали. В момент снятия этой приставки их задержали.
Сейчас самое распространенное мошенничество с пластиковыми картами такое. Делают поддельные карточки и, продавая ее человеку, преступники заранее говорят: карточка поддельная. Этот человек выезжает на Запад и ему в режиме онлайна говорят: в данный момент на этой карточке 60 тысяч евро. Он идет, покупает автомобиль и тут же уезжает. Хозяину карточки сообщают, что с его счета снято 60 тысяч. Он блокирует карту, но мошенник с дорогостоящим товаром уже уехал.
РГ: Существует ли какая-то системы защиты?
Аничин: Да, не расплачиваться своими картами в сомнительных местах. Не отдавать ее в ресторанах официанту. Где вашу карточку "считывают"? Чаще в супермаркетах и в ресторанах. Вы набираете пин-код, прежде чем через вашу карту прошла оплата. Сделайте так, чтобы это не было видно. Надо забирать все чеки. Чек не бросайте рядом с банкоматом в урну. Выкиньте его дома.
РГ: Знаете рецепт победы над коррупцией?
Аничин: У нас говорят про коррупцию очень много, но бороться с ней бесполезно до тех пор, пока она обществом востребована. Не только чиновник у нас коррумпированный. Простите, это дело обоюдное. Кто-то берет, но кто-то и дает. И еще не факт, кто больше заинтересован в распространении коррупции.
РГ: Но гражданин часто дает взятку вынужденно.
Аничин: Бывает и такое. Кто-то, может быть, и вынужденно. Но систему внедряет тот, кому это выгодно. Например, зачем стоять в очереди, оформлять какие-то документы, участвовать в каких-то конкурсах. Заплатил деньги - и решил вопрос. Немало примеров, когда на таких принципах бизнес строят. Много пишут и говорят о чиновниках-коррупционерах. Но приведите пример, когда бы бизнес-сообщество публично исключило из своих рядов или хотя бы осудило своего коллегу, строящего свой бизнес на коррупционной основе. Правоохранительные органы свою задачу выполняют. С приобретением опыта в последние годы повысилась и активность, и результативность их работы по борьбе с коррупцией. Но без общественного осуждения и отрицания такое явление, как коррупция, силами одних только милиционеров и прокуроров не победить.
Права потерпевшего
РГ: В недавние времена нас окружала полная госсобственность. Милиция, естественно, стояла на страже этой собственности.
Аничин: Но сейчас собственник другой. В советские времена нам говорили: что такое преступление? Это посягательство на определенные общественные отношения. То есть любое преступление, кроме очень мелких, наносит ущерб государству. Поэтому государство решает, привлекать или не привлекать к уголовной ответственности. А что сейчас изменилось? Изменилось многое, мы в другом обществе живем. Сейчас основа всего- частная собственность. Так почему у нас не увеличивается число дел частного обвинения, когда гражданин решает, привлекать ему обидчика к ответственности или не привлекать?
Вот простая ситуация. Один человек, допустим, причинил вред здоровью другого. Но он к этому пострадавшему идет и говорит: ты знаешь, я тебе возмещаю все за лечение, я тебе возмещаю причиненный вред и буду 10 лет тебе пособие платить. Только не пиши заявление, чтобы меня не привлекали. Одна ситуация. И другая ситуация. От человека ничего не зависит. Без воли потерпевшего в этой ситуации возбуждается дело и виновник сажается в тюрьму. Справедливость восторжествовала. То есть человек понес кару. А потерпевший что с этого имел? Кто ему ущерб возместит? Почему нельзя эту систему продумать, чтобы соблюсти баланс интересов общества в целом и конкретного человека, пострадавшего от преступления?
РГ: Не будет ли это вызывать раздражение в обществе? Ведь тогда состоятельные люди постоянно будут откупаться.
Аничин: Они и так откупятся. У нас весь кодекс посвящен защите прав того, кто сидит на скамье подсудимых. А кто пострадал от преступления, там, извините, две статьи. Можно признать человека потерпевшим. А еще он имеет право заявить иск. И все. Но надо смотреть шире, надо использовать чужой опыт.
Кино, вино и домино
РГ: Сейчас на домашнем экране огромное количество сериалов, в том числе и про экономическую преступность. Когда вы их видите, какие эмоции они вызывают: забавно, смешно, глупо?
Аничин: Вы эти эмоции не напечатаете. Когда снимали "Следствие ведут знатоки", от МВД были консультанты. Генерал Владимир Францевич Статкус еще жив и работает, потрясающий человек. Он рассказывал, как они работали над этими фильмами. Поэтому их можно смотреть и сейчас - они отражают реалии. Что отражает один из самых популярных сегодняшних сериалов, не будем называть какой?
У нас один сотрудник сломал ногу, лежал в гипсе дома и смотрел телевизор, потому что просто ничего делать не мог. И попал на этот сериал. Он был в шоке.Там в каждой серии 3-4 правонарушения, которые совершает следователь. Я не говорю о том, что он занимается вообще несвойственными функциями. То он дэпээсник, то он участковый, то неизвестно кто, но большей частью он - бандит. Он весь фильм ездит на машине, решает какие-то вопросы каких-то непонятных людей. Когда он расследует уголовные дела, никто не понимает.
РГ: Вы детективы читаете?
Аничин: Бывает. Но читаю только старые детективы и иностранные, а наши современные не люблю. Сейчас книги пишутся так: любую книжку открываешь, тот же старый детектив, только герои с другими именами. Сразу видишь, что ты это уже читал. То есть схема стандартная.
РГ: Кроме работы есть какие-то увлечения?
Аничин: Почитать и постолярничать люблю.
РГ: Делаете мебель или что-то иное?
Аничин: Мебель. Я за свою жизнь немало квартир поменял. И там очень много было своими руками сделано. Купить ведь негде было ничего. Могу сделать все - был бы материал и инструмент.
Начинал военным следователем в Волынской области на Западной Украине. Оттуда уехал на Камчатку. С Камчатки во Владивосток. Из Владивостока в Североморск Мурманской области. Север, он холодный. Там и примерз на 15 лет. Больше я нигде столько не жил. Потом Санкт-Петербург и Москва.