Почти ровесник своего века, Владимир Михайлович не теряет интереса к веку нынешнему, оставаясь активным человеком и актером, занятым в репертуаре родного театра - Театра Российской армии, в котором он служит с 1945 года. О главном, что вспоминается и ощущается в преддверии юбилея, он рассказал нашему корреспонденту.
Российская газета: Вы родились в музыкальной семье. Это как-то повлияло на ваш выбор профессии?
Владимир Зельдин: То, что я родился в музыкальной семье, повлияло, скорее, на мое воспитание. Мой отец был музыкантом, мама - учительница. У нас в семье была замечательная атмосфера - звучала музыка, никаких конфликтов, ссор... Я совершенно не предполагал, что буду актером. Мечтал поступить в военное училище и стать морским офицером, но меня не взяли из-за зрения.
РГ: Можете назвать самое сильное впечатление детства?
Зельдин: Я хорошо помню, когда мы жили в Твери на Пролетарке, где прошло мое детство. Несмотря на материальные трудности, это было очень счастливое время. У нас был двор дружный. Мы не имели возможности покупать лыжи, коньки и делали их сами. Заливали каток и горку и катались. Летом играли в футбол, но не настоящим кожаным мячом, а тряпичным, который набивали соломой. Потом мы переехали в Москву. Я учился в очень хорошей школе в районе Таганки, где преподавали замечательные учителя.
РГ: Можете назвать людей, которые сыграли ключевую роль в становлении вас как актера?
Зельдин: Самый главный человек для меня - Николай Васильевич Петров, ленинградский режиссер, который переехал в Москву и возглавил Центральный транспортный театр. Это была очень яркая личность. Накануне войны я начал сниматься в фильме Ивана Александровича Пырьева "Свинарка и пастух". Я очень благодарен этому человеку не только за то, что он ввел меня в волшебный мир кинематографа, но благодаря его картине я, возможно, остался жив. Началась война. Все были мобилизованы на фронт, группа распалась. И вдруг вышло постановление правительства продолжать снимать картину, и нам всем дали бронь. После войны меня пригласили в театр Красной Армии, где я встретился с Алексеем Дмитриевичем Поповым. Это выдающаяся личность, ученик Станиславского.
РГ: Вы до сих пор выходите на сцену, играете в спектакле "Человек из Ламанчи" главную роль - Дон Кихота. В этой постановке есть песни, танцы. Что помогает вам быть в такой блестящей физической и вокальной форме?
Зельдин: Во-первых, тот фундамент, который был заложен в молодые годы, когда я много и активно занимался спортом. Во-вторых, я не пью и не курю. Это имеет огромное значение и для связок, и для дыхательного аппарата. Многие актеры после спектакля идут в разные заведения, чтобы расслабиться, снять физическое напряжение. У меня никогда не было никаких соблазнов в этом отношении. Я всегда приходил домой. Сейчас, конечно, часто чувствуешь себя неважно, все-таки возраст, и приходится себя преодолевать. Но сцена имеет волшебное свойство. Когда выходишь на сцену, забываешь обо всех болячках. Как Юрий Соломин, главный режиссер Малого театра, сказал: "Для актера лучшее лекарство - это роль". Я заставляю себя еще и потому играть, что во время Отечественной войны я остался жив. Ведь из моего поколения с войны вернулись единицы. Поэтому я отрабатываю за тех моих сверстников, которые остались на полях сражений. Я выхожу на спектакль "Человек из Ламанчи", как на молитву.
РГ: Ваш Дон Кихот говорит: "Вдохни полной грудью живительный воздух жизни и подумай над тем, как прожить ее дальше". Вы разделяете его мировоззрение?
Зельдин: Да, это я сам. У меня многое совпадает с его характером. Все монологи Дон Кихота касаются нашей действительности. Он говорит о человечности, доброте, красоте, милосердии, нравственности, казнокрадстве, мошенничестве. Мой герой защищает невинных. В Библии есть заповеди "не укради, не убей, не прелюбодействуй, не осуждай"... У Дон Кихота есть свои заповеди: "Не называй своим ничего, кроме своей души. Станет все то, что жалко отдать, обузой на пути". В наше жесткое время вопросы нравственности, порядочности, честности, совести ушли на второй план. На первый план вышли деньги. Мы привыкли к терактам, убийствам, которые стали нормой нашей жизни. Как у Владимира Набокова: "...Но мы пришли в зловещий век. Навис он, грубый и огромный, но что нам гром его тревог? Мы целомудренно бездомны, и с нами звезды, ветер, Бог..."
РГ: К вашему юбилею телеканал "Культура" показывает программу "Театральная летопись. Избранное" и запись вечера в родном театре, посвященного вашему юбилею. Были ли в вашей жизни роли, которые очень хотелось сыграть, но по разным причинам не удалось?
Зельдин: Я считаю, что дело не в количестве ролей, сыгранных актером. Главное, чтобы они оставляли след не только в его душе, но и в памяти зрителей на долгие-долгие десятки лет. Есть зрители, которые помнят и моего "Учителя танцев", и мои фильмы "Свинарка и пастух", "Сказание о земле Сибирской". Эти картины сыграли большую роль в моей жизни и в жизни страны. Да и спектакль "Человек из Ламанчи" для меня очень важен. Я играю и вижу, что зритель сопереживает всему, что происходит на сцене. Несмотря на свой очень солидный возраст, как говорится, "мои года - мое богатство". Я очень богатый человек.
РГ: Вы всегда пользовались огромным успехом у женщин, причем разных возрастов. У вас есть какой-то секрет обольщения?
Зельдин: Ничего подобного. Да, женщины ко мне всегда относились доброжелательно, с теплотой, потому что я сам относился к слабому полу с большой нежностью и любовью. Мое отношение к женщинам можно назвать вечной влюбленностью. Это дает мне энергию. В спектакле "Человек из Ламанчи" у меня есть реплика: "Женщина - душа мужчины, его слава, яркий луч, озаряющий его путь".
РГ: Как планируете отмечать юбилей?
Зельдин: Никак не планирую. В театре за меня планируют. Юбилей для меня ничего радостного не несет. Как сказал замечательный выдающийся карикатурист Борис Ефимов, ничего кроме сочувствия юбилей вызывать не может.