Накануне его дня рождения все собрались в прекрасном и легендарном Доме Пашкова. Это собрание было пронизано экзистенциальными размышлениями о жизни и смерти, огромным юмором и чувством почти семейной связи с Чеховым, породнившим всех собравшихся.
Его имя собрало под сводами воронцовского дворца, с балкона которого улетал в свой последний полет булгаковский Мастер, самых именитых режиссеров и актеров России и мира, многие из которых прилетели в Москву всего лишь на несколько часов. Прекрасный режиссер Маттиас Ландхофф, работающий во Франции, рассказал о своем путешествии. Сын узника нацистских лагерей, он назвал собственного сына в честь Чехова. Андрей Кончаловский настаивал на том, что музыкальность Чехова не имеет себе равных. Римас Туминас вызвал слезы на глазах собравшихся, размышляя о том, как Чехов умел договариваться с вором, крадущим время нашей жизни. Кама Гинкас, Алла Демидова, Франк Касторф, Петер Штайн, Деклан Доннелланн говорили о своем Чехове. Внезапно пошел снег, и кто-то пошутил чеховской репликой: "Живешь в таком климате, того гляди снег пойдет, а тут еще эти разговоры".
Все это чеховское, не передаваемое одним словом, стало предметом "Донки" швейцарского режиссера Даниэле Финци Паска, мировая премьера которой состоялась на сцене театра им. Моссовета. Самое поразительное в этом сочинении то, что еще год назад Даниэле, автор двух пронзительных проектов "Дождь" и "Туман", которые очень полюбились московской публике, почти ничего не знал о Чехове. В ответ на просьбу президента Чеховского фестиваля Валерия Шадрина он прочел все, что мог, в том числе письма Чехова, и, как всегда пользуясь приемами цирка и клоунады, рассказал о русском писателе что-то самое главное.
Снег сменяется дождем, ледяные шары взлетают в воздух и разбиваются о деревянные подмостки, по их осколкам ходят прекрасные женщины в белом, порождая чувство немыслимой грации и хрупкости истекающей жизни. Вместе со своим удивительным соавтором, композитором Марией Бонзаниго, Даниэле ездил в Мелихово и Таганрог. "Убежав от надзора смотрительниц музея, мы перепрыгнули через красный шнурок и спрятались под чеховским обеденным столом. Мы были там до тех пор, пока нас не нашли, как находят всех детей, которые залезли под стол и смотрят на мир сквозь ножки стола. А в кабинете был выставлен маленький колокольчик. Чехов любил ловить рыбу и ходил на рыбалку, где он мог спокойно поразмышлять. Есть рыба, которая плавает в глубокой воде, почти на дне, и для того, чтобы поймать такую рыбу, не нужны удочки с поплавками. Для этого есть специальные удочки, и они называются "донка". Так мы нашли предварительное название нашему спектаклю".
Все, что Даниэле рассказывает сам, вполне могло бы заменить любую рецензию - настолько точно картины, бушующие в его воображении, переводятся на язык поэтического цирка, который он создает вместе со своими удивительными актерами. Из их летучих переплетений, из невесомости их гуттаперчевых тел и дивных голосов вытканы не мизансцены, не аттракционы, а сами чувства, равные тем, что мы испытываем, читая Чехова.
"Я люблю тишину, паузы, моменты ожидания, возможно, потому, что все эти годы я занимался поисками ощущения легкости на сцене. Я решил открыть для себя Чехова в таком же ключе. Мне захотелось придать форму той тишине, которая содержится в его дневниках, мне захотелось создать образы на основе его записей".
Трудно рассказать, почему много белых шелков, струящихся женских платьев создают ощущение ангельских крыл. Может быть, потому, что одна из актрис легко парит в воздухе, едва касаясь земли?
Капельки крови то и дело возникают на белых мужских рубашках, создавая чувство щемящей тоски. Стремительно летящая по сцене кровать, вокруг которой порхают ангелами сестры милосердия, сносит, погребает под собой одну человеческую фигуру за другой, и этот обыденный, больничный образ смерти, совсем простой и инфернальный, по-новому ранит сердце.
Из множества маленьких клизм вылетают струйки Петрушкиных слез, два клоуна по-русски, по-итальянски или испански рассказывают какую-нибудь нелепую историю, читают письма и фрагменты чеховских рассказов - весь этот гротескный и нежный коллаж, совместивший цирк, свет, музыку и поэзию, оказывается лучшим способом рассказать о жизни и смерти Антона Чехова. Это такой "Амаркорд". Только в отличие от Феллини Финци Паска полностью воссоздает мир, никогда им не виденный и почти незнакомый. А мы, его московская публика, в каждом раскачивании качелей и лонж, в каждом взмахе донок заново узнаем Чехова, его интонации, ритмы, его боль и радость.
Фото РИА Новости