23.05.2011 23:03
    Поделиться

    Хайнц Фишер открыл в Москве выставку "Австрия, давай! Австрийское искусство сегодня"

    Выставку "Австрия, давай! Австрийское искусство сегодня", совместный проект МАК, МУАР и Австрийского культурного форума, открывал в Музее архитектуры сам Хайнц Фишер, федеральный президент Австрии. При этом выставка, по счастью, лишена малейших признаков официоза, в ней нет также ни грамма важной буржуазной респектабельности.

    Зато налицо юмор, жажда поддержать боевые традиции художественного бунта с его готовностью сбросить с корабля современности глянцевые штампы туристического рая с непременной сладостью венских кафе и музыкальных салонов. А главное - желание диалога. Русское словечко "давай!", столь неожиданное в названии австрийской выставки, конечно, явилось напоминанием о российском проекте 2002 года "Давай! Русское искусство сегодня", который был показан в Вене и Берлине.

    Экспрессивность высказывания - что-то вроде фирменного знака современного искусства в Австрии. Ветеран "венского акционизма" Отто Мюль, который в прошлом году отметил 85-летие, рисует своих агрессивных грудастых Венер, смахивающих то ли на русалок, то ли на потрепанных алкоголичек, с вполне молодой энергией. Скульптор Эрвин Вурм, ретроспектива которого в ЦДХ в 2008 году называлась "Держи голову в холоде", продемонстрировал, что случается, если этому мудрому совету не следовать, в работе "Шишка гнева". Его персонаж, облаченный в розовый блейзер и брюки х/б, буквально "потерял голову" в жажде продемонстрировать "мужское достоинство". Мало того, что безголовость и агрессия мачо находятся в прямой зависимости друг от друга. Но ирония работы Вурма, похоже, далеко не только в этом. Его персонаж оказывается посередке между манекеном и скульптурой. От манекена - наряд, словно с журнальной картинки. "Девчачий" розовый блейзер подчеркивает нейтральность, стертость пола. От скульптуры - брутальная телесная мощь. Но скульптурный герой обыкновенно обнажен, а манекен, в сущности, бестелесен. Персонаж Вурма выглядит пародией и на классического героя, и на модного хипстера. Смех смехом, но за простодушным, почти фольклорным образом сквозит неспособность обычного человека соответствовать двум моделям "героя". В общем, без головы (желательно холодной) из этой ситуации не выпутаться...

    Апелляция к "голове", а значит - речи, знаку, рефлексии - другой естественный полюс многих представленных на выставке работ. Такова световая "Азбука морзе" Бригитте Кованц, встречающая зрителей в холле Музея архитектуры, абстрактные скульптурные объекты Манфреда Вакольбингера или "Образы жизни" дизайнера Хельмута Ланга. Черные прямоугольники, ограниченные деревянными досками, на первый взгляд, смахивают на грядки. Этакий образ культурного садоводства по контрасту с дикой природой. Правда, их чернота и отсутствие всякого намека на растительность, заставляют вспомнить скорее кладбищенскую сень, нежели радости сада. Амбивалентность образа, в котором жизнь и смерть оказываются разными сторонами одной медали, создает то неуютное напряжение, что заставляет вспоминать эту работу.

    Напряжение и равновесие отличают "17 перспектив на горизонте" архитектора Георга Дриндля. Надо сказать, что австрийские художники заранее познакомились с пространством дома Талызиных, построенного Матвеем Казаковым, и "вписывали" свои проекты в классическую анфиладу в XVIII веке. Дриндль освоил пространство одного из залов анфилады дома, построенного Казаковым в XVIII веке, со строгим изяществом. Вдоль стен зала, на уровне взгляда человека, протянул зеркальную "ленту". В ней отражаются 17 архитектурных моделей, названия которых вполне многообещающи. Например, "Пешком или быстрее", "Старший брат", "История лавирования", "Подвешенное доверие", или "Спор линий тока"... В них решение конфликта органического и геометрического миров выглядит почти всегда компромиссом. Так, идеальной формы прозрачное яйцо в стремлении подстроиться к пространству дома и окна трансформируется в куб ("История лавирования"). Ажурные металлические листочки возносятся над городом ("Прорыв города"). Прозрачные кристаллы разбросаны на поверхности лестниц, похожих на череду волн ("Кристаллические полевые цветы"). А посреди залы осьмнадцатого столетия - зеркальная пирамида вверх тормашками. Она острием упирается в черный куб, а на ее основании высится яркий шар.

    Поделиться