Поделиться
Дети, подвергавшиеся насилию и унижению в детстве, сами становятся жестокими родителями. Как разорвать порочный круг?
Об этом корреспондент "РГ" беседует с руководителем департамента семьи, опеки и попечительства администрации города Самара Светланой Найденовой.
Гуманизм за компанию
Российская газета: Светлана Анатольевна, проблема жестокого обращения с тем, кто слабее, стара как мир. Но почему именно сегодня она стала главной темой и на заседаниях правительства, и в разговорах рядовых граждан?
Светлана Найденова: Остроту проблеме, думаю, придали последние инциденты с иностранными семьями, воспитывающими российских детей. К этому добавились и многочисленные "местные" факты взрослой жестокости, которые никого не могут оставить равнодушным. К примеру, в одном из районов Самары недавно судили папу, который многие годы насиловал собственную дочь. В школе, где училась девочка (мама у нее умерла), некоторые подозревали неладное, но на все вопросы она отвечала: "Все нормально". А папа ведь при всей своей недочеловечности и за уроками дочери следил, и за ее внешним видом. Может быть, девочка просто не знала, куда обратиться за помощью, а может быть, молчала от стыда и страха?
Сегодня мы говорим только о вершине айсберга, а о скольких пролитых детских слезах, притом не только в убогих лачугах, но и в комфортных особняках, мы ничего не знаем. Ведь статистика учитывает только случаи, попавшие в поле зрения органов опеки. И то, что против этой жестокости взрослых нужно вести борьбу всем миром - бесспорно. Но меня настораживают признаки кампанейщины в столь сложном вопросе. Вспомните, как несколько лет назад руководство страны заговорило о том, что надо устраивать сирот в замещающие семьи. К нам приезжал коллега из одного южного региона, так там губернатор даже установил ежемесячный план передачи детей приемным родителям. Что мы получили в результате? Массовое закрытие детдомов и передачу неподготовленных детей в такие же неподготовленные семьи. После чего последовал массовый отказ от приемных детей. В Самарской области и в Самаре такой беды не случилось, поскольку работа как была так и осталась штучной. У нас каждый ребенок подбирается под конкретных родителей, существует система подготовки, контроля и помощи приемной семье.
И сегодня под видом борьбы против детского насилия мы иногда видим лишь нагнетание агрессии. Достаточно посмотреть некоторые телевизионные ток-шоу, участники которых за эмоциями просто не слышат друг друга. Кому нужна эта истерия: власти, детям, родителям или, может быть, педагогам, которые и так не знают, что делать с растущей агрессивностью молодежи?
Телефон доверия слушает
РГ: Для опустившихся родителей жестокое обращение с детьми становится формой управления собственным гневом, реакцией на бедность и неудавшуюся личную жизнь. Но желание взяться за ремень иногда возникает и у вполне благополучных родителей, которым не хватает педагогических навыков...
Найденова: Если бы все родители осознавали проблему своей педагогической некомпетентности, то ситуация была бы совершенно иной. Мы бы занимались профилактикой семейных конфликтов, а не их разрешением. Но чаще нам приходится работать с ситуацией, когда семья попадает в поле зрения органов опеки как неблагополучная. Информация приходит из милиции, из поликлиник, от учителей. Часто звонят соседи, за стенами которых происходит рукоприкладство. У нас в каждом центре "Семья" есть журнал, где регистрируются обращения граждан. Немалая часть из них, что скрывать - это желание насолить соседу, но чаще всего это действительно крик о помощи. Мы в течение трех дней проверяем сигналы и, если факты подтверждаются, заносим семью в банк неблагополучия. Если у родителей нет денег на еду - помогаем трудоустроиться, пьют - определяем на лечение, склонны к агрессии - работаем с психологом. Если через какое-то время отношения в семье налаживаются - снимаем с учета. Как правило, за год работы позитивные изменения появляются в каждой второй семье.
Люди должны знать, что они неодиноки в своей беде, что им готовы помочь. Поэтому информация о том, куда обращаться в случае, если ребенок подвергается жестокому обращению, очень нужна: в каждой школе, в каждом детском и социальном учреждении, в поликлиниках и даже в подъездах. Но я считаю, что на сегодняшний день ее в Самаре достаточно. Мы раздаем огромное количество информационных буклетов о наших центрах и телефонах доверия. Даже размещаем свои листовки в лифтах домов. Кроме того, у нас есть волонтерские группы из студентов психологического факультета госуниверситета и старшеклассников, прошедших специальное обучение, которые работают с подростками. И то, что количество звонков на круглосуточный телефон доверия ежегодно возрастает на две тысячи, говорит не только об остроте проблемы, но и о возросшей информированности людей.
Жертвы и романтики
РГ: Часто ли к вам обращаются за помощью дети?
Найденова: Конечно. К примеру, у нас есть социальный приют "Подросток", куда круглосуточно приходят дети, попавшие в сложную ситуацию. Даже 10-летние приходят, пишут заявление и остаются. Их осматривает врач, успокаивают психологи, кормят, дают ночлег. А тем временем соцработники выясняют все обстоятельства судьбы. Дети ведь народ... интересный. Случается, что бегут из дому не только от нищеты-грязи или побоев, но и в поисках романтики: "хотел Москву увидеть или Кубу". Бегут, когда родители денег не дают на игровые автоматы (слава богу, сейчас их нет) или на сигареты. Иногда это просто шантаж взрослых: "если не сделаешь по-моему, то...". Но чаще речь действительно идет о насилии. Ведь под ним подразумевается не только физическая жестокость, но и моральный террор с оскорблениями, невнимание к потребностям ребенка и даже постоянный обман, в результате чего ребенок теряет доверие к взрослому. А ведь со всем этим багажом психологических травм человек в будущем придет уже к своим детям.
РГ: Насилие порождает насилие, круг замкнулся?
Найденова: Наша задача - этого не допустить. В Самаре создана сеть социальных приютов для подростков и гостиницы для беременных женщин и мам, попавших в сложную ситуацию. Завоевали определенный авторитет центры "Семья", действующие во всех районах города. В прошлом году сюда обратились 140 тысяч человек, и более 40 процентов проблем касалось отсутствия взаимопонимания между родителями и детьми. Радует, что если раньше чаще приходили мамы, воспитывающие детей-подростков, то сегодня сюда обращается все больше отцов (даже если они и не живут в семье), которые хотят участвовать в самых разных вопросах жизни ребенка. Задача психолога - в ситуации семейного непонимания не искать виновного, а найти точки соприкосновения: что хочет и ребенок, и что от него, чаще всего для его же блага, требуют родители.
Эффект бумеранга
РГ: А может быть, "ремень для порядка" - это в российских семейных традициях?
Найденова: Большинство людей у нас отрицательно относится к детскому насилию, и в то же время почти половина россиян, опрошенных социологами, считает допустимым в воспитательных целях шлепать малыша по попке или отвешивать подзатыльник подростку. Но ведь "допустимой" дозы насилия не существует. В моей практике был случай, когда отец дал сыну затрещину, но не рассчитал силу, и у мальчика случилось сотрясение мозга. А ведь он тоже, как признавался потом, действовал из лучших воспитательных побуждений. Поэтому нужно пресекать насилие во всех его видах. А воспитание от этого не пострадает. Вот, к примеру, в Японии детей совсем не наказывают, а японцы - самая послушная нация. Бить детей и кричать на них запрещено в большинстве развитых стран. Но вот если взрослый оставил там ребенка одного дома больше чем на три часа - он может получить крупный штраф. И соседи всегда начеку, и прохожие. У нас же почему-то такую заинтересованность общества в процессе воспитания некоторые считают нарушением семейных традиций. Если "бьет - значит любит" - это традиция, то ее надо изживать. При этом и детей надо учить не только их правам, но и обязанностям: уважать родителей, педагогов, старших по возрасту.
Детский адвокат
РГ: В отличие от милиции, которая работает с видимыми фактами насилия, специалисты опеки чаще имеют дело с внутренними травмами ребенка и "приговор" свой выносят не только исходя из объективной реальности (родители пьют, холодильник пуст и так далее), но и из субъективных ощущений. Что становится определяющим фактором при изъятии ребенка из семьи?
Найденова: Целенаправленной подготовки специалистов для службы опеки нет ни в одном вузе страны. А потому мы вынуждены готовить их в меру своих сил и опыта. Человек, имеющий базовое высшее образование, проходит у нас цикл семинаров, мы проводим анализ случаев, а дальше - только опыт и искреннее желание помочь ребенку. А ведь наши специалисты всегда колеблются, отправлять ребенка в приют или дать родителям еще один шанс. Сегодня инспектор по опеке, благодаря некоторым СМИ, - один из самых "отрицательных" персонажей. Если не изъяли ребенка из семьи и с ним что-то случилось - почему не изъяли? Если забрали у опустившихся родителей - вот ужас, лишили семьи! Но органы опеки - это не карающий орган, напротив, нас все время ругают за то, что изъяли много детей, и, если есть хоть малейшая возможность сохранить семью, мы это делаем. Кстати, для того чтобы забрать ребенка из неблагополучной семьи, даже в самой угрожающей для него ситуации, нужен акт за подписью самого губернатора ( а возможно ли к нему попасть?). Об абсурдности этой законодательной процедуры я говорила еще в сентябре 2009 года, когда выступала в Государственной Думе, но до сих пор на мое обращение нет никакой реакции. Поэтому забирать детей из опасного дома наши специалисты ходят вместе с сотрудниками милиции. У них закон на этот счет более четкий.
Уполномоченный по правам ребенка в Самарской области: 332-29-91.
Областной центр социальной помощи семье и детям: 958-32-90.
Городской центр "Семья": 340-16-89.
Круглосуточный телефон доверия: 958-22-58.