Мои робкие прогнозы насчет неизбежно агрессивной реакции критиков на музыкально ориентированные фильмы каннской конкурсной программы сбываются с устрашающей быстротой.
Оценки в рейтингах "Древа жизни" Терренса Малика действительно разлетелись по полюсам: в Screen - от позорного "кола" до четырех "великолепно", в Le Film francais - от кривой рожицы ("хуже не бывает") до рекордных шести Пальмовых ветвей. Журналы публикуют рецензии, где главная интонация - растерянность: критики не имеют опыта в анализе фильмов, выросших из Малера и Берлиоза.
Франция в этом году не поскупилась, выдвигая свои фильмы в главный конкурс своего фестиваля. Начала с драмы "Polisse" (презрительно искаженное Police - что-то вроде наших "ментов") - из жизни Общества защиты детей. Фильм поставила актриса и режиссер Майенн, и он продолжил "штурм и натиск", предпринятый в Канне так называемым "женским кино". Проблематика - обычна для "социально ориентированного искусства": бедствующие подростки подвергаются разнообразным формам насилия, курят травку и погибают как личности. В центре внимания - полицейские, связанные с детской преступностью. Стиль - смесь псевдодокументальных фрагментов с постановочными драматическими и комедийными сценами. К подростковым проблемам примешиваются личные неурядицы самих полицейских офицеров. Более всего фильм напоминает наших "Ментов" - особенно художественным уровнем. Его появление в каннском конкурсе загадочно.
Второй французский фильм - "Без сатаны" Брюно Дюмона. Сугубо европейский "артхаус": бесконечные проходы по пересеченной местности, многозначительное молчание и ничем не объясненные алогичные поступки. Очередная история о лузере, мрачном одиночке, живущем в запустении, которое в уютной Франции автору пришлось специально искать. Дюмон признается, что этот уголок земли и стал для него источником вдохновения - осталось вообразить, какие исчадия зла может породить столь унылая, скудная, безрадостная почва. И найти максимально несимпатичных актеров с навек застывшими лицами и органичной тоской в глазах. Перед нами идеальный пример высасывания сюжета из режиссерского пальца и очередной припадок экранного садомазохизма. Не выдержав артхаусного блуждания в пустоте, героиня произносит единственные за фильм осмысленные слова: "Я больше не могу!". "Я тоже!" - соглашается зритель и бежит из зала. Усидевшие потом расскажут, что самое главное - было в финале.
Еще один, третий французский фильм, невесть как попавший в конкурс, - "Аполлонида". Так называется парижский дом терпимости, доживающий последние дни. Тема публичных домов, признается режиссер Бертран Бонелло, волнует его давно. Закрытость заведения делает бордель замкнутым пространством, где так удобно и хорошо выстраивать причудливые человеческие связи, конфликты и драмы. Обычно проституток в искусстве видят как бы похотливыми глазами мужчин, а взгляды самих проституток мало кого интересовали - убежден не читавший Куприна Бонелло. Он обещает заткнуть своим фильмом эту зияющую дыру, подпускает дамам тайны в глазах, но тайны их тел охотно открывает. Для остроты сюжета режет одной даме лицо, другую заставляет умереть от сифилиса, а для художественности разрабатывает свежую мысль о том, что в своих конурках проститутки живут своей безрадостной жизнью, но стоит им спуститься по парадной лестнице в зал для гостей - и они уже актрисы, обворожительные и успешные. Именно здесь в них можно влюбиться порядочному человеку - и спасти жриц любви для полезной жизни.
По общему мнению, Бонелло сделал редкостно топорную работу, и появление ее в главном конкурсе Каннского фестиваля можно объяснить только приступом ослепляющего патриотизма. В рейтингах ей выставлены только колы.
На этом фоне очевидным шедевром смотрится уже описанный мною французский фильм "Артист", вошедший в число главных претендентов на призы.
Честь прекрасной Франции вовремя спас и финский классик Аки Каурисмяки. Его "Гавр" обозначил еще одну любопытную тенденцию: "ностальгию по настоящему". Обратим внимание: в конкурсе пока не было кровищи, какая обильно лилась в прошлом году. Никто не вкручивал близким коленчатые валы в причинные места - как в освистанном два года назад "Антихристе". И непривычно много "позитива" - того, что называли гуманизмом. Такое критики считают архаикой - отсюда и растерянность: фестиваль сделал крутой разворот, утверждая человечное кино как новый тренд. А Каннский фестиваль ничего не делает случайно. Значит, почувствовал накопившуюся в публике усталость от "радикального" кино, которое все больше обращается в пустой штамп, и обратился к фильмам, дружественным к зрителям. Поэтому возник "Артист" - он стилизован под времена, когда тысячные залы дышали синхронно с событиями на экране. "Старомодным" некоторые коллеги уже объявили и "Древо жизни" с его пафосом, не заметив, что имеют дело с новым искусством.
И теперь в конкурсе прошел "Гавр", финский классик Аки Каурисмяки снял его во Франции и стилизовал под "золотой век" французского кино. Все более острая проблема незаконной эмиграции, наводнившей Европу, дана в контурах светлой сказки "о людях хороших", о братстве и взаимопомощи. Постаревший писатель Марсель (Андре Вилмс) удаляется от суеты в Гавр, живет там с женой Арлетти (Кати Утинен) и собакой Лайкой (ее играет Лайка, собака-актриса в пятом поколении), на жизнь зарабатывает чисткой обуви. Судьба сводит его с Идриссой - чернокожим парнишкой, который бежал из Африки в поисках обосновавшихся в Лондоне родственников и скрывается от полиции. Марсель бросает все заботы, чтобы найти способ переправить Идриссу в Лондон, и обитатели рыбачьего квартала дружно помогают беглецу избежать депортации. Такое ощущение, что весь город бережно передает мальчугана из рук в руки, как негритенка в советском фильме "Цирк".
Конечно, это парадоксальный ход. В Европе нарастает неприязнь к "понаехавшим", на этой почве восходит новый национализм, и никто не знает, как решить проблему цивилизованным способом. А Каурисмяки проповедует не просто терпимость, но и давно канувшую в прошлое солидарность. Он наворачивает на глаза зрителей светлые слезы свершившейся справедливости, когда даже полицейский комиссар-ищейка решает "не заметить" прямое нарушение закона и отпускает мальчика на волю. Это фильм вообще без плохих персонажей, по духу он сродни таким интернационалистским картинам 50-х, как "Если бы парни всей земли…" с их ведущим тезисом: мы все братья на этой планете. Режиссер охотно иронизирует над прекраснодушием такого кино, заставляя в финале и смертельно больных чудесно выздороветь, и вишни - символически расцвести. Но он четко понимает: горю злобой не поможешь. Ненависть рождает ненависть, любовь рождает любовь. Он декларирует любовь.
Всё в "Гавре", от слишком "французской" словесной пикировки и закадровой музыки в стиле 60-х до волшебной смеси мелодрамы с комедией, так ясно отсылает нас к "доброму старому зрительскому кино", что сомневаешься, в какие времена все происходит. Но всё это неотразимо, всё заставляет зал смеяться и плакать, а в финале разразиться благодарными аплодисментами. Пресс-зал, который по идее должен был скептически свистеть - размяк!
Впрочем, еще не вечер, впереди "красивый фильм о конце света" фон Триера, и настроение фестиваля, который нежданно ударился в сентиментальность, еще может поменяться. Но повторю: Канн ничего не делает случайно…