Поделиться
Свобода очень соблазнительна, но, если рядом с ней нет ответственности, она опасна.
"Bonjour, Marie! Нервную дрожь, которая меня начинает бить, когда я слышу выражение "лихие девяностые", трудно объяснить. С одной стороны, perestroika, ветер перемен, подарили нам счастливую возможность увидеть Россию (мой дедушка по линии матери - русский, князь Л-ский, он воспитывал трех своих дочерей и нас, внуков, в любви к нашей великой многострадальной Родине, к нашей великой культуре). С другой стороны, мы все привыкли считать, что Советы - это зло, мы говорили, что это regime totalitaire, оплот несвободы, и это плохо для людей. Но, когда я в начале девяностых годов приехала в Москву, чувства, которые я испытала, можно было назвать одним словом - choc.
Конечно, я смотрела по телевидению reportage про голые прилавки в магазинах и знала, что нет лекарств в больницах. "Вataille de vodka" - назывался один такой reportage, но я думала, что это la presse a sensation, по-русски можно выразиться так: "журналисты сгущают краски", извините, что я Вам, журналисту, это говорю, но у нас такое бывает. Я так и думала, что это la presse a sensation. Тем более что мои коллеги из Москвы - филологи и архивисты, которые, как и я, изучали литературу русского зарубежья, когда я им звонила, были очень, как это называется... avec exaltation, очень воодушевлены. Они говорили по телефону, что все хорошо, что жизнь налаживается, что можно говорить все, что ты думаешь, и просили привезти ветчину в банках, кофе, аспирин и книги - Бердяев, Розанов, Ильин... Мы все были страшно рады, что можно вольно общаться, что наступила свобода. Мне сообщили, что крупное издательство будет публиковать наши работы про русских писателей - Бунина, Замятина, Мережковского. Сказали, что все будут печатать a gros tirage - большим, очень большим тиражом.
Конечно, я тоже была avec exaltation - воодушевлена: le Kremlin, Tretuakov Gallery, le Musee Pouchkine, le theatre de Bolchoi, Сonservatoire... Мои коллеги еще хотели, чтобы я посетила McDonald s, они гордились, что он стоит в центре Москвы, и звали меня туда обедать. Меня многое удивляло: в любом месте Москвы можно было наткнуться на рынок китайской одежды, там всегда было многолюдно, вокруг валялись пустые коробки и играла музыка, очень много простой громкой музыки - два или три accords. Я слушала слова этих песен, они были про restaurant, про тюрьму, а в одной песне певец все время повторял слово "putain, putain, putain". Я подумала, что я неправильно расслышала, потому что на улице было много детей, но мой collegue Владимир Иванович, professeur de 'universite, сказал, что всё верно, просто сейчас популярны такие песни, и они называются chanson.
Marie, пожалуйста, Вы не должны думать, что я все это пишу как critique, как иностранка, чужой человек для России. Совсем нет, мне было больно видеть, какие бедные вокруг старики, мое сердце плакало, страдало и разрывалось, как мало я могу помочь, я видела, что мои московские друзья - professeurs, филологи растеряны, потому что не могут понять, "куда летит, куда несется эта птица тройка". Уже когда подходил к концу мой визит, нас с Владимиром Ивановичем пригласило издательство --заключить договор на publication и заплатить деньги. Прошло много лет, но я помню, как это случилось.
Мы приехали в большой office, все было очень-очень grande classe - высокий класс, нас встретил directeur, он был такой d'une facon chic - одетый в шикарный черный костюм, весь такой galant. Мы - директор, я и professeur Владимир Иванович - подписали договор, нам принесли Chateau Lafite-Rothschild - это очень хорошее вино из Бордо, мы выпили, а потом нам сказали, что надо спуститься за деньгами.
Там, куда мы спустились, была тесная комната, где работало много людей. В центре комнаты сидела женщина в зеленых pantalon с желтыми волосами, немного похожая на Brigitte Bardot (когда ВВ было семьдесят лет, и она боролась за бездомных собак Бухареста). Но только эта женщина в комнате была много толще. Одна рука у нее была в гипсе и тяжело лежала на каких-то бумагах, а второй она что-то быстро считала на calculateur. Во рту у этой женщины была cigarette "Беломор", мне такие подарили - souvenir, целую пачку, и эта женщина гоняла эту сжатую гармошкой cigarette "Беломор" из одного угла рта в другой, из одного - в другой. И все время ерзала на стуле. А вокруг было много остальных работников - молодых девушек modele, веселых, легко одетых. Я заметила, что тогда в Москве была такая мода, что даже приличные presentable женщины были одеты negligee и у них на лице был очень яркий maquillage, макияж. Такая была мода. И среди этих девушек был один седой мужчина - такой, как у нас говорят, satyre, don Juan, barbon, он что-то рассказывал, быстро и малопонятно, припрыгивая, и руками показывая свой рассказ на этих modele. Все девушки смеялись и повизгивали, и только одна эта женщина с желтыми волосами и cigarette "Беломор", похожая на ВВ в семьдесят лет, была озабочена и все время ерзала и заглядывала вниз, туда, на чем она сидела.
Увидев нас, она указала, чтобы мы подошли к ее столу, спросила какая у меня фамилия, и, когда я ответила, кивнув, посмотрела куда-то под гипс, в бумаги. Потом она приподнялась одним боком и очень быстро вытащила из-под своих зеленых pantalon пачку grosse coupure - крупных купюр. Как потом объяснил Владимир Иванович, она сидела на толстой carton, это называется? - папка? - где она и хранила все dollars: "Похоже, она своих знает!", - дал комментарий professeur. После того как ВВ вытащила пачку денег, она их пересчитала, переслюнявила, и сказав: "Это все Ваше, мадам! - с любопытством уставилась на мой костюм, брошку и шарфик и, насмотревшись, добавила: - И еще 76 центов, но где же я их Вам возьму?!!". Я была так etre choque, шокирована, потрясена, что не стала дольше задерживаться, и мы с Владимиром Ивановичем, как он выразился, "позорно бежали из этого веселого заведения".
Marie! Я так подробно пишу, потому что хочу сказать: свобода соблазнительна, но если с ней рядом нет ответственности, она просто опасна".
Ваша Аnne Воnnet
Дорогая Аnne, абсолютна согласна с Вашим высказыванием о свободе. Что до сатиров, то их глумливые побасенки человечество, увы, слушает уже не одно тысячелетие.
Итак, "Змий был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог". Змия - этого "человекоубийцу от начала", называют еще "отцом лжи". Посмотрите, все в Эдеме давало первым людям радость Богопричастия. Причем это Богопричастие реализовывалось во всем, и только одно "из райских деревьев было исключено из адресованного человеку благословения Божия: через вкушения его плодов нельзя причаститься Богу", - рассуждает известный современный богослов Христос Яннарас. "И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева по знания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь". Как мы уже писали в статье "По образу и подобию" ( "РГ - Неделя" N 5510), слово "познание" означало самое тесное единение с познаваемым объектом, это же слово используется, когда говорится о "познании мужчиной женщины". И сама заповедь не столько запрет, сколько предупреждение, констатация факта: выбрав путь, не благословленный Богом, ты начинаешь идти дорогой смерти.
И вот змий заводит свою беседу с Евой. Обращение змия именно к женщине не случайно. С одной стороны, Ева сама не слышала заповеди - она была произнесена Господом до сотворении женщины из ребра, из внутренней грани мужчины. А с другой, именно эта сродственность женщины к сокровенному, эмоциональному в человеке и делает ее испокон веков уязвимой добычей.
Внимательно вчитаемся в дальнейший диалог. Он архитипичен, то есть здесь первоначальная модель падения, каждый из нас, едва ли не ежедневно, повторяет путь, пройденный некогда Евой. Давайте разобьем это падение на этапы. Итак, "И сказал змий жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?" Обратите внимание, змий сеет в Еве сомнение: "подлинно ли сказал Бог", и одновременно перевирает слова Господа: "не ешьте ни от какого дерева в раю?" Ева - реакция чисто женская! - вступает в разговор с "отцом лжи". Но так как сама она точной формулировки заповеди не слышала, то тут же искажает слова Господа, ужесточая Господню заповедь. "И сказала жена змию: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть", - видите эту фразу, добавленную Евой "от себя" - "и не прикасайтесь к ним". Дьяволу только этого и надо, Ева, едва только начав общение с ним, уже вступает на путь лжи. Святые не случайно советуют не заводить диалогов с греховными помыслами, всеваемыми в нас дьяволом. С "человекоубийцей от начала" опасно вести прения. "И сказал змий жене: нет, не умрете, - здесь у нас полуложь, полуправда - прием, обычный для врага рода человеческого, - но знает Бог, - продолжает свою уже откровенную клевету сатана, - что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло". И тут уже прямой навет. И дальше важно: Ева не находится, что ответить. А раз так, значит, она, молчаливым согласием уже принимает клевету на Господа. И это, не видимое глазу принятие хулы на Господа, минутное, пусть и неосознанное, единомыслие с дьяволом, и становится первым шагом к падению. Ева меняется - в ней происходят губительные изменения, причем достаточно быстро. Следующий стих Книги Бытия констатирует: "И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела..."
Уважаемые читатели! Ждем ваших откликов по адресу: 125993, г. Москва, ул. Правды, д. 24, Редакция "Российской газеты" или по электронной почте: pisma-maria@mail.ru