04.05.2011 23:20
    Поделиться

    Фильм Никиты Михалкова "Цитадель" вышел на экраны

    После неудачи в прокате фильма "Утомленные солнцем-2: Предстояние" Никита Михалков объяснял, что "Предстояние" и "Цитадель" неотрывны, как вилка и розетка: чтобы пошел ток, нужно их соединить. Спустя год вышла и "Цитадель", и она ответила на многие вопросы.

    Окончательно прояснился жанр киноэпопеи, размахнувшейся в производстве на полтора десятилетия. Оскароносный фильм 1994 года был драмой и завершался смертью главных героев. "Предстояние" озадачило воскрешением Мити, на наших глазах вскрывшего себе вены, и расстрелянного комдива Котова. Действие легко покатилось дальше, словно бы никто не умирал - повеяло фольклорными мотивами о воде живой и мертвой. Если первый фильм был отмечен фирменным умением Михалкова создать атмосферу живую, мерцающую, чувственную, то в "Предстоянии" возникли приметы Чуда. Чудо не требует атмосферы - оно требует веры. Появились мистические беседы Нади с рогатой миной. Мина выполняла двойную роль спасительницы и несущей возмездие. Но были еще и сильно сделанные сцены с посланными на гибель кремлевскими курсантами, с героем Евгения Миронова, поэтическая символика перемежалась кинематографической прозой.

    "Цитадель" от прозы освободилась, стала символистской сказкой. В сказке актриса Дапкунайте спокойно может превратиться в актрису Толстоганову. Там всегда есть абсолютный злодей - в данном случае Сталин. Там герои если и умирают, то временно.

    Фильм делится на три акта. В первом Митя ищет среди штрафбатовского люда опального комдива Котова. Идет мазохистская сцена в леске, куда Митя везет Котова, омывается в реке перед смертью и дает ему пистолет в надежде получить справедливое возмездие. Предатель и карьерист, он здесь герой, его мучает совесть, жизнь ему уже безразлична: "Не образумлюсь, виноват..." - в манере игры Олега Меньшикова слышны нотки Чацкого. Во втором акте Котов с Митей попадают на ту самую дачу, где мы их встретили 15 лет назад. Но комдива там не ждут: бывшая жена, по-видимому, успела бросить и коварного Митю - нашла нового мужа, безвольного уклониста от фронта (Владимир Ильин). На даче разворачиваются события истерически бурные, они завершаются общим бегством в никуда, Котов остается один.

    Наконец, третий акт: Сталин иезуитски объясняет комдиву революционную целесообразность его ареста и освобождения. Теперь Котов нужен родине: ему поручено взять вражескую цитадель, послав на смерть музыкантов и прочих тыловых крыс. Идет ключевая сцена гениального озарения героя: безоружный люд, следуя за Котовым, идет на ощетиненную оружием цитадель, имея в руках только дубины и гармонь, - от самого явления свежеструганых дубин мы понимаем, что назревает главное Чудо. Проясняется ведущая идея автора, обильно населившего картину разнообразными насекомыми: комары барражируют над воинством, героев настойчиво преследует белый, как ангел, мотылек. А последний удар врагу нанесет паук: перекроет визир фашистскому снайперу, и тот, высунувшись, получит пулю в лоб. И события развернутся как у Маршака: лошадь захромала - командир убит - конница разбита - армия бежит... Искра подожжет нотную бумагу снайпера-меломана, огонь охватит бункер, и цитадель без участия рук человеческих сама собою взлетит на воздух.

    Михалкова после "Предстояния" упрекали в том, что показанный им деморализованный народ не мог победить в войне - он парировал нападки обещанием раскрыть истоки победы в "Цитадели". Но Сталин и здесь иезуит, командование вслед за вождем демонстрирует бессмысленную жестокость, армия представлена безоружным сбором никак не организованных людей, так что победу можно объяснить только Божьим покровительством. Вся родная природа, все ее комары, мотыльки и паучки восстают против вражьего нашествия. Людям при виде Чуда остается восторженно раскрыть рты: им даже дубину не пришлось привести в действие.

    Перед нами сказ-притча. Герои, расставшись с конкретностью характеров, действуют в былинном пространстве, где всё - одновременно и предмет и знак. Цитадель стоит на юру, архитектурой отсылая к тевтонскому эпосу. Она обжита: снайпер, наблюдая пейзаж через прицел, слушает Вагнера, на патефоне - белая мышка, трогательные очочки, крутится колесико мышьих развлечений, кадр смотрится как натюрморт - натура заранее мертвая. Цитадель воспринимается как сама Германия - сытая, аккуратная, но Богом забытая - обреченная. Это уже не цитадель, но - Цитадель.

    Былинно-песенный характер носит вышеописанный штурм ее воинством с дубинами. Комдив Котов ведет солдат не в бой - это акт иррациональный, загадочный, как русская душа: голые люди на голой земле идут на авось, веруя, что Господь с ними. И сам Котов тут уподоблен Христу: поднимаясь из окопов, он идет по воде аки по суху, напоминая аналогичную сцену из "Праздника святого Йоргена". И только что ненавидевшие его люди следуют за ним, и камера взмывает над израненной землей, чтобы охватить взглядом это библейских масштабов шествие за Истиной.

    Ретроспективно возвращаясь памятью в пролог фильма, понимаешь, что и кадр зарождения гигантского комара, восстающего из пучин, расправляющего крылья и готового к полету, - тоже символ чего-то иррационального, но именно этим непобедимого. Комар смотрится одним из Божьих посланцев, и не случайно герой Андрея Мерзликина любовно разрешит ему попить крови: "Это наш комар, родной!". Фасеточным зрением божьей твари мы и увидим первые пейзажи великой войны.

    Изменилось режиссерское мышление: оно дискретно и выстраивает живые картины, не заботясь о целом. Картина сохраняет эпизодическое построение, но сквозной сюжет с поисками дочерью отца теперь почти исчезает из виду, чтобы вернуться в финале - уже символом. Сцена встречи Котова с Надей идет встык с эпизодом штурма Цитадели - но теперь пространство внезапно пустеет, все уже несущественно перед ликом Воссоединения родных душ. Встреча происходит на мине, готовой взорваться. Она и взорвется за кадром, позволив отцу послать небу прощальный взгляд. Но герои сказки не умирают, и в следующем кадре Котов на танке отправится брать Берлин. Здесь символично всё: одинокий танк, везущий семью к Победе, былинная Старуха (Инна Чурикова), пригревшая свихнувшегося немца, и сам этот немец-юродивый. Торжествует идея милосердной русской души, открытой миру, но "кто с мечом к нам придет - от меча и погибнет".

    В фольклоре любые логические вопросы сняты самим жанром - жанр объяснит всё. Но он же проявит драматургическую рыхлость эпопеи, где фабула подобна прерывистому пульсу, где герои могут исчезать надолго и даже навсегда, а их авторы нечетко помнят, что с ними происходило десятилетие назад. "Цитадель" особенно уязвима: ее энергия ушла на то, чтобы завершить сюжет. Судя по трейлеру, который крутился в Интернете, фильм подвергся корректировке, исчезли сцены и, возможно, фабульные линии. Это чувствуется и в убаюкивающем ритме картины, почти лишенной свойственного Михалкову азарта, и в монотонности эмоционального "пейзажа", когда герои существуют в режиме постоянной истерики, и в ощущении не управляемого режиссерской рукой хаоса, из которого время от времени выныривают и становятся видимыми эпизоды наподобие родов под бомбами. Эта сцена - вновь символ: рождается дитя, зачатое от врага, но именно оно, невинное, спасет героев в аду бомбежки.

    Итак, "Цитадель" вкупе с "Предстоянием" предлагают нам версию Отечественной войны, освобожденную от политики, социальных строев и любой преходящей мелочевки. Война вписалась в извечную схватку Бога и Дьявола; люди, комары, мотыльки и прочая живность - орудия в руках высших сил. От конкретной войны остались редкие опознавательные знаки наподобие дорожных указателей. В "Цитадели" уже нет городов, мостов, барж и других примет израненной России. В сценах на даче и на вокзале почти отсутствуют приметы самой войны - есть та же очищенная от шелухи схватка Добра и Зла. Котов из фигуры, израненной людской жестокостью и завистью, возвышается практически до Христа. И здесь уместна тирада, вложенная в уста героя Владимира Ильина и адресованная страдающему Котову: большой человек, мучимый несправедливостью людей маленьких, еще пожалеет, что он - большой.

    И сам народ, всегда готовый пырнуть ближнего ножичком, в присутствии большого человека меняется и открывает широту милосердной души. Он идет на подвиг с голыми руками и побеждает.

    Поделиться