Поделиться
Пока отечественный театр размышляет о том, как и отчего наступает фашизм, как цинична и коррумпирована власть, как манипуляция сознанием и бесконечная война выжигают и отравляют нравственность очередного поколения, Миндаугас Карбаускис выходит за пределы реальной и кажущейся злободневности - он ставит роман Томаса Манна "Будденброки".
Продолжая большую эпическую линию в новом репертуаре Российского молодежного театра, так мощно начатую трилогией Тома Стоппарда "Берег Утопии", из всех возможных произведений мировой литературы Карбаускис выбрал именно этот, быть может, самый спокойный, незлободневный немецкий роман XIX века. Чем-то похожий на мудрую интонацию ранних романов Льва Толстого, где глобальные общественные катастрофы даны через тончайшие психологические сдвиги в человеческих душах, роман "Будденброки" медленно и мерно повествует о нескольких поколениях респектабельной купеческой семьи из Любека, ее расцвете и упадке.
Всегда чуждый прямых и нервных соответствий с эпохой Карбаускис здесь дистанцируется от нее как никогда, быть может, втайне ожидая обратного эффекта: взгляд издалека позволяет углубить оптику, близоруко прищуренную на настоящее.
Рыжеватые, точно заржавевшие металлические перекрытия дома-храма составляют остов декорации, блестяще придуманной Сергеем Бархиным. Ряды деревянных скамеек протестантского храма, ровно бегущие слева направо, точно выравнивают, успокаивают сценическую атмосферу. Но сам остов дома резко сдвинут углом, дан точно в разрезе, и это создает неявный волнующий эффект.
С такой же ненавязчивой утонченностью работают в спектакле музыка (чего стоит только баховский "Хорошо темперированный клавир", исполняемый на фортепиано юным Будденброком), свет, но прежде всего - актеры. То, с каким очарованием дочь Будденброков Тони являет юную, требовательную бескомпромиссность, и как потом медленно и тяжело подминает, подчиняет ее требованиям семейной традиции, исполнено Дарьей Семеновой блистательно. Работа Ильи Исаева (ее старший брат Том) и вовсе напоминает лучшие образцы русского психологического театра прошлых эпох. Мощный, сильный, умеющий брать ответственность, он тоже постепенно становится если не рабом, то заложником семейных традиций. Постоянная, мы бы сказали - интеллигентская - склонность к рефлексии и самоедству ставит его на грань этического краха и в конце концов приводит к ранней смерти. Сидящий поначалу за массивным столом с милой купеческой самодостаточностью, он к финалу все больше и больше становится похожим на своего нервного, болезненного брата Христиана. Виктор Панченко играет его едко, иронично, с постоянным веселым остранением. В его сценическом "танце" слышится и видится отчетливый привет сегодняшним детям давно разбогатевших родителей - не желающий иметь с ними ничего общего, этот баловень судьбы предпочитает иметь дело с артистической богемой, но кончает жизнь в сумасшедшем доме, не выдерживая напора тех же семейных пут.
Карбаускис нигде и ни в чем не насилует плавной поступи этого романа, в котором судьба, рок проступает исподволь, как отчужденная сила социального давления. Хорошая, порядочная семья, ведущая свое дело с XV века, оказывается заложницей странного мирового порядка, в котором на арену все сильнее выдвигаются дикие и грубые.
Кто они? Мы их ни разу не видим, только слышим их реплики и имена, все больше пугающие Будденброков. Но и сами Будденброки, точно картины в их проданном доме, выносятся из пространства истории, пространства сцены один за другим - влекомые не только роком, но и силой собственного соглашательства с бездушным миром. Впрочем, такой вывод делаю я, а вовсе не режиссер, который оставляет нас на протяжении трех часов наедине с длящейся, проработанной до тонкостей, человеческой жизнью.
И в этом, он, кажется, выигрывает у тех, кто мучительно и нервно ищет более прямых соответствий со временем.