Церемония XIV Европейской театральной премии (ее еще называют "Европа - театру") впервые прошла в России, в Санкт-Петербурге.
Эта престижная награда, учрежденная в 1987 году Еврокомиссией, не раз отмечала наших соотечественников: сначала это был Анатолий Васильев, первым из россиян получивший премию "Новая театральная реальность", а затем - Лев Додин, ставший лауреатом главной премии "Европа - театру". В этом году премия чествовала еще одного лауреата: специальную премию "За вклад в европейское театральное искусство" получил Юрий Петрович Любимов. Его Петербург приветствовал стоя. Кроме того, премии "Новая театральная реальность" удостоились наш Андрей Могучий, финский режиссер Кристиан Смедс, Вильям Дочоломански (Словакия/Чехия), Кэти Митчелл (Великобритания), театр Вестурпорт (Исландия) и театр Меридиональ (Португалия).
Стоимость главной премии - 60 тысяч евро; именно это обстоятельство стало самым важным для нового лауреата главной премии, выдающегося немецкого режиссера Петера Штайна. Создатель уникального безупречного ансамбля берлинского театра "Шаубюне", с которым он осуществил свои легендарные спектакли, в начале 90-х Штайн стал любимцем Москвы, поразив ее своими "Тремя сестрами" - полными живой жизни и детально восстановленной среды чеховской эпохи. Его гигантский проект "Орестея", в те же годы осуществленный на сцене Театра Армии, стал воплощением не только режиссерских, но и филологических возможностей Штайна - до сих пор некоторые его переводы древних греков красуются в академических изданиях (этим фактом он гордится не меньше, чем своими спектаклями).
Переживший небывалую славу и почти полное забвение у себя на родине, где сегодня его больше критикуют, чем превозносят, Штайн больше не ценит награды и восторги критиков. Деньги - да, они помогут закрыть брешь в его личном бюджете, существенно пострадавшем, когда ему отказали в финансировании его 12-часовой постановки "Бесов". "Театр больше не хочет меня. Я стар, и они меня ненавидят. Только Пайман в "Берлинер Ансамбле" и дал мне театр. Но ничего. Если у тебя много врагов, это делает тебе большую честь", - говорит Штайн. Именно в "Берлинер Ансамбле" Штайн и поставил свой виртуозный "Разбитый кувшин" (2008).
Огромный, набитый до отказа зал театра-фестиваля "Балтийский дом", который принимал у себя Европейскую театральную премию, пришел не только на Штайна, но и на Клауса Марию Брандауэра, сыгравшего в пьесе Клейста деревенского судью Адама.
Прекрасный старый театр предстал перед публикой -- театр, который Штайн бросил европейской публике как вызов. Театр, сотворенный как голландская живопись (действие пьесы, написанной в 1806 году, происходит в доме деревенского судьи в Голландии), с ее мрачноватым колоритом, штанами и рубахами, колбасами и живыми курами. Тайна натюрмортов и жанровых сцен, которой владели старые голландские мастера, перешла к художнику спектакля Фердинанду Вёгербауэру.
Первое чувство: нет, больше и вправду невозможно воспринимать такой театр - подробный и исторически точный. Но вот Брандауэр с грубоватым и одновременно аристократичным юмором раскрывает перед нами странную судьбу своего героя. Огромный, с вызывающей окровавленной лысиной и разбитой ногой его Адам - комический герой, за шутовством которого скрывается гул неведомых и страшных сил. Пытаясь соблазнить девушку Еву, он бежал из ее дома, потеряв парик и разбив кувшин (разбитый кувшин - символ потерянной невинности).
И тут выясняется, что к ним едет... ревизор, городской судья, чтобы проверить соблюдение законности. Так Адаму приходится вести процесс, в ходе которого выясняется его собственная вина. Как и в пьесе Гоголя - при всей откровенной буффонности - здесь содержится тот же сумрак отчаянья. Эти парадоксы навсегда сделали пьесу Клейста не только одной из самых знаменитых, но и самых трудных для театра. Штайн эту трудность словно не замечает. Вместе с Брандауэром он строит спектакль с точным расчетом и легко взлетает в пугающие экзистенциальные слои, где бытовой судебный анекдот превращается в философскую драму.
Пьеса Клейста кончается странным финалом. В конце полного трагикомических недоразумений процесса судья Адам, названный, наконец, преступником, сбегает с поля боя. У Штайна стена голландского домика взлетает, открывая нам пашню, покрытую снегом. По этому белому ковру друг за другом, гуськом бегут вслед за Адамом смешной увалень Рупрехт (его играет, то и дело выкрикивая русские слова, выходец из России Роман Каноник), его возлюбленная Ева (Мария Зенкель), ее мать Марта (знаменитая актриса БА Тина Энгель), молодой прагматик писарь Лихт (Михаэль Ротшопф).
В этот момент даже те, кто поначалу видел в спектакле лишь отражение театрального прошлого, не мог не подивиться волшебной метаморфозе, которую осуществил Штайн. Исподволь, нигде не утрируя, он сочинял свой мрачный философский опус о вечном суде и вечном побеге (не случайно Клейст назвал своих героев Адам и Ева), о тайне, о том, как суд земной несправедлив, а небесный неведом. И Брандауэр, точно осенний ветер в трубах, мощно и грациозно сыграл здесь не комедию вовсе, но странную и глухую трагедию, сходную своими парадоксами с "Войцеком" Бюхнера.
Штайн своим блистательным спектаклем создал необходимый баланс тому крену в новую театральную реальность, который был явно ощутим в дни пребывания Европейской театральной премии в Петербурге.