Традиционный фестиваль провинциальных театров, проходящий в Будапеште весной, на этот раз имел неожиданно сильный русский акцент. Янош Сас представил "Русское варенье" Людмилы Улицкой (Театр им. Катоны из Кечкемета), а Влад Троицкий - "Ревизора" (Театр им. Чоконаи из Дебрецена).
Янош Сас - это тот самый, которого Олег Табаков пригласил сейчас ставить во МХАТе "Мастера и Маргариту". Признанный кинорежиссер, в театре он прославился, пожалуй, именно что острыми, безжалостными постановками Чехова. Желание взять после этого Улицкую можно объяснить "усталостью от Чехова". Если, конечно, не слепой любовью к этому автору. Декорации во многом составляют столбы (хочется написать: столпы) книг, которые, как до поры до времени ненужные марионетки, привязаны "за ниточку" к колосникам; в финале, конечно, они рушатся. Книг на сцене много, но прочитали здесь явно только одну - однотомник пьес Антона Павловича, и теперь вот уже сто лет находятся в плену предложенного им расклада действующих лиц. Актеры, понятное дело, упиваются шаловливыми мыслями Улицкой о том, что стало с Ольгой, Машей и Ириной и чем занимается теперь Лопахин. Хоть их больше забавляют не причудливые судьбы России, а "все, что всегда хотели знать, но стеснялись спросить" о культовых фигурах театрального репертуара. Что же касается матушки-России, схема, предложенная Улицкой, настолько узнаваема, настолько благодатно ложится на привычки поднатасканных "на Чехове" актеров, настолько без проблем отзывается благодарным смехом зрителей, что впору спросить, атакует ли она стереотипы или скорее все-таки их множит. Может, это и русское варенье, но точно - из развесистой клюквы.
Пока под руководством венгерского режиссера кечкеместкие актеры купались в "русском менталитете", руководитель киевского Дах-театра и идеолог Гогольфеста Влад Троицкий всячески стремился, чтобы вверенные ему артисты Дебрецена перестали думать о "Ревизоре" как о напрочь завязанном на "загадочной славянской душе", не говоря уже о провинциальном российском быте. Хоть Чехов не дает покоя и Троицкому. В прелестной прелюдии, рисующей картину спокойного счастья Городничего в обществе крайне умных и стильных женщин - жены и дочери - он зачитывает письмо, в котором, о диво, его больше интересует не "проклятое инкогнито", а всяческие чудачества знакомых и родных, например, то, что "Андрей играет на скрипке" (этот Андрей явно из "Трех сестер", и уж точно не тот Иван Кириллович, что у Гоголя "потолстел" и играет на "скрыпке"). В стильной версии Троицкого нет шанса, чтобы "два соленых огурца и полпорции икры" влезли между строк истории о странном очаровании безумной мечты и ее трагическом разрушении. Это полемично не только по отношению к традиционным трактовкам "Ревизора", но к самой материи пьесы.
В те же дни в будапештском театре "Барка" состоялась другая премьера Троицкого - "Полуночные сказки". Сценарий писался в процессе репетиций и стал плодом коллективных импровизаций на гоффмановские темы.
Перед нами - сообщество чудаков, экспериментирующих с жизнью, смертью и искусством. То начинающих относиться к себе как к краскам внутри живописной картины, то - как к ожившим инструментам инфернального оркестра. Прелестная девушка в руках Крейслера вдруг заново оживает марионеткой, и ты понимаешь: то, что другой человек легко держит ее у головы и у руки, полностью переосмысляет ее движения, даже если их пластика отнюдь не отличается от пластики живого тела. Прозрение, которому порадовались бы исследователи Крэга: сущность актера-сверхмарионетки, может, не в том, что непредсказуемость живого тела заключена в строгую форму, отвечающую воле подлинного артиста, а то, что мы их именно таковыми воспринимаем и соответственно интерпретируем.
Будапештские актеры пустились с Троицким в опасное и занятное путешествие. Недаром в переводе название театра "Барка" означает - "Ковчег", а на премьере присутствовал ветхозаветный патриарх экспериментального театра, легендарный Клим.