Поделиться
В конце прошлой недели экс-кандидата в президенты Белоруссии Владимира Некляева приговорили к двум годам ограничения свободы с отсрочкой на два года. Корреспондент "РГ" дозвонился до осужденного.
Российская газета: Что означает отсрочка исполнения на два года?
Владимир Некляев: Если в течение этих двух лет за мной не будет нарушений закона - причем непонятно каких, то они будут засчитаны как отбывание наказания. Если же я что-нибудь нехорошее сотворю, тогда меня в любой день вызовут в суд, примут постановление привести исполнение приговора без отсрочки и увезут в тюрьму. Например, улицу я в неположенном месте перейду - это административное правонарушение, которое вроде бы позволяет им меня посадить. При этом я подписал подписку о невыезде и должен постоянно докладываться, что нахожусь в Минске.
РГ: То есть вы не можете сейчас уехать за границу?
Некляев: Вы мне позвонили как раз в тот момент, когда я пытаюсь с этим разобраться. В общем положении написано, что я имею право куда-то выехать, но только по заявлению, в котором предъявлю объективные доказательства того, что мне нужно поехать, и пообещаю вернуться к определенному сроку, не превышающему месяц. Но у нас же любой закон по-разному трактуется. По отношению к Лукашенко он один, по отношению к Некляеву совершенно иной.
РГ: Вы будете обжаловать приговор?
Некляев: Безусловно. Дело же не в том, сколько мне дали, а в том, что приговор вынесен ни за что. Им нечего было предъявить кроме того, что люди шли по проезжей части. Поэтому они стали ковыряться в том, что вроде бы уже отложили в сторону - в документах, связанных не с моей президентской кампанией, а с кампанией "Говори правду". Они пытались отыскать мои связи с российскими и западными спецслужбами. В итоге я у них оказался шпионом сразу четырех государств: России, Германии, США и Польши.
Но потом замаячило предупреждение о новых санкциях со стороны ЕС и они перестали туда лезть. Поэтому мне скинули год, а приговор Николаю Статкевичу отложили. Это все звенья одной цепи.
С другой стороны, понятно, что мое обжалование никакого результата не даст. Характерный пример: ни одна моя жалоба, начиная с самой мелкой просьбы получить какие-то лекарства, ни прокуратурой, ни следствием не была принята даже во внимание. А я их столько написал - всю жизнь так продуктивно в жанре жалоб не работал. Но это адвокаты настаивали.
Я прекрасно понимаю, что ничего не добьюсь. Но в нашем обществе нужно показывать, что кто-то борется за свои права. Тем более я заявил, что не виновен. Значит, если я соглашаюсь с приговором, то получится, что я в самом деле преступник, которому стоит два года в тюрьме посидеть. Этого просто нельзя допускать.
РГ: Вы теперь можете рассказать, как там в тюрьме КГБ?
Некляев: По-разному было. Поначалу казалось, что нас просто расстреляют. Это я без преувеличений говорю. Просто был психоз какой-то у всех. Было видно, как кагэбэшников на самом верху накачивают. Паника была у всех. Нас чуть ли не за шиворот таскали на эти допросы. В устной форме нам инкриминировали 57-ю статью, за которую 25 лет в закрытом суде без адвокатов дают.
Изначально меня обвиняли в связях с Россией, с российскими спецслужбами и политическим руководством. А я просто сидел и смотрел на них, не понимая, нормальные это люди или нет. Мне предъявляли обвинения, суть которых состояла в том, что кампанией "Говори правду" руководило чуть ли не Главное разведывательное управление, а куратором был премьер-министр Путин. Я просто глаза таращил.
Но потом, когда Россия перекрыла нефтяной кран, когда возникла угроза остановки НПЗ, и Россия перестала быть вражеским государством, и я перестал быть российским шпионом. В конце концов нашли у меня какие-то корни в Польше и привязали к ней. У нас же со всех сторон враги.
РГ: Как вы восприняли окончание домашнего ареста?
Некляев: Больше всего была рада Ольга. Я наконец-то увидел на ее лице счастье. Но вообще смешно: она сегодня утром проснулась и дверь по привычке от кагэбэшников прикрывала. Но их больше нет, хотя они понаставили тут жучков. Но она меня сегодня в ванну затащила, воду включила и стала говорить, что сейчас уходит к подруге. А я отвечаю: подожди, Оля, во-первых, их тут нет, а во-вторых, что это за тайная информация?