02.12.2010 00:20
    Поделиться

    Дмитрий Шеваров: Поэзия Беллы спасает от озноба одиночества

    Памяти Беллы Ахатовны Ахмадулиной

    Свеча

    Геннадию Шпаликову

    Всего-то - чтоб была свеча,

    Свеча простая, восковая,

    И старомодность вековая

    Так станет в памяти свежа.

    И поспешит твое перо

    К той грамоте витиеватой,

    Разумной и замысловатой,

    И ляжет на душу добро.

    Уже ты мыслишь о друзьях

    Все чаще, способом старинным,

    И сталактитом стеаринным

    Займешься с нежностью в глазах.

    И Пушкин ласково глядит,

    И ночь прошла, и гаснут свечи,

    И нежный вкус родимой речи

    Так чисто губы холодит.

    Белла Ахмадулина

    1960 г.

    За несколько дней до горькой вести мне вдруг вспомнились строчки: "...и Пушкин ласково глядит". Я все ходил и повторял эту веселую строчку, а как дальше - не вспоминалось. Вечером снял с полки книжку, нашел эти стихи, и сразу поплыла перед глазами морозная зима семьдесят девятого года. Свердловск. Магазин грампластинок. Пластинка Ахмадулиной на прилавке и портрет на конверте: неотразимая печаль, скорбные уголки губ, рассыпавшаяся челка.

    В тот день я зашел в магазин, чтобы посмотреть маме подарок к Новому году. Отдел эстрады был налево, отдел классики - направо. Пластинка Ахмадулиной продавалась, конечно же, в классике. В эстраде - жаркая толкотня и шум, туда-сюда мелькали суетливые тени фарцовщиков. А в классике пустынно и зябко.

    За прилавком стоял, погрузившись в свои мысли, пожилой меломан в заношенной безрукавке (его и продавцом не назовешь, ведь он служил не плану и кассе, а музыке и слову). Приметив, что я в нерешительности, он молча ставит пластинку Ахмадулиной на проигрыватель и звучит что-то ангельское:

    Есть в сумерках

    блаженная свобода

    От явных чисел века, года, дня.

    Когда? - неважно.

    Вот открытость входа

    В глубокий парк,

    в далекий мельк огня.

    Ни в сырости,

    насытившей соцветья,

    Ни в деревах,

    исполненных любви,

    Нет доказательств

    этого столетья, -

    Бери себе другое - и живи...

    Конечно, я слышал и раньше этот нездешний голос, но здесь, в гулкой пустынности магазина, он будто облек меня во что-то белоснежное. В этом нежном и будто порхающем голосе была непреклонная ласковость сестры милосердия, березовая солоноватость слез, дым печной из ферапонтовских труб, кружевной вздох на московском морозе, изысканность слога, словно бы взлелеянного на усадебных аллеях, строгость петербургских дворцов и полет мостов - двух половинок навстречу друг другу...

    И не надо было другого счастья, как только унести этот голос с собой. Я отсчитал рубль и сорок пять копеек, взял пластинку и вышел на мороз. Прижимая к себе пластинку, влез в набитый трамвай с окнами, наглухо затянутыми инеем. Одни пассажиры нервничали, опасаясь проехать свои остановки, другие толкались, упихиваясь с сетками и портфелями. Испугавшись за хрупкую пластинку, я поднял ее над головой. Белла сострадательно глядела на нас сверху, с конверта, и все, кто замечал этот взгляд, как-то утихали.

    А через несколько дней в "Иронии судьбы..." звучала песня на стихи Беллы, и все новогодние дни проходили с мелодиями Таривердиева и этими строчками на губах:

    По улице моей который год

    Звучат шаги -

    мои друзья уходят.

    Друзей моих

    медлительный уход...

    Ее облик, ее прекрасные черты, ее лебединое бесстрашие, ее слова из забытого дореволюционного словаря - каким это было чудом в середине пятидесятых, когда вокруг еще лязгали засовы и лагерная колючка еще и не начинала ржаветь. Можно было представить появление такого поэта, как Белла, где-нибудь в эмиграции, но здесь, у нас, - невероятно, невозможно! В марте 1955 года Илья Сельвинский писал ей, 18-летней: "Я совершенно потрясен огромной чистотой Вашей души... Как бы там ни было, что бы в Вашей жизни ни произошло, помните, что у Вас дарование с чертами гениальности... До свидания, чудесное Вы существо, будьте радостны и счастливы..."

    Тогда, в середине 1950-х, поэзия пробила сталинский железобетон и страна задышала и открыла глаза, как ребенок после долгой болезни. В 1990-х над нами вновь сомкнулся железобетон, другой выделки, но такой же неумолимый. Сегодня страну знобит, но ошибается тот, кто винит в этом одно ЖКХ. Это озноб одиночества и сиротства. Лишь голос поэзии, голос Беллы, зовущий в небо и сострадающий, еще укрывает нас.

    Когда-то Булат Окуджава посвятил ненаглядной Белле свою самую светлую песню. Помните?..

    Мелодия, как дождь случайный,

    Гремит; и бродит меж людьми

    Надежды маленький оркестрик

    Под управлением любви...

    dmitri.shevarov@yandex.ru

    Фото: РИА Новости

    Поделиться