Поделиться
Программа XII Медиа Форума - одна из самых интересных на 33-м Московском международном кинофестивале. По крайней мере среди трех видеоинсталляций, которые показывают в Центре современной культуры "Гараж" в рамках проекта "Расширенное кино" (о первой его части - в Московском музее современного искусства "РГ" писала), - есть европейская премьера "Пятой ночи" китайского художника Ян Фудуна, новая работа финки Эйи-Лиизы Ахтилы "Благовещение" (2010) и фильм 2008 британца Айзека Джулиана "Дерек" - о режиссере Дереке Джармене.
Почему последний отнесен к "расширенному кино", трудно понять. Фильм "Дерек" - вполне традиционное документальное кино о режиссере, больше закладывавшем новые традиции, чем следовавшем старым. Он идеально мог бы вписаться в фестивальную программу ММКФ "Свободная мысль". В основе его - большое интервью, которое Джармен дал автору фильма незадолго до смерти; "Письмо ангелу", написанное актрисой Тильдой Суинтон в 2002 году, восемь лет спустя после смерти режиссера; и, естественно, фрагменты из фильмов. "Письмо ангелу" Суинтон пронизано тоской по ушедшему другу и по бунтарской эпохе 1960-х, нон-конформизму 1980-х... Предсмертное интервью Джармена, напротив, напрочь лишено элегической печали и пафоса. "Если ничего нельзя сделать, остается только смеяться", - мимоходом замечает он. Из этих двух интонаций складывается трагический контрапункт этой картины. В сущности, она не только о художнике, радикализм (и равнодушие к прокату) которого простирались так далеко, что он снял в 1976 году фильм "Себастьян" на латинском языке. Скорее, наоборот, о том, что искусство рождается не из концепции только, но и из страсти и боли, не благодаря, а вопреки очевидному... Из попытки обрести смысл в бессмысленном мире.
Совсем по-иному тему чудесного, алогичного интерпретирует финская художница Эйя-Лииза Ахтила. Поначалу кажется, что главная ее цель - "объять" зрителя, погрузить его внутрь пространства, которое проецируется на три огромных экрана. На них вначале появляется заснеженный финский лес, потом старый ворон, затем - маленькая фигурка Санта-Клауса вдали. От этого почти детского, полусказочного мотива художница перекинет мостик к самодеятельному спектаклю, явно приуроченному к Рождеству. В качестве актрис - молодые и не очень тетеньки, далекие от театра, которым предложено сыграть сцену Благовещения. За неловкостью жестов - подлинность чувств. Художницу интересуют не контрасты, а, наоборот, созвучия с вечным сюжетом. Фактически речь идет о возвращении к смыслу, в котором уже была "благая весть". Наконец, китаец Ян Фудун возможность постижения смысла ставит под вопрос. Его черно-белые съемки ночного Шанхая - размытые, с мягкими контрастами света и темноты - похожи на стилизацию немого кино и одновременно на иероглифическое письмо. На семи экранах появляются одинокая девушка-сомнамбула, двое юношей, бредущих друг за другом, и за ней пара комических джентльменов в костюмах и с чемоданами, которых выбрасывают пинками из машины на мостовую... Плюс добавьте рамку кадра в видеоискателе и фигуру персонажа в кресле, похожего на режиссера. Короче, Ян Фудун вроде бы снимает кино о съемках кино. Ограниченность нашего видения - условия игры. Мы не узнаем, чем закончилась история и вообще о чем она. Смысл неявен и неуловим. Точнее, неуловим словами, но его можно поймать камерой.