Поделиться
Старая шутка: двенадцатилетний подросток показывает отцу дневник, в котором за полугодие проставлены одни "двойки" по всем предметам, кроме пения, - по пению у мальчишки "пятерка". "И ты еще поешь?" - восклицает отец, хватаясь за ремень. И тут сын действительно начинает петь...
Я вспомнил ее, когда в минувшую пятницу стоял под палящим солнцем вместе с министром образования и науки Латвии Татьяной Коке в Межа-парке в центре амфитеатра на двадцать четыре тысячи мест. А на сцене пел детский хор, состоящий почти из тринадцати тысяч мальчишек и девчонок. Они пели латышскую классику, обработки народных песен, сделанные еще в последней трети ХIХ столетия Янисом Цимзе, Вагнерисом, Юрьяном, Каде, активными деятелями латышского возрождения, выпускниками, а потом и профессорами московской и петербургской консерваторий. Пели замечательные детские песни, сочиненные специально для детских хоров уже на рубеже ХХ и ХХI веков Раймондом Паулсом, который помогал этому многотысячному многоголосию, сидя за роялем. В раскаленном июльском воздухе колокольчиками звенели детские голоса, пронзающие изысканностью пиано и даже пианиссимо, которых, казалось, трудно было ожидать от жизнерадостных школьников, успевавших не только петь, но еще и обливаться из бутылок с водой, чтобы не сгореть на солнце. А в первых рядах амфитеатра лучшие дирижеры и педагоги, жизнь свою положившие на то, чтобы этот хор мог звучать так воодушевленно и музыкально, продолжали обсуждать детали завтрашнего субботнего праздника.
Завершалась подготовка к открытию юбилейного Х детского и юношеского фестиваля хорового пения, который проводится всего один раз в пять лет. Он начал свою жизнь в 1960 году и за это время успел вобрать в себя и конкурсы духовых оркестров, и соревнования танцоров, и вернисажи народных мастеров. Но в центре всего этого пиршества духа и плоти все равно оставался праздник хоровой музыки, которая для латышей всех возрастов стала неотъемлемой частью национального бытия, важнейшим подтверждением существования нации, не только ее духовной опорой, но и ее душевной основой.
И хотя в этой приверженности хоровой музыке не без оснований усматривают влияние германской культуры, латыши преобразили это влияние на собственный, неповторимый манер. Они обогатили мелодический строй своих песен достоянием своих западных и восточных соседей (не говоря о северянах и южанах), но, конечно же, эта традиция не стала бы национальной необходимостью, если бы не определялась духовной потребностью народа. Будь по-другому, не организовывали бы революционные латышские стрелки праздники песен в Сокольниках в 1918 году, не пели бы хоры по домам в трудные 40-е годы ХХ века, не связывали бы мечты о национальном самоопределении именно с хоровой музыкой в ХIХ столетии. И не шутили бы, что один латыш - это как минимум два хора, а два латыша - уже три.
Кристина Вагнере, которая занимается "образованием по интересам", похоже, знала тексты всех песен, которые звучали со сцены. Наверное, она сравнительно недавно была одной из тех ста тысяч школьников, которые борются за возможность выступить на сцене Межа-парка в гала-концерте фестиваля. К этому гала-концерту готовятся два, а то и три года, соревнуясь школами и районами, соединяя вместе хоры из специальных музыкальных и общеобразовательных школ. Всего в Латвии, где проживают чуть меньше двух с половиной миллионов человек, триста тысяч школьников, так что всерьез поет каждый третий из них - цифра не маленькая. При том что в последние годы в Латвии, как и в России, занялись сокращением эстетического, в том числе и музыкального, образования в начальных и средних школах. Интс Далдерис, министр культуры Латвии и замечательный музыкант, правда, с законной гордостью сказал, что удалось сохранить все музыкальные школы, которые находятся в ведении его министерства. Их в Латвии более ста, что совсем неплохо, если соотнести их число с количеством детей и подростков и в целом с числом жителей очарованной пением республики. Это соотношение много лучше, чем в России. Однако проблемы те же.
Для того чтобы выжить, школы должны повышать плату за обучение музыке. Считается, что бесплатные - бюджетные - места должны быть сохранены в ограниченном количестве и предназначаться для самых ярких дарований. Но мы прекрасно знаем, что не всякий настоящий талант (особенно когда речь идет о ребенке пяти-семи лет) раскрывается сразу и с исчерпывающей убедительностью. Как правило, это непростой и часто достаточно длительный процесс. Здесь бывают досадные ошибки, которые могут сломать ребячью судьбу. Сколько блестящих вундеркиндов так и не становились большими музыкантами. И сколько нераскрытых талантов осталось в истории - прежде всего потому, что им не пришлось пойти в музыкальную школу. Важно понять, что судьба искусства лишь завершается в Большом или Мариинском театре, в Госоркестре или в Национальном филармоническом. Начинается она в тот самый миг, когда десятки тысяч детей должны отправиться в музыкальную школу. Ведь для того чтобы получить сто профессиональных музыкантов - один симфонический оркестр, нужно, чтобы как минимум пятнадцать тысяч детей отправились учиться музыке.
Еще более сложная проблема - включение предметов, приобщающих детей к искусству, развивающих их творческое восприятие мира, в стандарты школьных программ. В России такие предметы, как пение и рисование, исчезают из расписания, и не только потому, что некому преподавать. Главный аргумент: есть более важные предметы, дети перегружены, им некогда заниматься глупостями. Ведь ЕГЭ по музыке нет и не будет. У нас, похоже, с этим смирились. Но для Латвии такие аргументы неприемлемы - ведь в таком случае некому будет петь на сцене в Межа-парке. А здесь кроме фестивалей детского пения проходят различные хоровые праздники, в которых принимают участие уже вполне взрослые люди. И Татьяна Коке, и Интс Далдерис, к счастью, понимают, что пение - это часть национальной судьбы. И хотя, наверное, кому-то покажется странным, что судьба эта зависит от школьной программы, оба министра, что называется, зрят в корень.
Надо понять, что судьба национального искусства во многом зависит от публики, от ее образования, культуры, способности воспринимать мир во всей его многосложной полноте. Не случайно А.С. Пушкин писал о том, что именно публика образует драматические таланты. Любой музыкант или актер знает, насколько важен момент сотворчества сцены и зала, как многократно умножается творческий заряд того или иного произведения, когда он находит отклик в душе просвещенного зрителя. Увы, даже в старые времена в Большом зале Московской консерватории крайне редко можно было увидеть человека с партитурой в руках. Сегодня даже гадать не надо о профессиональной принадлежности такого слушателя - им может быть только музыкант. А ведь в Австрии или Финляндии ноты способны читать выпускники не только университетов, но и школ. И для серьезных занятий музыкой в школьной программе хватает места. Ведь если народ не научится петь, он, боюсь, не то что не сможет поведать миру о самом себе, но, не дай бог, замычит. Неужели мы этого не боимся?