Вокруг главного персонажа латышского showcase - Алвиса Херманиса - в афише расположились Кирилл Серебренников с удачными, как говорят латышские критики и продюсеры, "Мертвыми душами" в Национальном театре, Мара Кимеле с "Дядей Ваней" в Новом Рижском и небезынтересные опыты молодых режиссеров.
Однако внимание было приковано к Херманису, заявившему, что "латышская тема" для него пока исчерпана ("В стране глубокий кризис, причем не только экономический"), а планы на ближайший сезон связаны исключительно с европейскими театрами. В трех нынешних спектаклях: "Зиедонис и Вселенная", "Черное молоко" и "Дедушка" прошлое и настоящее Латвии предстало во всех своих противоречиях.
Инструмент, которым пользуются актеры Нового Рижского при сборе материала, больше всего похож на "вербатим": своих героев они сначала интервьюируют, "слова" записывают в тетрадки. А уж потом делают этюды, детально точные и поэтичные, и показывают их режиссеру - из лучших он компонует сценическое действо.
Самым актерским спектаклем оказался "Дедушка" - трехчасовой рассказ Вилиса Дауджиньша о ветеранах Второй мировой. На сцене - узкая выгородка, изображающая "хрущевку" с огромным количеством комнатных цветов. Переодевшись за стулом, Дауджиньш выходит в образе первого своего героя - ковыряющегося в земле пенсионера в майке-"алкоголичке". Ветеран советской армии вспоминает, как по рижским улицам шли колонны евреев, как бабушка пыталась продать старинный серебряный браслет, чтобы достать еды, и как латыши сдавали своих же соседей. Между делом - а монолог прихотлив и нескладен, как и человеческая память - дед готовит "народное" снадобье из сока алоэ и под смех зала показывает, как гадкая слизь стекает с ложки. Второй "дедушка" - для него Дауджиньш надевает клетчатую рубашку - нацист, служивший в регулярной немецкой армии по убеждениям, после войны эмигрировал в Штаты, а потом вернулся в Иманту, обычный рижский "спальник". Третий ветеран, инвалид (актер садится на стул, подогнув под себя ногу), умудрился послужить и немцам, и советским, правда, каждый раз не по своей воле. К немцам он попал, потому что немцы всех, кого можно, заставили вступить в регулярную армию. А к русским попал в плен, и от расстрела его спас довоенный билет Осоавиахима.
Тема "советских" и вреда, ими принесенного, косвенно звучит и в "Черном молоке" - реквиеме по умершей латышской деревне. Для "коров" придуманы целые этюды - с танцами под Млечным Путем, родами и едва встающими на тонкие ножки телятами, с несчастной любовью к быку, заставившей корову броситься на проволочную ограду. Сами коровы то и дело оборачиваются обычными женщинами. Потом уже парень-мясник без большой охоты, но деловито объяснит, как сортирует мясо, какая часть сколько стоит и что, в принципе, это все так дешево, что непонятно, зачем коров сдают - в евросоюзной Латвии не нужны ни их молоко, ни мясо.
Ностальгического обаяния полон и третий, самый ироничный сюжет Херманиса "Зиедонис и Вселенная" по дневникам культового для латышей поэта Иманта Зиедониса и книге разговоров с ним, записанных писательницей Марой Залите.
Короткие истории из своей жизни Зиедонис, властитель дум нескольких поколений вплоть до тех, на чьих глазах был выбран первый латвийский президент, наговаривал, пережив инсульт. И эти парадоксальные новеллы самоироничны, откровенны и порой злы. Поэт у Каспарса Знотиньша - как и на фотографиях - худенький, чуть ссутулившийся живчик с огромной седой шевелюрой.
Универсум Зиедониса непривередлив и все обращает в материал для фантазии: вопросы метафизики и любовь к картошке, в которой он прятался в детстве, букашек и веру в левитацию. Помноженное на оригинальный темперамент это равновесие между личным и космическим дает полноту чувств, которой зал проникается вне зависимости от знания языка. При таком раскладе поверить в то, что "латышской теме" конец, решительно невозможно.