В подмосковном писательском поселке Переделкино открылся музей-галерея поэта Евгения Евтушенко, в который вошли коллекция живописи ста лучших мировых художников и 300 фотографий, сделанных поэтом во время поездок по свету, различные литературно-исторические документы и рукописи, в том числе и поэма "Братская ГЭС".
Мероприятие по очистке Гоголя
(Переделкино. 10 часов утра)
Задумчивый автор, сидящий за рулем: "Сейчас подъеду, выйду из машины и громко процитирую Веронику Долину. "Это Оклахома? Евтушенко дома?" Навстречу выйдет Сам, а тут ему с иронией: "Вот решил пораньше заглянуть, а то нагрянут высокие люди, посмотреть как следует не дадут..."
Мое игривое настроение прерывает голос с небес: "Водитель ноль девять восемь! Руль вправо, прижимаемся к тротуару!"
В зеркале заднего вида с ужасом обнаруживаю сияющую огнями и мигалками колонну милицейских машин, резко беру вправо, и... передняя часть моей "ниссанки" оказывается в заросшей канаве. "Где вы тут нашли тротуар? - пробую шутить с капитаном, возглавившим спасательную операцию. Группа офицеров на "раз-два-три" ставит меня вместе с машиной на правильный путь.
Капитан: "Просьба частным автомобилям - до окончания режима к даче поэта Евтушенко не поворачивать. Бесполезно. Ноль девять восемь быстренько очищаем Гоголя".
Жму на газ, "очищая Гоголя", и боковым зрением вижу военных с собаками, проверяющих "тротуары" на наличие взрывчатки...
Как Евгений отказал самому Пикассо
(12 часов 15 минут)
Отутюженный металлоискателем иду по вымощенной дорожке в глубь двора и вливаюсь в толпу народа, сидящую и стоящую вокруг крыльца "Музея Евгения Евтушенко". Эту галерею выстроил он сам, чтобы сегодня торжественно и безвозмездно передать свою личную коллекцию картин, скульптур, фотографий и документов в дар государству.
Это более сотни работ, среди которых не только Пикассо, но и Шагал, Пиросмани, Макс Эрнст, Светлин Русев и другие, включаю и неизвестных ранее - тех, кого открывал сам Евтушенко.
В тенечке скромно стоят министр культуры Александр Авдеев, спикер Совета Федерации Сергей Миронов. Художник Зураб Церетели, как истинный грузин, греется в лучах не только славы, но и нынешнего нещадного солнца. Не жмется в тени и литературная общественность - в отсутствие хозяина камеры то и дело останавливаются на их вдохновенных лицах.
Поэт и даритель появляется тихо, слегка опираясь на трость (уж не та ли, что помогала когда-то Марку Твену?). Потом одно из изданий с восторгом напишет, что поэт еще за десять минут до церемонии с упоением работал в своем кабинете. И я допускаю, что это может быть правдой.
Евтушенко начинает спокойно, даже устало - о том, как он собирал эту коллекцию.
Это не исповедь классического коллекционера, рьяно отыскивающего предметы и ценности, составляющие его страсть или его бизнес. Наш герой свою коллекцию проживал. Каждая ее частица была частицей жизни, творчества, дружбы, встреч с интересными и великими людьми.
Чего стоит только один рисунок Пикассо. Дело в том, что великий художник предлагал поэту на выбор две работы, а тот возьми и скажи: "При всем уважении не возьму. Не нравятся они мне. В них чувствуется ваша обида на женщин. Нельзя из-за одной обижаться на всех и переносить это чувство на творчество". - "Но как она могла уйти от Пикассо!" - вскричал мастер. А потом сравнил русского гостя, отказавшегося от его работ, с Настасьей Филипповной, способной сжечь огромные деньги. Ну а рисунок Пикассо, услышав эту историю, Евгению Александровичу подарила вдова живописца и скульптора Фернана Леже.
Женщины покидали и самого Евтушенко. Но достаточно пойти по залу с фотографиями, сделанными поэтами, чтобы понять его отношение лучшей половине человечества. Он говорит, что фотоэкспозицию посвятил памяти "великого американского фотографа и человека Эдварда Стайхена". Когда-то вместе с художником Олегом Целковым попали на его выставку в Москве. Этот замечательный старик был допущен со своей выставкой в СССР лишь потому, что воевал в союзных войсках и снимал знаменитую встречу на Эльбе. А в его книгу "Семья человечества" я просто влюбился".
Я слушаю его и вспоминаю примеры его личной влюбчивости в других людей, в их талантливость, яркость, неповторимость. Помню, на заре перестройки он позвонил и сообщил, что открыл гениального поэта, которого надо срочно слушать, публиковать, поддерживать. И вот мы уже сидим у Евтушенко и слушаем недавно вернувшегося из мест лишения свободы парня по имени Вадим Антонов, который читает поэму "Помиловка". Это ее, спустя время, Евгений Александрович протолкнет в один из толстых журналов. А тогда после чтения из Переделкино мы в кромешной ночи едем в какую-то деревеньку, где квартирует Антонов, чтобы отведать домашнего яблочного сидра. Затем, разочаровавшись в напитке, но не в Антонове, пробираемся назад, где Евтушенко извлекает из запасников грузинское вино. Потом на минуту исчезает и выходит, держа в руке шикарный пиджак. "Вадим, - говорит он. - Эту вещь подарил мне сам Роберт Кеннеди. Я хочу, чтобы этот пиджак стал твоим талисманом".
И вот он, довольный, осматривает гостя в легендарном наряде. Затем вдруг достает из стола ножницы и говорит: "Нет, гражданин Антонов, что-то от Кеннеди не могу не оставить себе. Не сердись, я пуговицы на память отрежу..."
Камень от Миронова, песни от Грызлова
(12.30 дня)
Хозяин торжества как-то благотворно действовал на тех высоких гостей, ради которых меня милиция "выдавила" в канаву. Министр культуры Александр Авдеев вышел из тени на солнечное крыльцо: "Весь Евтушенко здесь. Со своей душой, со своим талантом, своей гражданственностью, со своей многомерностью. Фотографии, сам музей, коллекция, друзья, поэзия - все это вместе собрано здесь. А потом - здесь интересна атмосфера. Она такая, о какой я мечтаю, мне она кажется просто замечательной..."
А дальше выяснилось, что в свое время ради этой атмосферы дипломат Авдеев помогал Олегу Целкову приехать на родину. Оказалось, что у скандального гения был только так называемый нан сеновский паспорт, позволявший въехать в любую страну, кроме одной, и ее имя не было большим секретом ни для Целкова, ни для будущего министра культуры.
Когда же на крыльцо поднялся спикер Совета Федерации Сергей Миронов, толпу стали осторожно рассекать энергичные ребята, в ухе каждого из которых торчал специальный наушник. И я уж было поверил в переделкинский слух, что вот-вот во дворе появится президент страны. Но "коридор" был сделан для того, чтобы два охранника водрузили на трибуну подарок бывшего геолога Миронова - огромный друз аметиста, привезенный им из Латинской Америки: "Как одному коллекционеру от другого! Обещаю вам, Евгений Александрович, что свою коллекцию камней тоже передам в дар государству".
Но самым неожиданным обещанием аудитории стало почти клятвенное заверение заместителя главы администрации Ленинского района в том, что уникальный исторический, культурный и литературный поселок Переделкино не исчезнет с карты Московской области. После такого мистического спича многие еще долго рядили, к чему это он вдруг так тепло и доверительно...
Спикер Госдумы Грызлов прибыть не смог, поэтому подарки и теплые слова передавал помощник. Среди прочего были объявлены два диска с песнями лично Бориса Вячеславовича. Это там у него оцифрована патриотическая, футбольная:
Россия вперед!
Настал наш черед!
Россия, вперед!
Победа нас ждет
Собраться и драться,
Бодаться, кусаться,
Но вырвать победу на всех.
Такая задача
В игре, и удача
Всегда обеспечит успех.
Евтушенко тоже любит футбол. Но как-то иначе. И это стало ясно, когда он эмоционально и мощно начал читать свое стихотворение "СССР-ФРГ 1955 год". Это о том, как в Москве на "Динамо" знаменитую послевоенную игру с немцами смотрели фронтовики-инвалиды. О том, как они впервые увидели в "фрицах" не врагов, а соперников, спортсменов, людей. Стихотворение длинное, "репортажное", можно сказать, публицистическое. Но надо быть 78-летним Евтушенко и больше никем, чтобы под 35-градусным солнцем дер жать столь искушенную аудиторию в полной тишине и чтобы в конце она взорвалась аплодисментами:
Вернитесь в тот матч
и увидите там.
Кончаются войны
не жестом Фемиды,
а только, когда забывая обиды,
войну убивают в себе
инвалиды,
войною разрезанные
пополам.
Грушинцы,
все не поздно вам!
(от 15.20 и далее)
Умчались в сторону государственных забот большие и средние начальники. А мероприятие медленно, через разные газонные площадки, теряя участников, переместилось в дачную гостиную. Тихая, умиротворенная беседа, изредка прерываемая выкриками хозяина: "Это не то вино!" или "Маша, когда же ты расскажешь гостям историю про узбека?".
Один из самых давних друзей Евгения Александровича известный журналист Леня Шинкарев поведал, как во время их давнего путешествия по сибирским рекам Евтушенко узнавали и цитировали деревенские бабушки. Но это бы ладно - все-таки земляк. Удивило другое.
Напротив меня сидели "грушинцы", устроители знаменитого Грушинского фестиваля. Один из них попросил слова и рассказал о том, как две недели назад на знаменитую волжскую Гору, собирающую тысячи бардов и поклонников авторской песни, приезжал Евтушенко. Как они, организаторы, боялись, что он не вольется "в контекст нового поколения". Как бы не так! Гора встала, приветствуя своего.
"Короче, Евгений Александрович, за то, что Гора приняла вас как родного. И снова вас ждет".
Уже вернувшись домой, я зашел на сайт фестиваля и нашел там стихотворение, которое он написал в поезде, возвращаясь в Москву. В нем он сравнивает "грушинцев" с гражданами некоего российского Острова свободы.
Грушинцы, все не поздно вам,
вера всегда не поздна -
может стать этим островом
собственная страна!
И вновь, на Гитару,
качающуюся
над разинской буйной водой,
взойду, никогда
не отчаивающийся,
по-грушински молодой.
А уже следующим вечером он взошел на сцену Политехнического музея, где вместе с традиционно полным залом привык отмечать свой очередной день рождения.
Завидуют ли ему другие? Наверное. Все ли его любят? Да где уж там! Известно, как относился к нему, например, Иосиф Бродский, сказавший, что "если Евтушенко против колхозов, то я - за..."
Поэтому Евгений Александрович даже на меня обижался, когда я в одном из материалов использовал словечко, брошенное в его адрес Бродским.
Но вот ведь что поразительно! Когда в начале восьмидесятых "Литературная газета" начинала возрождать поэтические вечера в Политехническом, именно Евтушенко сказал: "Нужно пригласить Бродского!" Я был свидетелем, как просвещенные критики почти хором кричали ему, что нобелевский лауреат ни за что не приедет на родину.
Он смотрел на них, как на глубоко несчастных людей. А потом тихо сказал: "Но вы же не пробовали..."
В этом он весь. Мы будем говорить, спорить, умничать, ввергать в скепсис друг друга. А он будет делать. Пробовать себя в очередной раз. Поэтом, писателем, фотографом, актером, режиссером этой жизни.
В этот жаркий день он был всего лишь Дарителем.
Щедрым. Благородным. Веселым. Молодым.
У него снова получилось.