На премию "Инновация", которая будет вручаться 15 апреля, в номинации "произведение визуального искусства" претендуют пять ярких проектов: "Балаклавский кураж" Сергея Браткова, In Situ Игоря Макаревича и Елены Елагиной, книга "Коллективные действия. Поездки за город. 6-11", "Ландшафты будущего" Павла Пепперштейна и "Большой адронный коллайдер" Николая Полисского. Один из претендентов на премию Николай Полисский рассказал о том, как он стал нарушителем границы - вначале между искусством и жизнью, а теперь еще и между искусством и наукой.
Российская газета: Артель "Николо-Ленивецкие промыслы" строила зиккурат из сена, градирню - из деревьев и лозы, адронный коллайдер - из деревянных чурок. Для вас работа художника и крестьянский труд как соотносятся?
Николай Полисский: Раньше я был живописцем и разделял: здесь - жизнь, там - искусство. Это разные вещи... А когда мы начали косить, колоть дрова, граница между жизнью и искусством стерлась. Она стерлась даже для меня. Я помню, что меня это и пугало, и радовало.
РГ: Почему пугало?
Полисский: Ну, как... Искусство - это что-то святое. То, к чему нужно готовиться... А мы зимой 2000 года ходили по полю и лепили сотню снеговиков. Какая уж тут серьезность. Художники, которые наблюдали, как мы с дядей Ваней ворошим сено, чтобы зиккурат строить, падали от смеха. И со стороны, конечно, это все выглядело так, словно у нас крыша съехала набекрень.
Слава богу, что современное искусство допускает подобные формы. И нас очень поддержала и критика, и пресса... Помню, в деревне ко мне подходит, скажем так, не слабо пьющая деревенская женщина и говорит, что она смотрела час по калужскому ТВ фильм про нас, нашу артель. Она точно не интересуется искусством, но ей любопытно было посмотреть передачу про своих односельчан, некоторых из них уже даже нет в живых, как нет, к сожалению, и дяди Вани.
РГ: Но вы же были художником традиционным. Писали пейзажи. За ними, за видами, наверное, и в деревню приехали. Что вас заставило заняться снеговиками и зиккуратами?
Полисский: Меня несколько не устраивала моя жизнь. Когда я был молод, мне было достаточно запаха краски, чтобы почувствовать себя счастливым. Художник - само слово звучало как музыка. А потом я как-то загрустил. Подумал: что же мне надо? Мне надо, чтобы искусство давало какое-то понимание жизни. Чтобы я что-то узнавал о жизни через искусство. А иначе зачем?
Тогда, собственно, все началось. Я не просто стал рисовать пейзаж, а ушел прямо в него. Ушел работать в этот ландшафт. И вдруг мне начали открываться удивительные, потрясающие вещи. Когда я начал снимать наши объекты (а раньше не фотографировал), мне природа открылась новой стороной. Весь опыт работы над объектами вместе с этими людьми, когда ты видишь их реакцию, дает то, что ты никогда нигде бы не получил. По крайней мере это был опыт, который я не мог получить, занимаясь живописью.
РГ: То есть для вас это был путь из картины в жизнь, из пейзажа в ландшафт?
Полисский: Конечно. Мне хотелось открытия. Если говорить сельскохозяйственным языком, все-таки целина должна быть. Ты не должен на кусочке чужого поля землю возделывать. Ты должен целину пахать.
РГ: И как бы вы определили вашу личную целину? Как социальное искусство? Ленд-арт?
Полисский: Я бы ушел от определения. Нельзя сказать, что это не ленд-арт. И, безусловно, есть социальная часть проектов, что все время растет. Нужны не просто абстрактные гастарбайтеры, которые помогли бы построить арт-объект. Это должна быть именно сложившаяся как-то по жизни народная бригада, которую никто специально не отбирал и которая существует многие годы. Мне кажется, что важна органичность существования и развития. Сейчас этой истории 10 лет - надеюсь, это лишь этап. Время тут, похоже, не менее значимый фактор, чем пространство Николо-Ленивца, с которого все началось. В конечном счете оно и покажет, во что это все вырастет.
РГ: Но сейчас-то какой этап?
Полисский: Первое состояние трепетной юношеской любви - и к самим себе, и к работам - мы прошли. Сейчас, конечно, жизнь началась более суровая. Появились какие-то обязательства: и у меня по отношению к ним, и у них - ко мне. Есть естественное опасение потерять наработанные позиции. Конечно, важно не оплошать. Нужно продолжать и работать, и поражать себя и остальных. Думаю, это будет все сложнее делать.
РГ: Легче точно не будет.
Полисский: Но как-то тормозить или катиться по накатанной колее тоже не получится. У меня по крайней мере точно. Если мне все становится неинтересно, я ищу что-то другое.
РГ: С вашими мотивациями художника все понятно. А у людей, которые работают в артели "Николо-Ленивецкие промыслы", какие мотивы? Заработать деньги?
Полисский: Вначале действительно они пришли по-легкому подзаработать.
РГ: Вы им платили?
Полисский: По 10 рублей за снеговик.
РГ: А сейчас?
Полисский: Сейчас это профессиональная команда. А как же? У них семьи. Им детей растить надо. Жизнь берет за глотку.
Не то чтобы я артель организовывал. Она сложилась. Люди приходили, обсуждали что-то. Что-то делали. Вроде как в охотку. Интересно было общаться. Кто уходил учиться, кто-то оставался... Те, кто оставался, уже видели результаты. Телевидение у нас часто снимает. Публикации появляются. Они сами уже лет 10, можно сказать, в художественном процессе. И, конечно, сейчас они чувствуют себя по-другому. Как художники.
РГ: Все спонтанно возникло?
Полисский: Абсолютно. Мы ничего не просчитывали. Это не значит, что мы не обдумываем проекты. Стараемся, чтобы была хорошая пластическая основа. Чтобы людям нравилось.
РГ: Откуда деньги на проекты?
Полисский: Пишем заявки на гранты.
РГ: По поводу последнего проекта... Вы же работаете с природными матерьялами, а тут - высокотехнологичная цивилизация. Как народ среагировал на идею построить коллайдер?
Полисский: Нормально среагировал. Они, в общем, любят всякую технику. Чинят все время какие-то машины старые.
РГ: Вы хотите сказать, что нет принципиальной разницы между коллайдером и старым трактором?
Полисский: В другом дело. На самом деле, если подумать, сколько людей на земле реально понимают, как работает коллайдер, что в нем происходит и зачем эта штука нужна? По отношению ко всему населению земли очень небольшой процент. Мы не поленились, создали этот фетиш или, если хотите, скульптуру, которая является нашим представлением о коллайдере. Штуковину, которую можно посмотреть, пощупать, обойти вокруг нее. Настоящий коллайдер видят только те, кто на нем работает. И то внутрь не залезают.
Мы срубили коллайдер из того, что было, как дикари создают из соломы модель самолета. Мы сознательно встали на позицию "дикарей". С точки зрения житейской, не объяснить, зачем нужно строить огромный ускоритель, чтобы - может быть! - получить частицу, похожую на ту, что существовала при Большом взрыве... Точно так же невероятным кажется сегодня, что можно построить громадные пирамиды, чтобы похоронить там пару мужиков. Пирамиды и коллайдер - между ними вообще ничего общего. Но их объединяет мощь воображения людей, дерзновенность замысла. Это дерзновение меня очень волнует.
РГ: Иначе говоря, ваш коллайдер не издевка над наукой и не критика ее?
Полисский: Ни в коем случае. Я преклоняюсь перед этими учеными. На мой взгляд, современная наука - это и есть самое крутое искусство. В нем есть величие. Есть странная иррациональность - для меня по крайней мере. Есть отвага дерзновения, как у Колумба. Люди берутся и делают огромное дело. Они сами не знают до конца, куда идут и зачем. Но они осмелились задать вопрос мирозданию. Куда уж круче?