Поделиться
В конкурсную программу Берлинского кинофестиваля включен и российский фильм "В субботу" Александра Миндадзе. Он рассказывает "изнутри" о Чернобыльской аварии - через судьбу главного героя, роль которого исполнил Антон Шагин ("Стиляги", "На ощупь"). Наш корреспондент встретился с молодым, но уже очень известным актером.
Российская газета: Антон, вам было всего два года, когда случилась авария в Чернобыле. Для вас это уже история.
Антон Шагин: Да, но не забывайте, что я вырос в городе Карачев Брянской области, то есть в зоне, пострадавшей от аварии на ЧАЭС. Помню, как в школьной столовой выстраивалось две очереди. В одной из них ребята имели талоны на спецпитание. Потом я узнал, что это дети, которые оказались в эпицентре трагедии. Так что я бы не сказал, что для меня это просто "история".
РГ: Вы играете комсомольского активиста, который одним из первых узнает о случившемся, и оказывается перед выбором: предупредить близких и друзей или выполнять приказ сверху "не сеять панику!". Не каждый может совладать с искушением и поступить порядочно, не предав, не поступив принципами.
Шагин: Помните, японский писатель Акутагава замечательно сказал: "У меня нет принципов, у меня есть только нервы". Что касается других, то знаете, я предпочитаю никого судить. Прежде всего надо разобраться с самим собой, заботиться о том, как сохранить себя. Мне это тем более важно, учитывая мою рабскую профессию.
РГ: И вы уже чувствуете в себе силы настоять на своем на съемочной площадке или на репетиции в театре?
Шагин: Конечно. Я не буду работать с режиссерами, которые подавляют всех своей тоталитарностью. Не понимаю, как можно что-то сделать, не находясь в диалоге. Для меня важно, чтобы режиссер был готов к моим предложениям. Если вам этого не надо, пожалуйста, возьмите другого артиста, а я к вам не навязываюсь.
РГ: С Миндадзе вы тоже находились в диалоге?
Шагин: Конечно. Александр Анатольевич - удивительный человек. Он не окружает себя людьми, которые лишь заискивающе смотрят ему в рот. На съемочной площадке "В субботу" мне ни разу не доводилось сталкиваться с такой позицией режиссера: "не я это придумал, поэтому не возьму в фильм". Напротив, он только радуется артистам, которые предлагают что-то по делу, и если это влияет на образ и всю историю, тысячу раз подойдет и поблагодарит. И то же самое - Марк Анатольевич Захаров. В этом и заключается уникальность этого поколения, которое на протяжении своего невероятно сложного творческого пути не растеряли способности существовать в соавторстве. Они умеют слышать других.
РГ: Захаров доверил вам заглавную роль в знаменитой поэме Ибсена "Пер Гюнта". Есть литературоведческий стереотип: в этом образе Ибсен изобразил "безличного" человека, способного приспособиться к любым условиям. Но есть и другая точка зрения: что Пер Гюнт - непонятый фантазер.
Шагин: В трактовке Марка Анатольевича это такой Робин Гуд. Или Мюнхгаузен.
РГ: Олег Янковский признавался, что он, как и барон, любил помечтать. А вы?
Шагин: Я мечтаю постоянно. О вселенском добре и о справедливости.
РГ: Весь кинематограф Миндадзе свидетельствует о кризисе мира, в котором мы жили две тысячи лет. Но самое страшное, что мы теперь уже и не мечтаем о светлом будущем.
Шагин: Да, я уверен, что будущее будет только хуже. А как иначе, если затрепаны такие слова, как любовь, семья. Многим ли из нас удается выкроить время, чтобы поужинать всей семьей? Обсудить какие-то дела, проблемы? Почему многие не понимают, что ребенка не обязательно бить, чтобы он перестал капризничать, плакать. Нам понятнее другое: "Меня били, и я вырос такой замечательный, значит, так и надо поступать, чтобы ребенок слушался". А ведь главное - просто услышать своего ребенка, подружиться с ним.
Люди вообще перестали друг друга слышать. Посмотрите, как с нами разговаривают в магазине. Мне не надо, чтобы ко мне обращались: "господин", "сударь". Я просто хочу элементарного уважения и внимания. Я понимаю, все устают. Но почему, когда я выхожу на сцену, думаю о зрителе, который не должен видеть мою усталость, моих проблем. Почему люди забывают мудрое правило: "относись к человеку так, как хочешь, чтобы он относился к тебе"?
РГ: Вас не подавляет Москва?
Шагин: Владимир Сорокин точно заметил: "Москва - это не город, это зона, где люди зарабатывают и тратят деньги". И, правда - это не город, где можно жить и заводить семью.
РГ: И тем не менее вы сделали и то, и другое.
Шагин: Москва - это место, где я работаю. Если бы можно было театр и человек 10-15, которыми я дорожу, перенести в другой какой-нибудь город, я был бы счастлив. Я не держусь за город. Я держусь за людей, с которыми работаю, которые знают, что такое любовь и преданность.
РГ: Но и провинцию нам постоянно показывают только "чернушную".
Шагин: Конечно, не все уж так тотально плохо в провинции. Но главная проблема в провинции в том, что там люди больше зажаты в своих условиях, там меньше выбора.
РГ: Вы думаете о тех, кто остался там?
Шагин: Если я скажу, что болею об этом с утра и до вечера - это будет неправдой. Но я помню обо всем. Я не знаю, что надо делать, чтобы там что-то изменилось... Бродский хотел, чтобы в каждой гостинице был томик поэзии. А вот если бы в гастрономе стояла хотя бы одна полка, да просто стул, а там пять томов: Пушкин, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Бродский...
РГ: Селедку завернут.
Шагин: Большинство - да. Но из ста человек десять все же прочтут. В конце концов, каждый выбирает свое. Но людям надо дать выбор. Когда его нет - тяжелее. Проблема многих в том, что они ничем не интересуются. Я не понимаю тех ровесников, которым интересны плейстейшн, руль с вибрацией, не знаю, где у него там вибрация. Мне интереснее другое - например, зайти в Петербурге в букинистический магазин на Литейном и купить дневники Блока. Или проводить время с семьей. Я у Толстого прочел, что нужно все время помнить о смерти. Это мощный двигатель для всего, что ты делаешь.