Поделиться
Парадоксы Алвиса Херманиса сегодня завороженно созерцает вся театральная Европа: отец шестерых детей (шестой родился как раз накануне показа его спектакля "Поздние соседи" в Москве), он не устает рассказывать о старении мира, об истончении жизненной ткани, об угасании всеобщей и интимной памяти.
Инсценированные им в мюнхенском "Каммершпиле" рассказы Исаака Башевиса Зингера - часть этого уникального "музея" старых вещей, ощущений, времен и людей.
Но в начале спектакля кажется, что выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии, не имеет к нему никакого отношения. Знакомые по "Долгой жизни" и другим "документальным" проектам Херманиса импровизации актеров на темы старости, подробные физиологические этюды ослабляют силы "рассказа", чтобы буквально воплотить, "отелеснить" его. Мы оказываемся, таким образом, не перед лицом инсценировки, "сценического воплощения литературы", а перед самим документом угасающей жизни.
Это ощущение, впрочем, уходит в том момент, когда "физиология" зингеровского рассказа упирается в "физиологию" спектакля. Герой первого рассказа "Поздняя любовь" Гарри Бендинер, родом из польского местечка Нью-Йорк, давно переселившийся на Майами-бич, страдает простатой. Подробный очерк его ночных походов в туалет начинает спектакль. Шестидесятилетний герой второго рассказа "Сеанс", потерявший в Польше своих родных и возлюбленную, пытаясь воскресить ее облик с помощью спиритических сеансов, тоже испытывает трудности с простатой. Обмочившись на одном из сеансов мадам Копицкой и точно смирившись с безнадежной старостью, он остается с ней жить.
Алвис Херманис вместе с прекрасными актерами Барбарой Нюсе и Андре Юнгом создают такую игровую среду, в которой проза Зингера превращается "магнитофонную" запись реальности. Предлагая актерам полное театральное перевоплощение, одевая их в "толстинки" и накладные парики, меняя их голоса и всю "телесность", Херманис тем не менее создает у нас ощущение скучно текущей и вовсе не театральной жизни.
Главный вопрос спектакля, заданный Гарри Бендинером: "Зачем человек рождается и зачем умирает?" - Херманис ставит без всякого пафоса, в стороне от сильных эмоций.
Доживая жизнь в одиночестве, Гарри привык к нему настолько, что появление в его квартире хрупкой вдовы-соседки кажется ему частью его ночных сновидений. На самой границе смерти он вот-вот готов изменить свою жизнь, неожиданно постигая всю степень своего долгого одиночества. Но наутро он узнает, что его соседка выбросилась из окна, решив присоединиться к своему умершему мужу. Короткая и ленивая уборка рассыпанных накануне хлопьев, короткое зависание у телевизора, и вот он вновь один в своей кровати с вопросом "зачем?", тихо и бесстрастно слетевшим с губ.
Из самой сердцевины умирания Зингер и вслед за ним Херманис высекают странный рассеянный свет. Это не надежда, нет. Это юмор меланхоликов. Миссис Копицкая в своей заставленной предметами индуистского культа квартирке аккуратно снимает с описавшегося философа Калишера штаны, а он, подняв руки, точно на расстреле, сдается ей с полным отчаяньем проигравшего. Она и вправду выиграла, ибо знала, что он когда-нибудь не успеет дойти до конца коридора, где прячется призраком его погибшей возлюбленной статистка, нанятая для того, чтобы заманить философа в страстные сети миссис Копицкой. И вот уже он сидит, наряженный индийским слоном, на диване и слушает мадам Копицкую, обещающую ему вечную жизнь и вечную любовь.