Поделиться
В книжном магазине "Москва", в центре столицы композитор и певец Александр Градский представил свою первую книгу "Избранное". О чем она, и как получилось, что музыкант выступил в непривычной для себя роли, Александр Борисович рассказал на встрече с читателями, отрывки из которой с разрешения Градского публикует "РГ" - "Неделя":
- Причина того, что я решил выпустить книгу, проста. В Интернет, куда стекается вся информация, люди, интересующиеся мной, выкладывали мои стихи так, как они их услышали по радио, с пластинок или по ТВ. Например, определенное словосочетание им показалось правильным, и они выкладывали его в Сеть. С помощью своих знакомых время от времени я узнавал, как были услышаны те или иные строчки. По Сети стало гулять слишком много разных моих текстов, не всегда верно "услышанных". Кроме того, за много лет я что-то менял в своих песнях - что-то чистил, выбрасывал, к определенным вещам у меня менялось со временем отношение. Поэтому возникла мысль зафиксировать на бумаге и издать то, что было написано на самом деле.
Инвесторов, спонсоров и меценатов у меня никогда не было, и я сам часто от этого уходил - не хотел никому быть обязанным. Издание пластинок, а тем более книги стихов - сегодня не способ заработка. Это понятно - "скачивание" на очень высоком уровне, так что "издательски" заработать невозможно. Оставалось сделать книгу по тем же правилам, по которым я делал до этого пластинки и компакт-диски, то есть красивой и дорогой (цена книги в магазине "Москва" - 999 рублей - Прим. С.А.). Но, чтобы цена себя оправдывала, была придумка побороться с пиратством. Пираты обычно делают выборку: например, 25-30 лучших песен исполнителя. Я много раз видел подобные мои наборы, где "стырены" и "выдернуты" мои песни из разных пластинок. И я подумал, что и сам могу это сделать - собрать те песни, которые в разных пластинках людям больше нравятся (по моему мнению). К тому же появилась возможность использовать так называемые мастеринговые программы…
Что это такое? Это то, что меня действительно выручило. Все записи, которые я делал прежде, были сначала сделаны на многоканальных магнитофонах. Основой такой записи являлась широкая лента, на которой были 24 дорожки (иногда 48). Это так называемая матрица. Эти 24 дорожки сохраняются долгое время. Технические возможности со временем расширяются, и специалисты делают новое сведение с использованием современных способов обработки звука. И лет через 20 получаются удивительные вещи. То, что звучало раньше, теперь может зазвучать очень здорово, но по-другому. С теми же музыкантами, исполнителями. Правда, получается несколько другое произведение.
А мы в свое время играли недурно, и звучали чисто. Матричные 24-канальные дорожки хранились в Доме Звукозаписи. И мне как-то пришло в голову, что когда-нибудь у меня возникнет соблазн все переделать, "улучшить" и обмануть время. Поэтому где-то в конце 80-х годов прошлого века я пришел в Дом Звукозаписи, где на втором этаже стоял магнитный стол. Я взял 25 своих матричных коробок из личного шкафа и все размагнитил. Это был жестокий ход с моей стороны. Но я решил сделать это, чтобы у меня не было желания улучшить прошлое, читай - испоганить.
При издании "Избранного" я принял решение "отмастерить" старые записи, которые сохранились. Мы выбрали программу, и "улучшили" те песни, что были записаны давно, но исключительно без вмешательства в сведение. И выяснилось, что правильно я сделал, размагнив архив, потому что сохранилась некая наивность, качество пения и игры осталось на прежнем уровне т.е. вполне приличное, даже для нашего времени. Сочетание звуковых элементов - тоже. А общее звучание стало намного лучше. Именно поэтому в альбом "Избранное" помимо книги мы поместили еще и два диска. И цена стала более реальной: в стоимость входят и двойная пластинка, и книга.
А еще есть коробка! Как старый перфекционист, я решил, что все должно быть красиво. Так, чтобы соотношение цена-качество меня не расстроило. Когда-то я очень любил серию "Библиотека поэта". Собирал ее - у меня больше 300 книжек. Надеяться на то, что меня в этой серии издадут бессмысленно по многим причинам. А формление серии мне очень нравится. И мне показалось, что, если будут стоять у кого-то на полке Ломоносов, Пушкин, Ахматова, Мандельштам, киргизские поэты, узбекская лирика (такого в этой серии очень много, в нее попали и все, кого переводили на русский), а где-то сбоку я - это будет весело. А дальше начались сложности.
Мы конечно "позаимствовали" стиль оформления, но мы не нашли материала обложки. Лидерин - материал на основе хлопка - исчез вместе с советской властью. Похожий материал мы нашли в Германии. Но самым тяжелым было найти бумагу такого же желтого цвета, как та, на которой была издана серия. Такой плохой бумаги не нашлось! Но зато нашелся человек, который сумел компьютеризировать тот самый шрифт, под названием "литературная гарнитура", которым набиралась "Библиотека поэта". Он, прежде чем перевести шрифт в компьютерный вариант, сидел и рисовал его вручную.
Понимая, что книжка должна быть объемной, кроме своих стихов, которых у меня не так много, я поместил туда большое количество фотографий разных периодов свой жизни. Поскольку у меня своих фотографий не очень много - я сниматься не люблю, то многие из них - это те, где сидим и выпиваем. Либо концертные фото, либо те, где мы в компании. Я также опубликовал в книге либретто "Мастера и Маргариты". Главным образом для тех, кто скачал эту оперу вместо того, чтобы ее купить. И еще добавил пару рассказов, которые с помощью Андрея Дементьева и Юрия Зерчанинова были напечатаны в "Юности" и, благодаря Льву Гущину - в "Московском Комсомольце".
Перфекционизм на самом деле - это тоже один из способов борьбы с пиратством. У пиратов, как правило, на оформление нет времени и средств. Им надо все сделать быстро: за копейку украсть, за две - продать. Эта книга для людей, которые захотят поставить ее на полку. Считаю, что людей, которые любят качество, в нашей стране много. Сам я - старый книжник, и у меня было издано много разных пластинок. Но я никогда за всю жизнь не испытывал такого удовольствия как то, которое получаешь, когда берешь взять в руки книгу со своей фамилией. Я не писатель, не поэт. Вряд ли когда-нибудь что-то еще издам. Для этого надо, как минимум, еще 150 стихотворений написать. Но непривычное удовольствие от издания собственной книги оказалось выше меня.
- В какой момент вы себе говорите "стоп, надо остановиться"?
- Что до улучшений - это касается и компьютерных программ, и подхода к музыке, то надо уметь останавливаться. Потому что можно в итоге спятить, и ничего как следует не сделать. И мы научились на каком-то этапе ставить точку. Как раз сейчас заканчиваю последнюю пластинку - в этой книжке есть стихи к ней (так получилось, что стихи вышли раньше, чем песни). Пластинка будет называться "Неформат". Такое название просто пришло в голову. Потом меня расстроили, рассказав, что какая-то группа уже издавала пластинку с таким названием. Но я об этом не слышал, так что будем путаться… Работа непростая, с использованием достаточно "крепких" выражений… Оформление обложки будет сделано большими буквами, надпись по строчкам "НЕ" - строчка, "ФОР" - вторая, и внизу - " МАТ". А по-английски: "NE", потом цифра 4, а потом "MAT".Так что споров будет достаточно…
- Какие книги вы перечитываете?
- Ужасно неприятный для меня вопрос. У меня этот процесс почти закончился. И я не стыжусь этого. У меня хорошая память: то, что мне понравилось, запоминаю. Если 10 или 15 раз перечитывал, например, "Три мушкетера", Ильфа и Петрова, Набокова, то помнишь практически все.
Так получилось, поскольку я делал оперу "Мастер и Маргарита", то тридцать лет Булгаковский шедевр читал практически беспрерывно. И с романом у меня произошел феерический случай, и не один. Я уже записал оперу, уже продавались пластинки, прошел почти год… А я был все время в поиске - не мог определить, сколько лет Пилату. У меня его шикарно спел парень, которому было 23 года. Я пытался понять - не переборщил ли с исполнителем. Все ведь привыкли видеть Понтия Пилата пожилым. Потом я вспомнил фильм, где Дэвид Боуи играет Пилата в возрасте сорока с лишним лет.
Нигде не сказано, каков возраст Пилата. Где-то прошло, что он одного возраста с Иисусом, что он погиб почти одновременно с ним. То, что Пилат был хорошим воином - понятно. Но низкое происхождение не позволяло ему стать сенатором. Человек с таким послужным военным списком мог в 25 заседать в Сенате, в Риме, а Пилата ссылают в глухую провинцию. И я решил, пусть Пилату будет 25. И пусть мне докажут, что ему было 50. Тогда умирали в 40 лет - тем более воины, израненные люди…
Еще один случай - я подумал, что Кобзон может замечательно спеть Каифу. Он - Человек, Еврей по национальности и Певец с большой буквы. Он спел! И потрясающе! Спел спустя полтора часа после врачебной процедуры - обычный человек не встает, пройдя через такое, дней 10. А он приехал прямо из клиники и спел свою партию.
Проходит год. И я еще раз залез в "Мастера и Маргариту". И на какой-то странице нашел то, что 30 лет пропускал. Как звали реального Каифу, чью партию пел Кобзон? Иосиф!
РГ: У вас интересная жизнь…
Градский: Вы так думаете? Такая банальщина…
РГ: Тогда вы просто очень интересно о ней рассказываете. У вас не было идеи написать мемуары?
Градский: Если вдруг со мной что-нибудь случится, и я не смогу быть певцом или музыкантом, тогда, видимо, сделаюсь литератором. Потому что совмещать эти занятия невозможно. И что еще важно - многие композиторские вещи я придумываю в соответствии с тем, как я это буду петь. Если я не буду петь, тогда вряд ли стану писать и инструментальную музыку, хотя, кто знает. Но если бы я начал писать, то писал бы не свои воспоминания. И уже тем более не про себя. Просто прозу.
РГ: И не про реально существующих людей?
Градский: Нет. Писать художественную прозу - это занятие было бы самым легким для человека, который не может петь, и не имеет желания сочинять музыку.
Век поэтов мимолётен - недолёт, полёт, пролёт.
Побываешь в переплёте - встанешь в книжный переплёт…
По стихам узнаешь думы. По страданию - талант.
Дескать, жнём свою беду мы и не требуем наград.
И не требуют отсрочки, смерть достанет, и - ложись.
Лишь бы в сроки строки, строчки отпустила бы им жизнь.
Лишь бы веровать, что где-то, через лета и гранит
Стих упрямого поэта чьё-то сердце сохранит.
А пока, поодиночке, к Чёрной речке их ведут.
И не то чтобы отсрочки - строчки молвить не дадут.
Сей редут вполне завиден и сулит бессмертье, но
Жизнь уходит. Да, обидно. Видно - так заведено…
Я - московский парнишка,
Очкастый и грубый.
Моё сердце, большое, как у вола,
Перекачивает по кровенапорным трубам
Мои думы, стремления и дела.
Бывает - солнце, как паровой молот.
Бывает - дождик на нос накапал.
А иногда - несёшь домой очки, расколотые
Не в драке - а просто упали на пол…
Может, солнца затмятся лучики?
Может, луна не на том месте?
Может, из меня поэт получится…
Не завтра, а лет так через двести?
1963 г.
…На отдыхе (особенно под конец) как нигде по-настоящему осознаёшь всю прелесть концертного общения с публикой. Поначалу зал совершенно чёрен, затем (когда глаза привыкают) проступают лица, видны улыбки, ох… этому неинтересно - все время разговаривает с приятелем; заплакал маленький мальчик в третьем ряду - мама шикает на него (наверное, не с кем оставить), не плачь, не плачь, пожалуйста, - я ведь пою Шекспира, он не признавал плачущих… Нет, Вы мне не мешаете, сидите, пожалуйста, (вру я).
Кульминация: все, кто пришел зря, либо досиживают, недоумевая, чему тут хлопать, либо уже дома. Пошел третий час моего сольного концерта. Весь (даже без двух-трех десятков зрителей, все равно весь) зал, кажется, со мной. Я уже ничего не могу сказать, только жесты, слова; очки не держатся на мокром носу, надо уходить, а не хочется…
Да. Хорошо вспоминать об этом во время отдыха, устав от него до крайности, тяжело думать об этом за день-два до выступления, страшновато понимать, что через час тебе предстоит всегда известное и непредсказуемое одновременно.
А пока: "Стадион" (до юга еще неделя). Привет! Сажусь. Слушаю. Работаю. Запись. Все солисты удивляют своей самоотдачей. Бесконечно многообразная Пугачева, уставшая и замотанная, заполняет собой все помещение студии, импровизирует, жестикулирует, вспоминает что-то смешное… вдруг… микрофон. Резкий, строгий взгляд в никуда (или в себя?).
- Аллочка, понимаешь, надо так… (показываю)… Хорошо… Ещё… ещё… что-то не так…
- Дай, я по-своему попробую (делает точно, как я просил).
А может, нет? Может, просто её трактовка сразу становится мне близкой и своей?
Камбурова. Тихий голос. Пугливый взгляд огромных глаз (тайна тайн), вся словно геометрическая проекция на землю какого-то небесного тела; но вступает фонограмма, и вместе с музыкой рождаются заново и Женщина, и её Смысл, её Мудрость и Безумие одновременно.
Мужчины: Иосиф Кобзон в неожиданной для всех и для себя роли сержанта-палача. Низкий профундовый регистр, зловещий тембр, могучее слово, которое в музыке становится таковым только при нужном исполнении, - нет для этого певца никаких профессиональных секретов, а есть только высокое мастерство проникновения в образ и музыку.
Пылкий, темпераментный Боярский и изящный, ироничный Миронов с блеском исполнили свои (пусть небольшие) партии.
Новые имена: Владимир Мозенков и Александр Миньков - исполнители, ставшие для меня просто открытием, - пусть публика сама откроет их для себя.
Андрей Макаревич, Александр Кутиков и Владимир Кузьмин, счастливо совпавшие со своими персонажами. Их участие в записи - лишнее подтверждение нашей старой и человеческой, и музыкальной близости.
Свою партию я буду петь позже всех - она должна быть ясна мне до конца.