Поделиться
Проверено на себе: если читать по два-три стихотворения в день, то книжки Тютчева хватает как раз на месяц военных сборов.
Давно это было, в середине 1980-х. Собираясь на военные сборы (то был последний аккорд студенческой жизни) - я уже на пороге вдруг вспомнил, что ничего не взял с собой почитать.
Для большой книги места не было, но маленькую можно было пихнуть в рюкзак. Я вернулся в сумрак нашей тенистой комнаты и выдернул с полки первое, что попалось под руку.
Вечером, в палатке, я с разочарованием обнаружил, что скрашивать мои армейские будни выпало томику Ф.И. Тютчева "Весенняя гроза", изданному в 1977 году в Саранске и отпечатанному в типографии обкома КПСС. Но выбирать не приходилось, вокруг - лес.
Вскоре мне поручили выпуск боевого листка. И вот корплю в штабной палатке над очередным выпуском, вывожу через трафарет алые буквы. Тут на пороге вырастает майор Горяев. Он нависает над моим ватманом, как полководец над картой.
- Неплохо... Но как-то формально, без огонька!
Майор ушел. Я подумал: а ведь он прав. Сколько можно повторять штампы казенной пропаганды? А что если поискать вдохновения в классике? Я извлек из кармана гимнастерки рассыпающуюся книжицу Тютчева. Открыв наугад, я был сражен актуальностью стихотворения, написанного поэтом 10 июля 1855 года.
Пламя рдеет, пламя пышет,
Искры брызжут и летят,
А на них прохладой дышит
Из-за речки тёмный сад.
Сумрак тут, там жар и крики,
Я брожу как бы во сне,-
Лишь одно я живо чую:
Ты со мной и вся во мне...
Это же про наши занятия на полигоне. И жару, и криков там хватало. Ну а последние строчки про любовь можно опустить. Увлекшись, я переписал на ватман всё стихотворение. Только вот для имени автора места не осталось.
К обеду боевой листок подсох, я вывесил его и сам залюбовался: вот она, вторая жизнь классики! Ну и пошел себе за перловкой и компотом.
Выходя из столовой, я увидел около стенда с боевым листком начальника курсов полковника Жилина. Он что-то с интересом читал, иногда нетерпеливо оглядываясь вокруг, словно высматривая того, кто разделил бы с ним радость познания.
Я скромно удалился в палатку. Вскоре за мной прибежали, и вот я уже докладываю, что "курсант такой-то по вашему приказанию прибыл".
- Что здесь написано? - спросил Жилин.
- Мы голосуем за мир... Отличились курсанты Щепочкин и Семашко... - добросовестно прочитал я.
- А дальше что? - торопил Жилин.
- Пламя рдеет, пламя пышет...
- Еще дальше!
- Лишь одно я живо чую: ты со мной...
- Чую-чую!.. Не то чуете, товарищ курсант.
- Тютчев, - замямлил я, - Федор Иванович, великий поэт.
- Ну, это мы и без вас знаем. А стихи - не к месту. И не вовремя.
Жилин повернулся к подоспевшему майору Горяеву: "Снимите эту классику. И внушите курсанту, что стыдно Тютчевым прикрываться".
Горяев снял боевой листок и отдал мне: "Ну что, классик? Наряд вне очереди".
Очистив два ведра картошки, я уже после отбоя зашел в радиорубку к своему другу Толику. В вагончике было темно и уютно. Толик стоял в тельняшке над увеличителем и печатал фотографии с присяги. Я склонился над кюветом и увидел, как выплывают родные лица: вот мама, папа, сестренка, а вот моя невеста...
Меня всегда удивляло: как Толик молча все понимает. Только глянет на тебя, похлопает длинными ресницами и все поймет.
- У тебя книжка есть какая-нибудь? - спросил Толик.
- Есть. Стихи.
- Почитай.
Я открыл книжку, поднес ее к красному фонарю и прочитал что-то грустное. Потом Толик выключил фонарь, и мы вышли из вагончика.
Над вытоптанным полем, где мы днем маршировали, поднимая тучи пыли, дышало прохладой ночное небо.
Толик закурил. Красная искорка пролетела во тьму и погасла.
E-mail:dmitri.shevarov@yandex.ru