Поделиться
Теперь, когда почетный президент МОК Хуан Антонио Самаранч тихо ушел на своем долгом 90-м году жизни, можно честно рассказать, кем он был для СССР и России.
Посол против короля
Я помню неслыханное. Год 1980-й: суровая брежневщина, мировое осуждение ограниченного контингента советских войск в Афганистане и московская Олимпиада на гране срыва. Камни швыряли все, кто только мог кинуть, а уж разговаривать отказывались поголовно. И лишь посол Испании в Москве Самаранч щедро раздавал интервью, полные непонятной и для нас-то веры. Он, или его пресс-служба, сами разыскивали московских журналистов, писавших об Олимпиаде, приглашали в посольство, а чаще в почему-то любимый послом ресторан "Советский", где и проходили встречи. Мне как-то больше нравилось в "Советском", где не я его, а Самаранч меня убеждал, что Олимпийские игры обязательно состоятся, спортсмены все равно приедут, не надо только излишне нервничать и делать из Олимпиады коммунистическую агитку. Вот так и познакомились.
Говорили на абсолютно понятном в исполнении Самаранча английском. Посол - полиглот мог легко перейти на французский, что мы иногда и делали, и на итальянский... Вот только наш родной давался ему, несмотря на регулярные занятия с миловидной преподавательницей, с огромным трудом. Было в этом небольшого росточка человеке нечто притягивающее. Я бы сказал, что он моментально давал почувствовать свое расположение. Пять - десять минут, и, не нарушая строго дипломатического этикета, не впадая ни в какую фамильярность, он превращал собеседника, в данном случае меня, если не в друга, то уж точно в доброго знакомого, союзника, что ли. Харизма была необыкновенной, врожденной, и тут уж или она есть, или отсутствует. Такую не воспитаешь. Не поверить в его искренность даже нам, тогда запуганным и по единой линейке выстроенным, было трудно. А когда посол отправился в Испанию и уговорил своих олимпийцев, причем вопреки желанию короля Карлоса, выступить в Москве пусть не под национальным, а под олимпийским флагом, даже недоверчивые и суперподозрительные уразумели: да это же наш человек.
Ему пришлось выйти в отставку, хотя миллионер и совладелец одного из крупнейшего в Европе банков мог бы претендовать и на пост министра иностранных дел в правительстве Испании, наконец-то свободно вздохнувшей после диктатора Франко. Самаранч твердо выбрал иную карьеру - сугубо спортивную. В июле 1980-го на сессии МОК он был избран в Колонном зале президентом этой огромной, однако почти впавшей в нищету организации. Между прочим, сделался главным и с нашей подачи, ибо все верные друзья по соцлагерю тоже дружно отдали ему голоса. С помощью спортивного бога Виталия Смирнова я взял, стоя у подножия беломраморной лестницы, наверное, первое интервью уже не у посла, а нового президента. И Хуан Антонио, подняв руку, дотянулся до моей щеки, ободрительно меня похлопав. С тех пор я не раз, и не пять ощущал это его похлопывание во время мотаний по миру.
В гостях у Патриарха
Встречались с ним часто в Париже, где Самаранч почему-то всегда жил в четырехзвездочном отеле, правда, неизменно в одном и том же номере. Это постоянство, привязанность к чему-то понравившемуся, были его чертой. У нас в стране начались перемены, и сначала я брал у него интервью, а потом он начинал расспрашивать меня. Почему Виталий Смирнов не избран первым президентом Олимпийского комитета России? Почему не торопятся давать заявку на участие в зимних Играх в Альбервиле-92? Как идет финансирование сборной? И в конце: обязательно передавал привет Виталию Смирнову и (журналисту. - Н.Д.) Саше Ратнеру. Эти вопросы стали для меня ритуалом, подтверждали, что в порядке и у него.
Однажды, испросив письменного разрешения у Самаранча и тотчас получив его, рванул из Парижа на машине в штаб-квартиру МОК в швейцарскую Лозанну. Заря перестройки, я еще тот водитель, но, посадив штурманом жену Лену, домчался до Швейцарии быстро. И был принят самим президентом. Сначала экскурсия по скромному в ту пору МОКу, где Самаранч был гидом. Потом он с непривычным жаром рассказывал о новом олимпийском музее, который открывался (только благодаря его деньгам и усилиям), о новой эре в олимпийском движении. Самаранч превращал МОК из бедной Золушки в богатую принцессу. А для покупки роскошных одеяний преобразил закостеневшую старую фирму в современное предприятие. Да, старина основатель барон Пьер де Кубертен наверняка бы воспротивился этим веяниям: участие профессионалов из всех стран, включая американских баскетболистов-миллионеров из НБА. И, как одно из следствий, продажа телетрансляций за огромные деньги тем же США, но в то же время и учреждение олимпийского фонда, переводящего денежки из МОКа в бедные страны, которые иначе могли выпасть из спортивного движения. Он не дал нам, рассыпавшимся, захлебнуться в волнах выплеснутой на развалившийся СССР критики. Принял в МОК нашего нового члена Шамиля Тарпищева. А когда того, был такой малоизвестный момент, захотел было сменить-подсидеть Березовский, дал тому, как всегда, корректный, но до чего же решительный отпор. Помню, напоследок даже покритиковал зарвавшегося и влезшего в не свое дело олигарха, когда тот заметил, что вон за ту землю выложил миллионы и миллионы. Самаранч нахмурился: "А зачем вам столько земли? Мне бы, к примеру, хватило и маленького ее клочка". И неглупый Березовский понял, что в МОК не пролезть.
Но это я забежал вперед, а тогда, после экскурсии, принял нас с женой в своей квартире в Шато-де-Види. Скромность, простота, вкусный, однако без роскошеств, обед. Ему, по-моему, были не интересны деньги, потому что и без всяких Олимпийских игр их у банкира Самаранча было огромное количество. Не этим он жил. Все заботы были о пяти кольцах, об их благополучии. Но не забывал никого. Мы уже вышли из его квартиры, когда на пороге - вот никогда не забуду - появился маркиз. Оказывается забыл преподнести нам сувениры: мне ручку с олимпийской символикой, жене - нашейный платок с пятью кольцами. И видя, как неумело я выезжаю с забитой машинами парковки, Самаранч вдруг громко сказал на прощание: "А журналист из вас лучше, чем шофер". Святая правда!
Не получилось последнего салюта
Но вот для своей Испании отвоевать летние Олимпийские игры он уже не смог. Вышел на трибуну на презентации Мадрида сгорбленный, голос дрожал, как и руки. Сказанное им меня поразило: "Мое время прошло или подходит к концу. Я, наверное, не увижу Олимпийских игр 2016 года, но мечтаю, чтобы они прошли в Мадриде". Он молил членов МОК, добрую половину из которых он сам и благословил на эту непыльно-почетную работу, о снисхождении, о голосе, возможно, и последнем в его честь и память. Он ждал снисхождения, жеста благодарности, быть может, последней честно заслуженной почести. То должно было стать голосом за Самаранча, а не за испанский город. Но его Мадрид проиграл далекому Рио-де-Жанейро. Да, эпоха ушла.