28.07.2010 23:07
    Поделиться

    Геннадий Рождественский: В нашей дирижерской профессии присутствует нечто от укротителя

    Найти новое в старом, хорошо известном - такого принципа придерживается в творчестве дирижер Геннадий Рождественский

    Выступая недавно в Северной столице с оркестром Петербургской филармонии, Геннадий Рождественский представил на суд слушателей Симфонию N 2 Антона Брукнера в авторской редакции 1872 года. Первое исполнение в России этого произведения прошло на "бис".

    О том, почему он выбрал для концерта в Петербурге эту непростую как для исполнения, так и для восприятия симфонию, как вообще определяет для себя, что на каком концерте играть, его отношения с другими музыкантами, с публикой, маэстро рассказал корреспонденту "РГ".

    Брукнер навсегда

    Геннадий Рождественский: Начну с Брукнера. Существует мнение, что этот композитор написал девять симфоний. Но потом выяснилось, что их гораздо больше - 21, поскольку каждая симфония имеет по нескольку редакций. У меня разгорелся аппетит, и я записал на пластинку все существующие редакции. Они были выпущены во многих странах в виде альбомных комплектов под названием "Полное собрание симфоний Брукнера". И вдруг в прошлом году я получаю письмо от одного американского музыковеда с вопросом: почему я не записал симфонию N 2 в первой редакции? Для меня это была новость. Я не знал, что таковая существует. И действительно, она была открыта каких-то 5 лет назад в одном из венских архивов и сильно отличается от всех известных нам редакций 1877 года. И этот господин спрашивал меня в письме, не собираюсь ли ее сыграть? Конечно, я немедленно за эту идею ухватился.

    Российская газета: Потому что вам интересно сыграть то, что никто еще не играл?

    Рождественский: Конечно, исполнить новое интересней, чем хорошо известное. Но иной раз стремишься к тому, чтобы именно старое сыграть лучше остальных. Крайне редко получается, кстати сказать... Да, мне интересней первое. Я не перестаю удивляться, сколько еще в музыке произведений, мимо которых мы пробегаем, не замечая их.

    РГ: А может, они не были своевременно открыты из-за того, что авторы не хотели, чтобы какие-то их творения, скажем, экспериментальные, были услышаны?

    Рождественский: Такая точка зрения тоже существует. Но вряд ли Антон Брукнер хотел, чтобы его симфонии не играли. И вот вам доказательство: когда император Франц Иосиф принял его при вручении ордена, спросив: "Какие у тебя ко мне будут просьбы, дорогой Брукнер?", он знаете что попросил? Чтобы император приказал одному известному критику перестать ругать его каждый день. Эта просьба, к слову, оказалась невыполнимой. Франц Иосиф ответил композитору: "В нашей стране пресса свободна!"... На слух, не глядя в партитуру, слушатель, знающий наиболее полную редакцию симфонии N 2 (1877 года), по всей вероятности, вряд ли обнаружит какую-то разницу с более ранней редакцией - 1872 года. Хотя одна отличительная черта сразу "бросается в уши" - это паузы. Там очень много пауз. То есть звучащей тишины. Известно, что при первом исполнении в Вене под управлением самого автора на скрипочке в его оркестре играл знаменитый в будущем дирижер Артур Никиш. И он спросил у композитора после одной из репетиций: почему такие долгие паузы, ведь у публики может сложиться впечатление, что действие прекращается? Брукнер ответил ему: когда я подхожу к какой-то важной мысли, я должен вздохнуть. Да, разница именно в паузах. И мне кажется, когда он сам стал сокращать их длительность во второй редакции, стало скучно.

    РГ: А сами вы не боитесь того, что наша публика начнет аплодировать во время концерта, не подозревая, что это еще не конец?

    Рождественский: Очень боюсь. Сейчас во многих странах я замечал, такая тенденция - вообще не аплодировать в конце. Из-за боязни ошибиться. Сидят слушатели и посматривают друг на друга: хлопать? Не хлопать?... Но у меня есть система. Я когда подхожу к этим паузам, поднимаю левую руку. Или говорю, оборачиваясь к зрителям в полной тишине: это - все. Иногда, правда, и это не действует.

    Репетиция оркестра

    РГ: Вы были знакомы с великим маэстро ХХ века Евгением Мравинским...

    Рождественский: Не только знаком, но дважды участвовал в совместных гастролях в США с ним и его оркестром Ленинградской филармонии. Конечно, впечатление огромное от этой фигуры, от этой личности, которую я наблюдал довольно близко. Это было чрезвычайно волнительно и поучительно - наблюдать за работой Евгения Александровича". Даже неправильно сказать "наблюдать за работой". Нет, за священнодействием.

    РГ: Вот я и хотела спросить: на репетициях Мравинского часто присутствовали рядовые слушатели. Иной раз, по воспоминаниям современников, собирался полный зал. А для вас подобное возможно? Или, наоборот, нежелательно?

    Рождественский: Мне это не помешало бы. Абсолютно точно. Я приветствовал бы подобную традицию, если бы она появилась у нас в стране. Или хотя бы - для начала - в одном городе. Считаю, если у людей возникло желание послушать репетицию, и они нашли время прийти утром в зал, значит, им это необходимо. Я бы это приветствовал!

    Кое-что про английский газон

    РГ: На ваш взгляд, Геннадий Николаевич, в какой стране у рядовой публики любовь к классической музыке сейчас больше?

    Рождественский: Должен сказать, что, к сожалению, уровень музыкальной культуры среди населения падает. Во всем мире. Это объясняется, на мой взгляд, темпом современной жизни. Ее запросами, снижением общей культуры. Возможно, исключение - Лондон. Почему? Там существует уникальный зал - Королевский Альберт-холл, вмещающий 8000 человек. Каждый год в нем исполняется оратория Генделя "Мессия". Как исполняется? На сцене располагаются профессиональный оркестр, профессиональный дирижер и профессиональные солисты. А хора нет. Спрашивается, где хор? Какая без него оратория? А хор - это публика. При входе в фойе Альберт-холла лежат стопочки нот хоровой партии. Отдельно для сопрано, альтов, тенора, басов. Когда зрители приходят, они берут ту или иную партию и идут на свои места в зал. О чем это говорит? Первое и главное: что умеют читать ноты. То есть обладают элементарным музыкальным образованием. Второе: идут "на Генделя", а значит, знают это масштабное произведение и, видимо, находят огромное удовольствие в том, чтобы исполнить его вместе с профессиональными музыкантами. В Англии уже несколько лет можно наблюдать исчезновение профессиональных хоровых коллективов. Поют в основном любители. Поэтому, кстати, не бывает генеральных репетиций. Ведь по утрам люди служат на основной работе. Репетиции только вечерами. В восторге от этой идеи, конечно, администрация концертных залов, так как не нужно платить зарплату хористам. Так что все в выигрыше. И представление, кстати, никогда не останавливается. Не бывает такого, чтобы оно не состоялось. Кроме Великобритании, ничего подобного нигде больше не видел.

    РГ: Хотели бы, чтобы такое соучастие слушателей в музыкальном исполнении практиковалось у нас в России?

    Рождественский: Очень. Но потребуется много времени, чтобы нечто подобное стало возможным. Насильственными методами или ускоренными не даст никакого результата. В основе должно быть развитие самодеятельности. Но не в том смысле, к какому нас призывал в свое время шеф КГБ Семичастный... Знаете, чем славен английский газон? Добротностью, качеством. И как результат - красотой. А достигается подобное долготерпением, неустанными трудами, бережным уходом.

    Отцы и дети

    РГ: Как вы относитесь к творчеству известного скрипача Александра Рождественского?

    Рождественский: Это подвох (улыбается). Все ожидают положительного отношения. Действительно, было бы странно, если бы я относился к творчеству своего сына отрицательно. Вероятно, если бы отрицательно, то посоветовал бы ему прекратить его деятельность. Этого я не сделал. А раз не сделал, значит, отношусь положительно и с уважением.

    РГ: Вникаете в его работу? Поправляете? Подсказываете? Советуете?

    Рождественский: Можно сказать, что так. И вникаю, и поправляю, и советую. Тем более что репертуар у него очень большой. Помимо классики много современных произведений. Он играет концерты Шостаковича, Альбана Берга, моего любимого Шнитке. И вот недавно сыграл замечательный Второй концерт для скрипки чеха Богуслава Мартину. В России никто не играл его вообще. И я был несколько озадачен, когда сын спросил у меня: "Зачем ты заставляешь меня учить этот концерт для одного только выступления?" Подобная позиция существует у музыкантов: что это я буду играть только один раз?.. В Москве выступил, и больше никто не просит. Я всегда стараюсь объяснить Александру, что никакой роли не играет, сколько раз предстоит сыграть то или иное произведение. Важно - как.

    РГ: То есть вы продолжаете эту традицию в сыне - постоянно что-то открывать для себя?

    Рождественский: Стараюсь.

    Секрет дирижера

    РГ: Бывая на ваших концертах, я обратила внимание, что дирижерская палочка в ваших руках иногда превращается в подобие хлыста укротителя тигров - вы так стучите ею!

    Рождественский: Что касается стука о пульт, то это случайность. Просто руки низко держу. Нечаянно получается. Так что вопрос об укротителе тигра сразу снимается, так? Но нечто от профессии укротителя в нашей дирижерской профессии, несомненно, присутствует. Это вы верно подметили. И тут очень важно не перейти грань от укротителя-доброжелателя к укротителю-тирану. Потому что, когда укротитель перерастает в тирана, результат резко стремится вниз.

    Поделиться