Поделиться
Легендарная танцовщица, "дива танца", "первая леди" мирового балета ХХ века, как ее называют на Западе, Наталья Макарова стала первой "невозвращенкой" - когда в 70-м году, будучи с Кировским театром на гастролях в Лондоне, решила остаться там.
Вновь на родину она смогла приехать лишь после распада Советского Союза. Но и нынче Наталья Макарова нечастый гость на родине. И все же в марте знаменитая танцовщица вернулась в Петербург, чтобы возглавить жюри IX балетного фестиваля Dance Open, в котором участвуют ведущие танцовщики самых известных балетных трупп мира.
Российская газета: Наталья Романовна, насколько, на ваш взгляд, изменился танец за последние полвека?
Наталья Макарова: По-моему, новая хореография стала более агрессивной - все идет в ногу со временем, - стиль и манера танца меняются, и эта агрессия довольно экспрессивна. Жаль только, что это постепенно вытесняет лирику и поэзию. Танец изменился по настроению, по внутреннему ритму, уравнялась женская и мужская психология и физика, так же как и в жизни.
РГ: Как вы относитесь к усилению техники танца, к явной тенденции демонстрировать трюки?
Макарова: Приветствую, если фантастическая техника сочетается с яркой индивидуальностью, глубиной и эмоциональностью. Для меня балерина, лишенная эмоциональной выразительности и духовности, - просто ремесленник, даже если техника на грани фантастики.
РГ: Какие качества русской школы по-прежнему привлекают поклонников искусства балета на Западе?
Макарова: Нам, русским, нужно прочувствовать движение, а на Западе прежде всего строгий рационализм, даются рецепты механического исполнения движений, почти как в гимнастике. А на мой взгляд, техника и ее приемы, и задушевность танца должны слиться воедино. Есть разница между тем, чтобы "исполнять движение" и "танцевать", что означает "прочувствовать движение", когда танец становится явлением поэзии. Понимание этого прививалось в Вагановской школе с первых шагов. Когда в 74-м году в Метрополитен-опера хаус я ставила свою постановку "Баядерки", я все это рассказывала американским исполнителям, и для них это было откровением. Я уверена, что русская школа (я имею в виду Вагановскую академию) наиболее полноценная из всех мировых балетных школ, она самодостаточна. Очень важно ее не растерять в этом современном коммерческом круговороте.
РГ: Вас называют первой леди мирового балета. А доводилось ли вам встречаться с первыми леди Америки, бизнеса...
Макарова: Ну, конечно. Это же звездный мир, и я в нем существую. Встреч было очень много, всех и не перечислишь - и с принцессой Дианой, и с Марией Каллас, и с Элизабет Тейлор, которая однажды после спектакля заглянула ко мне в гримерку и попросила у меня пуанты с автографом. Это было очень приятно.
РГ: Но самые важные встречи, пожалуй, были с легендами балета - Тамарой Карсавиной, Ольгой Спесивцевой, Матильдой Кшесинской, Сержем Лифарем?
Макарова: Да, но что касается Карсавиной и Спесивцевой - это были сиюминутные встречи, однодневные впечатления. Хотя Карсавина подписала мне свою книгу, и в дарственной надписи русские буквы сочетались с английскими. Ну а с Кшесинской мне довелось пообедать у нее в доме, что было очень забавно. Туда меня привел балетмейстер Серж Лифарь, и вот с ним я провела больше всего времени. Это был человек с огромным и богатым внутренним миром, большой эрудит, он был близок с Дягилевым. Я очень дорожу подарком Сержа Лифаря - он преподнес мне свою картину с подписью "Страдивариусу танца".
РГ: Вы сейчас живете в Калифорнии. Не захотели, как Барышников, жить в самом центре мира - в Нью-Йорке?
Макарова: Я живу в Калифорнии, потому что здесь климат лучше, но в Нью-Йорке тоже часто бываю, приезжая регулярно по работе, мне там очень удобно и уютно. И все же комфортнее всего в Калифорнии на моей вилле, где я посадила кордебалет русских березок. Здесь я создала русскую атмосферу, у меня там есть студия, и я даже построила маленькую домовую деревянную церковь. Она очень красиво вписывается в ландшафт.
РГ: Насколько вы легко ассимилировались в Америке?
Макарова: Сначала было очень сложно - немало трудностей мне доставил языковой барьер. Но, слава богу, моя жизнь была в балете, а там говорить не надо. Потом, бешеный нью-йоркский темп не сравним с нашей русской медлительностью. Но передо мной стояла задача: оправдать свое решение остаться, доказать всем, что оно оправданно, что моя интуиция меня не подвела. Мне сразу предложили контракт в нью-йоркском American Ballet Theatre. Изголодавшись по репертуару, я набросилась на него с огромным желанием.
Эта безумная нагрузка уводила меня от многих проблем психологических, ностальгических, которые часто сопутствуют эмигрантам. Я осталась одна и должна была танцевать все лучше и лучше. Я решила познавать разные стили, экспериментировать, и я училась, постигала, жила полной жизнью, путешествовала, набиралась сил. А литература - боже, без чтения я не могу, - и тут передо мной открылась вся мировая литература, которая была запрещена в СССР.
РГ: Вы ассоциируетесь только с успехом. Но, наверное, и в вашей жизни случались провалы?
Макарова: Ну конечно, случались, провалов всегда больше, чем успехов. В самом начале карьеры, дебютируя в партии Одиллии из "Лебединого озера", исполняя знаменитые 32 фуэте, после двенадцати я оказалась в задней кулисе. Обычно двигаются вперед, а я почему-то отправилась назад. Вспоминаю балет "Медный всадник", роль Царицы Бала. У меня был громоздкий костюм с большим тяжелым кринолином, а на репетиции я была без него, и когда начались последние пируэты, юбка потянула меня назад, каким-то чудом я пересекла сцену и очутилась в суфлерской будке. Партнер подал мне руку, и я старалась как можно грациознее вылезти из нее. А после этого мне надо было перейти сцену и уйти за кулисы, и все это - под гробовое молчание зала, а молчание иногда бывает таким громким! Вот такие случались казусы...
РГ: И напоследок, почему вы согласились возглавить жюри Dance Open?
Макарова: Решающим фактором для меня стало то, что этот фестиваль - петербургское событие. А во-вторых, фестиваль - это всегда праздник, а побывать на празднике всем приятно.