И начало сериала сопровождалось шлейфом горячих дискуссий, и по окончании его потянулась цепочка столь же эмоциональных шоу. По градусу, по аргументам "за" и "против" - это одни и те же шоу. У меня впечатление, что мало из тех, кто возненавидел сериал, посмотрели его от начала до конца. Хотя, если бы они посмотрели все 69 серий, возненавидели бы его еще острее.
Споры в порядке послесловия
Что правда, то правда, отсмотреть серию за серией "Школу" - это был труд. Не скажу - духовный, но уж точно - душевный. Наблюдать из вечера в вечер, как биомасса подростков шевелится, реагирует на внешние обстоятельства реальной жизни, на внутренние изменения в характерах человеческих особей, и как особи эти постепенно обособляются - работа для более или менее пытливых исследователей, коим надобно прикладывать волевые усилия, чтобы вникнуть в эту мешанину юношеских амбиций и неосознанных желаний.
Каждое утро заставлять себя делать зарядку тяжело, а тут еще принуждать себя каждый вечер участвовать в разборках этих половозрелых несмышленышей, сопереживать им, сопереживать их родителям, их учителям... По ходу сериала не раз хотелось сказать: "Увольте".
Отчасти отсюда стойкая неприязнь значительной части телезрителей к сериалу Валерии Гай Германики.
От другой части - непонимание языка, на котором разговаривают авторы со своими зрителями. Кажется, на поверхностный взгляд, что это какая-то смесь искренней документальности с самодеятельной художественностью. Это непривычно. Это неформатно для Первого канала. Это ненормативно в эстетическом отношении.
...А в передачах, посвященных финишу сериала, спорили главным образом о том же, о чем был крик, когда сериал только стартовал: показанное - правда или неправда? Школа - ад или рай, вред или польза? И о том, в каких дозах надо показывать адскую правду о вредоносности современной школы.
Споры об этом были особенно страстными: и у Максима Шевченко ("Судите сами"), и у Дмитрия Быкова ("Картина маслом"), и даже у Андрея Малахова ("Пусть говорят"). Хотя последнего больше интересовали побочные эффекты: как юные артисты чувствуют себя после того, как стали известными, на что они потратили свои гонорары и каково им было играть в эротических сценах. Малахов есть Малахов: успех и интим - это его пунктики. А, возможно, и неизбывные комплексы.
Исключением, пожалуй, стал выпуск программы "На ночь глядя" Бориса Бермана и Ильдара Жандарева. Здесь по крайней мере вспомнили, что обсуждаемый сериал не просто учебное пособие по проблематике средней школы, но самоценное художественное сочинение.
Почувствуйте условность
Нет, и на других программах кто-то отчаянно вскрикивал, что это не документальная хроника, а художественное сочинение. Чаще других вскрикивала актриса Елена Папанова, сыгравшая в сериале учительницу литературы, которая затем стала директором. Но ее, как правило, наэлектризованные и заточенные на другое участники дискуссий не слушали, не слышали, а если кто и оборачивался на вопль, то - в недоумении. Мол, к чему и с чего это она повышает голос.
Между тем художественность сериала - ключ к пониманию и внутренних проблем такого чувствительного общественного института, как школа, а с нею и общества в целом.
Ведущим полуночной программы это удалось, потому что они догадались позвать в гости главного возмутителя спокойствия и возбудителя негодования - режиссера сериала Валерию Гай Германику, и разговор поневоле сосредоточился не на материале сериала, а на его смысле.
Тут-то и выяснилось, что автор не так уж и интересовалась состоянием сегодняшней средней школы как некоего образовательно-воспитательного учреждения.
Школа, стало быть, с ее буднями, драмами, нервами и катаклизмами - иносказание о приключениях души самого автора.
Душа распалась на молекулы, которые стали учениками и ученицами 9 "а" среднестатистической средней школы города Москвы: юный нонконформист, прагматичная отличница, сексуально озабоченная Будилова, прочие детишки и Аня Носова, наиболее близкий и родной автору персонаж.
В ней соединились свойства, чувства, надежды и обманы всех иных "молекул". Ее трагический уход из жизни на мгновение похорон их воссоединяет на пару часов, а затем это хрупкое целое снова распадается. Так дала понять автор.
Еще до окончания сериала квалифицированные критики высказывались в том духе, что "Школа" - размазанная на многосерийный фильм предыдущая картина Германики "Все умрут, а я останусь".
Так да не так. В полнометражной ленте героиня жила мечтой о безвременной кончине лучшего из миров. И чтобы только она осталась на обломках самовластия.
В сериале концепция переменилась: главная героиня умерла, а все остались.
Условность документальности
Школа для Германики - это как Алисино Зазеркалье для Льюиса Кэрролла - условная страна. В ней проверяются на подлинность реальные вещи. Правда ли, что взрослые - какие-то особенные люди? Правда ли, что в этой жизни, кроме сегодня, есть и завтра? Правда ли, что, кроме сексуального влечения, существует сердечная симпатия? Правда ли, что в этом мире, помимо человечества, есть некая человечность, есть некие моральные установления, которые даются человеку не извне, а возникают у него изнутри?
И на каждый такой вопрос есть как минимум два ответа: и правда, и неправда. И в каждом конкретном случае подростку самому приходится доискиваться до основательной и убедительной истины. И если бы только подростку...
Насколько я догадываюсь, сериал автобиографичен не столько по отношению к прошлому автора, сколько к его настоящему. Но и, возможно, к будущему.
Условность документальности в "Школе" и есть особенность стилистики этого отменно длинного, длинного фильма.
Наверное, самое трудное по восприятию то худпроизведение, где стена между вымыслом и реальностью столь прозрачна, что едва заметна. Что рискуешь ее не заметить. А ее замечать необходимо и крайне важно.
Проблема для телезрителя в том, чтобы поверить в ее условность. Или просто ее почувствовать. И тогда откроется весь объем ее образности.
В "Школе" ведь и возраст героев условен. Он - детский. И вместе с тем взрослый. От того себя и чувствуют задетыми более всего не дети, а люди старшего поколения. И возникает парадоксальное ощущение: между нашим недавним советским прошлым и нынешним днем - пропасть, а между сегодняшними отцами и детьми словно и нет границы. То ли одни стали сплошь акселератами, то ли другие - слишком инфантильны.
***
В одной из шоу-викторин двух молодых звезд шоу-бизнеса поставил в тупик вопрос: кто был издателем Чехова - Маркс, Энгельс, Ленин или Сталин?