11.05.2011 23:01
    Поделиться

    Календарь поэзии: Есенин всю жизнь искал не любовных приключений, а материнского тепла

    Когда сельский батюшка отец Иоанн Смирнов крестил младенца Сергия, то сказал маме и бабушке: "Это будет добрый, хороший человек".

    Синий май. Заревая теплынь.
    Не прозвякнет кольцо у калитки.
    Липким запахом веет полынь.
    Спит черемуха в белой накидке.

    В деревянные крылья окна
    Вместе с рамами в тонкие
                                          шторы
    Вяжет взбалмошная луна
    На полу кружевные узоры.

    Наша горница хоть и мала,
    Но чиста. Я с собой на досуге...
    В этот вечер вся жизнь мне мила,
    Как приятная память о друге.

    Сад полышет, как пенный пожар,
    И луна, напрягая все силы,
    Хочет так, чтобы каждый
                                         дрожал
    От щемящего слова "милый".

    Только я в эту цветь, в эту гладь,
    Под тальянку веселого мая,
    Ничего не могу пожелать,
    Все, как есть, без конца
                                        принимая.

    Принимаю - приди и явись,
    Все явись, в чем есть боль
                                       и отрада...
    Мир тебе, отшумевшая жизнь.
    Мир тебе, голубая прохлада.

    Сергей Есенин

    1925 год

    Есенин рос сиротой, в доме деда и бабушки, и всю жизнь потом искал не любовных приключений, как это принято считать, а материнского тепла и ласки. Все женщины, которых он любил, кроме Софьи Толстой, были старше его. Этого же материнского участия он наивно ждал и от Родины. Уезжал, улетал, бродил по свету и возвращался - в холод.

    Наши деды помнили: за стихи Есенина можно было пострадать, как за веру. Родители наши никогда не забудут, как переписывали его стихи в заветные тетрадочки, мешая слезы с чернилами.

    Есенин был дан России в утешение в канун самых смутных лет ее истории. Так дают на дальнюю дорогу краюшку хлеба: "На, пожуй... маленько крепче будешь".

    Семнадцатилетний Есенин пишет другу, такому же мальчишке: "Да, Гриша, люби и жалей людей - и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников: ты мог и можешь быть любым из них. Люби и угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай ласкою жизненные болезни людей... Все люди - одна душа". (Из письма Григорию Панфилову, 23 апреля 1913 года.)

    Братья мои, люди, люди!
    Все мы, все когда-нибудь
    В тех благих селеньях будем,
    Где протоптан Млечный Путь...

    И как его еще могло хватить на столько лет сочувствия всему живому, если вспомнить, в какие годы он стал поэтом! Мировая война, мировая революция, мировое озверение... А он плачет о всякой твари, о примятой траве, о жеребенке, о погасшем до утра солнышке. И все в его стихах плачет, и не ясно, откуда столько слез в одной душе.

    Плачет метель, как цыганская скрипка. Плачет тальянка, плачет веселая флейта, осень листвою плачет на песок, плачут дети, собаки, овцы, лошади, и звезда над ними горит "рыдалистою дрожью неотлетевших журавлей".

    Когда я приезжал к бабушке на лето, она, встречая меня на пороге, всегда плакала. А я всегда немножко пугался ее слез и утешал: "Ну что ты, бабушка, все же хорошо..." И тогда она говорила: "Я плачу не от плохого, я плачу от хорошего".

    У Есенина тоже все плачут от хорошего или от жалости к этому хорошему.

    ...Это все, что зовем
                                          мы родиной,
    Это все, отчего на ней
    Пьют и плачут в одно
                                         с непогодиной,
    Дожидаясь улыбчивых дней.

    Есенина уже переводили на европейские языки, а в деревне кликали Серегой, и даже местные учителя ни разу не попросили его выступить в школе, прочитать стихи. Мать переживала, что он не стал председателем волисполкома.

    При жизни почти никто не знал его отчества. После смерти отчество тоже вспоминали редко. Он так и остался в русской литературе Сережей. Есть у нас Александр Сергеевич, есть Лев Николаевич и Антон Павлович. А еще есть Сережа. Очевидцы вспоминают, что хоронили его под крики: "Прощай, Сережа!.." Люди чувствовали: ушел человек, пожалевший их невероятной, пронзительной жалостью. И с тех пор мы так просто находим в его стихах то, чего сам он так и не нашел, - утешение, ласку и домашнее, материнское укрытие.

    Мы теперь уходим понемногу
    В ту страну, где тишь
                                     и благодать.
    Может быть, и скоро мне
                                     в дорогу
    Бренные пожитки собирать.

    Милые березовые чащи!
    Ты, земля! И вы, равнин пески!
    Перед этим сонмом уходящим
    Я не в силах скрыть своей тоски.

    Слишком я любил на этом свете
    Все, что душу облекает в плоть.
    Мир осинам, что, раскинув
                                                   ветви,
    Загляделись в розовую водь...

    Поделиться