Поделиться
Один из старейших музыкальных фестивалей России - Собиновский - в двадцать четвертый раз открылся на сцене Саратовского академического театра оперы и балета. По традиции стартом программы стали партитуры, никогда не звучавшие в Саратове.
На этот раз в первую линию фестивальной афиши попали "Планеты" Густава Холста, "Русский реквием" Александра Чайковского и постановка "Орестеи" Сергея Танеева. Причем исполнение каждого из сочинений развернули в событийном ракурсе: "Планеты" посвятили 50-летию полета Юрия Гагарина в космос, на "Русский реквием" пригласили из Москвы композитора Александра Чайковского, премьеру "Орестеи" сопроводили просветительской лекцией хранительницы Дома-музея Сергея Танеева, внучатой племянницы композитора Елены Фетисовой. Из таких нюансов обычно и складывается фестивальная атмосфера, которая на Собиновском привлекает прежде всего своей открытостью к новому, способностью координировать на своей сцене любые жанры - не только оперу, балет, драму, но и джаз, рок, экспериментальные работы. Здесь, на сцене Саратовского оперного, во время Собиновского фестиваля выступали Юрий Шевчук и "ДДТ", группа "АукцЫон", Вячеслав Бутусов, "Доктор Ватсон".
Здесь же в нынешней афише фестиваля показали и радикальный спектакль худрука "Геликон-Оперы" Дмитрия Бертмана "Директор театра", где режиссер соединил в сюжете на вечную тему - "гений и злодейство", таинство таланта и "человеческое", тексты Моцарта, Пушкина и Сальери. В итоге на вымышленной сцене некоего барочного оперного театрика разыгрался неозингшпиль, в котором Игорь Костолевский и Михаил Филиппов, специально изучившие азы обращения с музыкальными инструментами, сыграли музыкантов оркестра, "моцартов и сальери", сыграли то, что живет в каждом творце - как рефлексия, как инстинкт, как вдохновение или зависть, двигающие в результате творчество. В вечности остается только гармония искусства, соединившая в финале спектакля Моцарта и Сальери в дружеском дуэте, составленном из их музыки. Если бы только знаменитые актеры потрудились играть это не одними своими "лицами".
Безусловным событием фестиваля стало монументальное исполнение "Русского реквиема" для хора, солистов и симфонического оркестра Александра Чайковского, посвященного героям и жертвам войн, через которые Россия прошла в ХХ веке. Суть этой партитуры не исчерпывается жанром "реквиема", которого, впрочем, автор и придерживается. Все, что связано с каноническими частями мессы, трансформировано здесь в поэтическое откровение, в грандиозное лирическое исповедание. В этой партитуре слышны таинственные звоны колоколов и внезапно накатывающие жесткие оркестровые удары, тихие капельные звуки "слез" и завывающие медные, механические ритмы и тонкие прозрачные переливы деревянных словно растворяющиеся в невидимом пространстве. Чайковский проводит по кругу воздания умершим не на языке латыни, а на языке шедевров русской поэзии - Тютчева, Есенина, Блока, Бродского, Заболоцкого, связанных каким-то единым душевным переживанием и внутренним трепетом. Финал неожиданно разрешается "торжеством" Псалма Давида, в котором Кочнев артикулирует огромный трагизм и возвышенную стройность почти мистериальной по своей сути музыки.
Масштабы огромной работы были продемонстрированы и в постановке "Орестеи" Танеева, премьера которой прошла в рамках Собиновского фестиваля. Эта опера, написанная в 1894 году, не имела активной сценической судьбы. Несколько лет назад "Орестею" начинал ставить Александр Сокуров на сцене Михайловского театра, но его работу прервал Владимир Кехман, сославшись на дороговизну проекта. Появившаяся теперь в Саратове "Орестея" станет единственной почти за столетие российской постановкой этой оперы. Для самого Кочнева в подготовке спектакля встал вопрос редакции партитуры. Как известно, у Танеева была сложная история с первым дирижером "Орестеи" Эдуардом Направником в Мариинском театре, который хотел сделать радикальные купюры. Купюры показались необходимыми и сейчас. Кочнев сделал, по сути, новую редакцию оперы, сократив время танеевской музыки почти на час.
Оркестровую работу в новом спектакле можно назвать экспрессивной и действительно звучащей на пределе того напряжения, которое несет в себе античная трагедия, избегающая по своей природе тонких чувственных оттенков и психологических нюансов. К тому же Танеев воспроизвел в этой музыке сложнейшую комбинацию интонационных средств своего времени - от Чайковского до Вагнера, парадоксально соединив при этом классический контрапункт и лейтмотивную систему. И, конечно, в освоении текста такой сложности оркестру будет еще над чем работать и после премьеры. Так же, как и солистам, дебютировавшим в партиях античных героев. Самой яркой в спектакле, пожалуй, оказалась приглашенная на роль Клитемнестры меццо-спрано Ксения Вязникова, солистка Московской "Геликон-Оперы". Сложность для всех певцов состояла в том, что режиссер Вадим Милков решил ставить архаично, под какой-то вымышленный "античный канон", подразумевающий условный жест, лишенные живых красок реакции. На сцене все эти приемы выглядят ходульно, отсылая к иллюстративному, книжно-графическому жанру, а не к живой среде театра. Вот эти рамки солистам и приходилось преодолевать, чтобы наполнить живой эмоцией ужасное и высокое содержание "Орестеи", где отец посылает на смерть дочь, жена убивает мужа, сын - мать. И в итоге все получают милость Афины. И именно Ксении Вязниковой удалось показать в своей Клитемнестре не отвлеченный риторический персонаж, а живую, мятущуюся душу, трагедия которой прорывалась в напряженном крике-гласе, в мольбе перед Орестом пощадить свою мать, в страстном призыве к Электре совершить ритуал на могиле убитого мужа Агамемнона. В спектакле захватывала в основном стихия музыки, но финал привел в оторопь даже бывалых театралов. Режиссер Милков соорудил на сцене бутафорский апофеоз: в окружении стройных колонн, толп священников и народа на сцену выехала многометровая сверкающая конструкция, которую венчала фигура поющей высоким голосом Афины-Паллады. У древних греков в такую минуту, вероятно, должен был наступить катарсис. У современной публики это вызвало улыбку.