Поделиться
Полет Юрия Гагарина стал возможным благодаря готовности техники обеспечить его с достаточной степенью надежности. Об этом корреспондент "РГ" беседует с ведущим конструктором пилотируемых ракетно-космических комплексов, космонавтом-испытателем Владимиром Бугровым.
Российская газета: Владимир Евграфович, все-таки где отправная точка нашего прорыва в космос?
Владимир Бугров: Главный конструктор Сергей Королев "выстроил" ряд событий, и их поддержало правительство. В 1931-м Королев и Цандер создают в Москве, в подвале у Красных Ворот, группу изучения реактивного движения - ГИРД. Королеву тогда чуть за 25, целеустремленности - не занимать. Уже в 1933-м выходит постановление о создании первого в мире Реактивного научно-исследовательского института. Но какие были годы? Доносы, аресты. Эта участь не миновала и Сергея Павловича. В 1938-м его осудили на восемь лет. Досрочно освободили лишь осенью 1945-го. И с группой специалистов направили в Германию для изучения трофейной ракетной техники.
В марте 1946 года Королев предлагает объединить усилия. Постановление по "Вопросам реактивного вооружения", подписанное Сталиным, - это образец комплексного решения сложнейшей оборонной научно-технической проблемы государственного масштаба. Для всех министерств задания по реактивной технике - первоочередные. Создавались НИИ и ОКБ. В Госплане - отдел по реактивной технике.
РГ: Королева назначили главным конструктором баллистических ракет дальнего действия. Как же доверили бывшему зэку важнейшее дело?
Бугров: Доверили! В головном НИИ-88 Королеву был подчинен отдел N 3 - основа будущего ОКБ-1. Докладывая Сталину в апреле 1947 года о состоянии дел в ракетостроении, Королев показал полное владение вопросом. Понравился. Он вышел из кабинета Сталина "узнаваемым" во властных коридорах. Сталин возложил на Королева персональную ответственность за разработку ракеты Р-7 - знаменитой "семерки". Совмин одобрил ракету Р-7, а уже через неделю Королев обратился с предложением о разработке искусственного спутника Земли. В ОКБ-1 создается проектный отдел по космическим кораблям и аппаратам. После запуска первых спутников начались интенсивные проработки создания кораблей для полета человека и для экспедиции на ближайшую планету.
РГ: Как эти идеи воспринимал Никита Хрущев?
Бугров: Как? В декабре 1959 года принимается постановление "О развитии исследований по космическому пространству", которое определило главные вехи космической эры. Четко предписывалось: создать ракеты для полета на Марс и Венеру, осуществить первые полеты человека в космос, разработать автоматические и обитаемые межпланетные станции и станции на других планетах. Именно такая межпланетная программа была намечена Сергеем Королевым и утверждена правительством, а отнюдь не "лунная гонка" с американцами.
РГ: Ведь проектировались сразу два корабля: пилотируемый и тяжелый межпланетный?
Бугров: Да, разрабатывались одновременно. В то же время создавались автоматические аппараты и станции для полетов к Луне, Марсу и Венере. Цель - в комплексе отработать элементы будущей экспедиции на Марс. Провели 7 экспериментальных запусков, из них три - успешные. Именно оценка надежности всего комплекса позволила Королеву допустить полет Юрия Гагарина.
РГ: И последующие старты "Востоков" и "Восходов" эту надежность подтвердили?
Бугров: Да, но для полетов человека в околоземное пространство. И Королев готовит еще более мощный фундамент - для межпланетных экспедиций. В 1962 году его проект марсианского комплекса был утвержден Мстиславом Келдышем. По мнению Келдыша, мы могли еще в 1975 году осуществить пилотируемый облет Марса. Однако Королева уже не было. В 1974 году вся материальная часть и документация по советской межпланетной программе были уничтожены.
РГ: Успех масштабной космической программы зависит от отношений конструктора с главой государства, взаимопонимания?
Бугров: Разумеется. Сергей Павлович умел убеждать. И Сталин в 1946 и 1953 годах, и Хрущев в 1959 и 1960 годах доверились интуиции Королева, приняли правильные решения. А потом все изменилось. Стали влиять "групповые интересы". Так произошло при принятии Хрущевым лунной программы вдогонку за американцами, при принятии Брежневым программы орбитальных станций, при уничтожении советской межпланетной программы. Так было и при принятии программы "Энергия-Буран". Опять вдогонку за американцами.
РГ: Поэтому советская межпланетная программа была заменена полетами на орбитальные станции?
Бугров: Это произошло из-за хаоса идей. Никто не задает вопроса: а сколько стоят эти полеты и что мы от них получили за 40 лет? Но если заходит разговор о полете на Марс, оппоненты тут же спрашивают: а что нам даст полет на Марс, сколько заработаем?
РГ: История учит?
Бугров: Должна учить. Два года назад на одном из совещаний на самом "верху" появился протокол, где, в частности, сказано: "Разработать специальную федеральную целевую программу "Осуществление марсианской экспедиции" на 2009-2025 годы. При начале работ в 2009-2010 гг. первую марсианскую экспедицию можно осуществить в 2020-2022 гг. Возможная стоимость проекта по оценке участников совещания составляет 23 - 27 млрд долларов США". Казалось бы, внесена ясность. Но вот только почему-то некоторые уважаемые академики принимают нашу новую межпланетную, а по сути старую королевскую программу в штыки. Одни требуют срочно создавать обитаемую лунную базу. Другие - доказывают, что полет на Марс невозможен без ядерных источников энергии и электрореактивных двигателей...
РГ: Видимо, основные факторы, влияющие на принятие разумной перспективной космической программы, все-таки не время и не деньги?
Бугров: Должна быть гарантия того, что советчиками не окажутся специалисты, обремененные личными или корпоративными интересами. Иначе по их рекомендациям разработка марсианского проекта может превратиться в очередную кормушку космического масштаба.