Поделиться
В театре "Школа современной пьесы" старую пьесу Грибоедова "Горе от ума" Иосиф Райхельгауз поставил как новую и дал ей соответствующее имя - "Русское горе". Ему в этом сильно помогли автор знаменитых капустников Вадим Жук и композитор Сергей Никитин.
"Горе от ума" - едва ли не главная русская пьеса, миф, с которым мы живем уже два столетия. Растерзанная на цитаты, великая пьеса Грибоедова стала частью нашего сознания, нашего языка. Сегодня "Горе от ума" вновь заколосилось пышным цветом. В Ярославле показали "Горе" как историю изгнания поэта. Не случайно Чацкий читает там стихи - от Пушкина до Бродского. В Школе-студии МХАТ Виктор Рыжаков поставил "Горе" на прошлогоднем выпускном курсе Константина Райкина. В нем нежно, горько и романтично сыграл Чацкого внук Олега Николаевича Ефремова Никита. А в спектакле Римаса Туминаса "Горе от ума" в театре "Современник" "дым отечества" был не сладок и приятен, но горек.
Иосиф Райхельгауз решил поиграть со всеми этими и другими смыслами сразу, создав своеобразную энциклопедию "русского горя". Жанр своего нового опуса, похожего на студенческий спектакль и актерский капустник, он так и назвал: "Игра с комедией "Горе от ума".
Одетые в главные цвета сезона - черное и белое - молодые актеры театра дымят вовсю сигаретками - этот дым, назло всем новым веяниям борьбы за противопожарную безопасность, окутывает собой всех - зрителей и артистов. Вместо гимна здесь распевают: "Славься, отечество наше дымящее!", и ода дыму отечества становится кульминацией всей игры.
Вадим Жук ведет с Грибоедовым игру пикантную, но не опасную: вроде и острые у него получаются протуберанцы, но до обличительных высот Товстоногова и Юрского, игравшего Чацкого так, что от трагизма его интонации до сих пор страшно, не дотягивают. Впрочем, песенка про дым отечества разойдется шлягером по Москве: "Или горят идеалы вчерашние, только в отечестве пахнет дымком". Медитации Жука о природе дыма длятся довольно долго, в частности, он предполагает, что это дым от парламента ("Мы сигареты имеем в виду", - уточняют актеры).
Летят бумажки, на них - слова бессмертных авторов. Вот "Горе", "Горе", опять "Горе", а вот - "Путешествие в Арзрум", где Пушкин рассказывает, как встретил арбу с телом Грибоедова, на что перо Вадима Жука немедленно реагирует: "200 лет на этом месте - груз 200". Образ убитых интеллигентов, возникающий за этими словами, маскируется в шутливых куплетах. Райхельгаузу, кажется, того и хотелось: сказать, наконец, всю правду о времени, но чтобы этого никто особенно не заметил.
Иначе как объяснить, что Чацкий у него (Алексей Гнилицкий) - персонаж на редкость необаятельный, "типичный интеллигент-разночинец" - с заплешиной, сутулый и в очках. Конечно, в финале его станет немножко жалко, когда, заикаясь в поэтическом экстазе, он станет прощаться с родиной, собирая по дороге свои вещички - печатную машинку "Ундервуд", бумаги, чемоданчик. Кто-то заботливо накинет на него вельветовый пиджачок, кто-то подаст круглые очки, и он станет похож (точно как в спектакле у ярославцев) на Иосифа Бродского.
Тут выйдет вся труппа и запоет на мотив известной советской песни: "Горе, русское горе..."
Был когда-то в России театр-кабаре "Летучая мышь". Его знаменитые капустники и театральные пародии становились своего рода классикой жанра. Но, боюсь, в милом кафешантанном зале "Школы современной пьесы" ставили себе задачи посерьезней. В итоге - ни горя, ни ума.