Поделиться
Ушел Андрей Андреевич Вознесенский, для меня - Андрюша, человек, которого я знала и которым восхищалась много лет.
Мы познакомились в середине шестидесятых, когда его поэтические чтения заполняли стадионы. Я старалась не пропускать его выступлений и знала наизусть множество блистательных его стихов.
Как о поэте, о Вознесенском напишут многие критики и литературоведы. Мне же хочется вспомнить о личных, связанных с Андреем, дорогих мне эпизодах.
Зимой 1975-го года, перед тем, как эмигрировать в Америку, мы с моим, ныне покойным, другом Геной Шмаковым приехали попрощаться с Москвой.
Стоял снежный холодный февраль. Столица была охвачена эпидемией гриппа. Кому ни позвонишь - в трубке кашель, хриплый голос и жалобы на ломку конечностей.
Мы бродили по необычно пустынной Москве, (грипп унёс на бюллетени тысячи москвичей) и повторяли: "Запомни эту площадь, и этот собор, и эти рубиновые звёзды в туманном от мороза небе, и лозунг "СЛАВА КПСС", и плакат "ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ УЧАСТОК 7" и Крутицкое подворье, и Донской монастырь, и горделивый фасад Большого. Ты больше никогда этого не увидишь".
На следующее утро мы взяли такси и отправились в Переделкино попрощаться со старыми друзьями Зоей Богуславской и Андреем Вознесенским и побывать на могиле Пастернака.
Вознесенский повёл нас на кладбище. Там не было ни одной живой души. Ни человеческих, ни птичьих голосов. Белая тишина. Могила Пастернака представляла собой снежный сугроб, и кусты вокруг утопали в снегу. И вдруг на одной из веток, казавшейся хрупкой и ломкой от мороза, мы увидели несколько крошечных, свежих листочков. Будь я одна, решила бы, что это галлюцинация. Разве что-нибудь живое может родиться и выжить в февральскую стужу? Но и Андрей, и Гена их тоже видели. У меня было искушение эти листочки сорвать и увезти на память в Америку. Но мы их не тронули.
- Может быть, это ЗНАК, - сказал Андрей. - Может быть, вы когда-нибудь сюда вернётесь.
Гене вернуться не пришлось...
А пятнадцать лет спустя, 10 февраля 1990 года, я приехала по приглашению Вознесенского в Переделкино на торжества по случаю столетия со дня рождения Бориса Пастернака. Программа праздника была обширной. Служили молебен в церкви, возлагали венки и букеты на могилу - в этот раз она представляла собой не сугроб, а клумбу, и, наконец, открыли в его доме музей. Андрей Вознесенский был назначен главным ответственным за праздник, и ему выпала честь представлять публике именитых гостей, разрезать ленточку на крыльце и разбивать шампанское об угол Дома.
Накануне вечером, 9-го февраля 1990-го года, в Большом Театре состоялся литературно-музыкальный спектакль-концерт, посвящённый столетию со дня рождения поэта. Справедливости ради надо сказать, что единственными не-пастернаковскими словами были на этом вечере вступительные слова Андрея Вознесенского. Да и он начал своё вступление знаменитыми строками:
Мело, мело по всей земле, во все пределы.
Свеча горела на столе, свеча горела.
Затем Вознесенский сказал: "Сегодня мы зажигаем живую свечу Бориса Пастернака... Это свеча нашей культуры, это свеча Пушкина, Блока, от которой зажигал свою свечу поэт. Это свеча, непогасимая свеча русской интеллигенции. Это свеча грузинская, это свеча итальянская, это европейская свеча, это свеча мировой интеллигенции. Спасибо шведской интеллигенции, что она зажгла свечу в честь русского поэта, когда у нас свечи были запрещены... Сегодня, 9-го февраля, впервые за многие десятилетия, на сцене Большого театра зажигаются большие живые свечи... Поэтому, спасибо также пожарной команде Москвы, что она сделала исключение в честь памяти великого поэта... Свеча горит на столетии Бориса Пастернака. И я говорю: "ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙСЯ ВОКРУГ СВЕЧИ БОРИСА ПАСТЕРНАКА! Это не только поминальная свеча, это свеча заздравная, это свеча победы духа над всеобщей тьмой, победы одинокой человечности над всеобщим неразумом."
Мело весь месяц в феврале.
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Начался концерт. Каждый артист перед началом своего выступления зажигал свечу, и к концу вечера вся сцена Большого была заполнена горящими свечами. Очень красиво и торжественно.
Интересно, обрадовали бы или смутили Бориса Леонидовича, считавшего, что "быть знаменитым некрасиво", помпезность этого фестиваля? Но невольно возникал вопрос: если культурное наследие России будет, наконец, возвращено её народу, на каком стадионе отпразднуют дни рождения Мандельштама, Цветаевой и Бродского?
...А я вспоминаю также еще более далекие дни 1975 года, когда мы, "изгои" и "предатели", оказались в Риме в ожидании визы в США. Советским гражданам общаться с нами было запрещено и просто небезопасно. И многие друзья зарубили это себе на носу.
И мы, не желая никого подводить, не искали контактов с соотечественниками.
В это время, по приглашению Пьера Кардена, приехал в Италию Андрей Вознесенский. Он дал своей переводчице поручение разыскать нас, позвонил и приехал, ни от кого не таясь и не скрываясь. И еще предложил позвать приятелей-эмигрантов, если они захотят послушать его новые стихи. И вот какой случился казус. Уйдя "втихаря" с приема, устроенного в его честь Пьером Карденом, Андрей пошел к нам пешком. Мимо него промчался парнишка на мотороллере и сорвал с его плеча сумку, в которой было "все": паспорт, виза, билеты, деньги... Последовали неприятные об'яснения в Советском посольстве: куда шел? К кому шел? Зачем шел?
... В дальнейшем, каждый раз бывая в Штатах, Андрей звонил, приходил к нам, и мы старались не пропустить ни одного его выступления. Его постоянное внимание и тепло были нам очень дороги.
Он был не только замечательным поэтом. Всю нашу "взрослую" жизнь, то есть более сорока лет, Андрей был верным и надежным другом, и мы с мужем искренне горюем и скорбим, потеряв его.
***
Мы в землю уходим, как в двери вокзала.
И точка тоннеля, как дуло, черна...
В бессмертье она?
Иль в безвестность она?..
Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой -
Вторая проекция той же прямой.
В природе по смете отсутствует точка.
Мы будем бессмертны.
И это - точно!