Поделиться
Первая сценическая премьера "Мистерии апостола Павла" Николая Каретникова, посвятившего свой многолетний труд протоиерею Александру Меню, состоялась в Мариинском театре в рамках Московского Пасхального фестиваля.
Премьеру представили режиссер Алексей Степанюк, художник Семен Пастух и дирижер Павел Петренко.
У "Мистерии апостола Павла", написанной Николаем Каретниковым в 60-80-е советские годы на канонические тексты из Посланий апостола Павла, Псалтыри и Книги пророка Софонии (либретто Семена Лунгина), сложилась хрестоматийная для того времени судьба. Композитор при жизни так и не услышал своего сочинения, которое сам воспринимал как духовную миссию и итог музыкального пути: "Я писал это для Господа и для себя". В 1995-1996 годах "Апостол Павел" дважды прозвучал под руководством Валерия Гергиева в Ганновере и Петербурге, и с тех пор эта необычная оперная мистерия, развивающая в модернистской додекафонной (атональной) технике глобальный христианский концепт борьбы сил тьмы и света, добра и зла, терпеливо ждала своего сценического часа.
Премьера наконец состоялась в формате Концертного зала Мариинского театра, но к удивлению публики за пульт "Мистерии" встал не Гергиев, а молодой дирижер Павел Петренко. И ему в первую очередь предназначалось адекватно воплотить в оркестре грандиозный масштаб сочинения, чьей главной темой был последний, судный день для человечества, день божьего гнева - Dies Irae. У Каретникова страшные звуковые картины распада, смешивающие зловещие тремоло тарелок, рваные звучности, набат с литургическими песнопениями христиан (хоры "Во имя бога распятого", "Верую" и другие), истерические арии Нерона - пародийного властелина мира - с молитвенными монологами Павла, мрачный пожар Рима с иронической мазуркой разрешались в финале прозрачностью хора "Иже херувимы" и сияющей Аллилуй ей. Но захватить публику этой ошеломляющей по сути звуковой картиной оркестру так и не удалось: воспроизведенный текст вышел точным, но сухим, прибитым по накалу и контрастам и оттого "омертвело" далеким.
Зато в спектакле во всю ширь развернулся режиссер Степанюк, которого, видимо, с головой затянула в мистерии не столько тема Павла, сколько возможность воспроизвести на сцене масштабные картины развратного Рима. Правда, фантазия режиссера в этом вопросе оказалась не творческой, а вторичной, заимствовавшей без разбора "язык разврата" из хорошо знакомых кинофресок Феллини, петрониевского "Сатирикона" и т.п. Описывать смачные сцены римских оргий, поставленные Степанюком, где в полутьме совокупляющегося и кривляющегося месива трудно даже сообразить, в какой момент на сцене оказываются "христиане" в телесных трико и набедренных повязках, среди которых - крупный Павел в таком же "скользком" для театральной оптики облачении, нет смысла. Все это пройдено другими. Так же, как и оформление спектакля, подозрительно напоминающее "обломки" старого мариинского "Зигфрида" в сценографии Георгия Цыпина. И трудно понять, из экономии художественных или финансовых средств родились аналоги художника Пастуха тем прежним впечатляющим гигантским фигурам-идолам, от которых остались теперь "рожки да ножки" - головы, ладони, птичьи муляжи и т.п.
Но кто уж точно выдал яркую авторскую работу в этом спектакле - это Андрей Попов в роли Нерона. Как всегда, острохарактерный, владеющий средствами психологического гротеска, нервно-подвижный, способный затягивать внимание, как в воронку. Попов в спектакле даже перевыполнил план "по нерону": так выразительно изображал похоть римского императора, его балаганное фиглярство и душевный столбняк, охвативший после казни Павла, конвульсии предсмертного танца и вульгарное "танго" с мертвым телом. Апостолу Павлу в исполнении прекрасного баса Павла Шмулевича пришлось "ретироваться", уйти на второй план, поскольку сфера "вечного" в спектакле так и не была внятно простроена режиссером. Разве что финал с расхожим клише - электрическими звездами и крутящимися херувимами-девочками. Что удивительно, публике это религиозно-эротическое месиво очень понравилось.