Поделиться
Во время государственного визита во Францию, который завершился вчера поздним вечером, президент России Дмитрий Медведев совместно с президентом Франции Николя Саркози официально открыл "перекрестные годы" России во Франции и Франции в России. Как и положено во время подобных визитов, подчиненных строжайшему протоколу, президенты обеих стран обсуждали важнейшие вопросы текущего момента: новые подходы к европейской системе безопасности, связанные с инициативами Москвы, пути выхода из глобального экономического кризиса в период, когда финансы и индустрии наших стран начинают, что называется, оживать, и многое, многое другое (подробнее обо всем этом вы прочтете в специальном репортаже "РГ").
Особое место в повестке дня российско-французских отношений на минувшей неделе (и в том числе во время визита Дмитрия Медведева в Париж) заняла культура. И прежде всего потому, что в эти несколько дней состоялось два уникальных события в художественной жизни наших стран: французская и российская публика практически одновременно смогли увидеть выставки работ русских мастеров ХI-ХVIII веков в Лувре, которую посетили Дмитрий Медведев и Николя Саркози, и Пабло Пикассо в Москве, в ГМИИ имени А.С. Пушкина. Можно только сожалеть, что парижская публика не увидит именно эту выставку гения, где живопись, графика, скульптура из Национального музея Пикассо соединились с шедеврами "голубого" и "розового" периодов из коллекции Пушкинского музея. А российский зритель должен будет ехать в Париж, чтобы насладиться настоящим кураторским шедевром, феноменальной экспозицией, собравшей чудеса русского искусства из 24 музеев, - такой выставки никогда не было за рубежом, да, пожалуй, и у нас дома. И если Пикассо - не только признанный во всем мире гений, но и часть российского массового сознания (в какой еще стране существует шлягер со словами "портрет твой, портрет твой работы Пабло Пикассо"?), то русское религиозное искусство откроет французам по существу неведомый мир. Не просто сопоставимый по уровню с итальянскими или византийскими шедеврами, не просто развивающий схожие для всего христианского искусства мотивы и темы, но выразивший русскую веру, русскую боль и русскую судьбу. Похожую - и непохожую - на судьбы других народов.
Естественно, что в такого рода праздничные периоды отношений между странами всегда говорят об особых - в данном случае более чем тысячелетних - связях, которые сложились между Россией и Францией. Об особой любви - людей, культур, народов, - которая сохранилась, несмотря на то, что в нашей общей истории была Отечественная война 1812 года и политические конфликты ХХ столетия. Именно об этом - почти братском - отношении друг к другу говорил на встрече со своим российским коллегой Александром Авдеевым и творческими деятелями России министр культуры и коммуникаций Франции Фредерик Миттеран, который приехал в Москву на открытие выставки Пикассо. Эта мысль, безусловно, будет своего рода стержневой идеей "перекрестных годов".
Действительно, любовь - не только между людьми, но и между государствами тоже - всегда своего рода тайна, иррациональное чувство, которое не укладывается в доводы прагматической логики. Стендаль был прав, когда записал однажды: "Любовь начинается с удивления". Но удивившись, мы стараемся различить в другом себе подобного (не случайно маркетологи зрелищных мероприятий уверены, что публика любит только знакомое). И в этом смысле Россия, не переставая удивлять, более чем триста лет, со времен не только Петра I, но и его батюшки Алексея Михайловича, доказывает, что она является неотъемлемой частью европейской (и мировой!) политики, экономики, культуры. И ровно столько же времени сами эти доказательства вызывали - и вызывают по сей день - постоянные споры не только за российскими пределами, но и внутри страны. Идея особого пути России - в силу ее географической безграничности, где большая часть территории при этом непригодна для нормальной жизнедеятельности, этнической многосоставности, имперской истории, особого характера и веры русского народа, - притягивала и отпугивала одновременно государственных и религиозных деятелей, философов и литераторов. Конфликт славянофилов и западников на протяжении столетий (а он начался задолго до Александра Невского) не покидает российскую государственную, духовную и общественную жизнь, что естественно во время любых исторически переломных периодов развития (а именно такой период мы и переживаем вот уже почти двадцать лет после самороспуска Советского Союза в 1991 году). И хотя очевидно, что никакое государственное развитие невозможно в условиях изоляционизма - политического, экономического, духовного ли - оно бессмысленно при утрате национальной идентичности и национальной судьбы.
Примечательно, что Франция, являющаяся, как и Россия, культуроцентричной державой, давным-давно реализует программу "франкофонии" - сохранения и пропаганды французского языка и культуры, причем делает это не только в метрополии и в своих бывших колониях. Она добилась и особых привилегий для сферы культуры при вступлении во Всемирную торговую организацию. Но при этом никто не поставил под сомнение ее принадлежность к Европейскому союзу и общеевропейским ценностям. Впрочем, важно понять, что общеевропейские ценности вовсе не означают нивелирования национальной жизни. Да, в сегодняшней Европе нет пограничных постов, в ходу общая валюта и правительства отдельных стран должны действовать, поглядывая на Брюссель, где находится штаб-квартира ЕС. Но достаточно пересечь границу Франции и Германии или Испании и Португалии, и вы мгновенно почувствуете, что очутились в другой стране. Не только с другим языком, но и с другим укладом жизни, другим национальным характером, другой культурой наконец.
Понятно, что современная политическая постиндустриальная модель мирового социума, использующая высокие технологии, пытается все более жестко унифицировать жизнь человеческого сообщества, но само человеческое бытие обладает неистребимым запасом счастливого консерватизма, укоренного в биологической праистории человечества. На этом - праисторическом - уровне уже существует неотменяемое сходство, тождество ("мы - люди"), более позднее развитие предопределяет бесконечное многообразие этносов, близких и одновременно отличных друг от друга, удивляющих, но по мере познания друг друга вызывающих ощущение родства. Именно поэтому европейцы так легко откликаются на африканские мотивы работ Пикассо, а эритрейцы ставят у себя - и для себя - памятник Пушкину.
"Я мыслю - следовательно, я существую" - этой фразой Декарта пытаются исчерпать все многообразие французского национального характера. Тогда для русского человека больше подходит: "Я чувствую - следовательно существую". А еще лучше: "Я верю..." Но что тогда делать с Гюго или Прустом, считать их русскими? А Татлина или Иннокентия Анненского - французами?
Разумеется, этот год для французов и россиян принесет много нового. Мы лучше узнаем друг друга. Но, что не менее важно, чуть больше поймем самих себя. А любовь все равно останется тайной.